Форум » Библиотека-3 » «О, дайте мне маску!», часть 4, макси, R, гет-слэш (окончание от 12 марта) » Ответить
«О, дайте мне маску!», часть 4, макси, R, гет-слэш (окончание от 12 марта)
Rendomski: Автор: Rendomski (necromancer_renka (at) yahoo (dot) com) Бета: буду несказанно рада любой помощи. Но предупреждаю, что с моими бетами случаются странные вещи… Рейтинг: R Категория: гет-слэш. Жанр: драма / экшн. Главные герои: Гарри, Рон, Драко, Снейп и другие. Саммари: История об обычных хогвартских событиях глазами различных участников. Данная часть - PoV Гермионы. Маски… Мы все их носим. Иногда мы даже забываем и теряем ощущение, где кончается маска и начинается живая плоть, пока жизнь не даёт нам по морде, возвращая к неумолимой реальности… Иногда – забываем, что маску может носить и другой… Дисклеймер: все герои Дж. К. Роулинг принадлежат Дж. К. Роулинг и иже с ней. Хотя, полагаю, после моих измывательств можно было бы их уступить мне за пару процентов стоимости (правда, всё равно не потяну...). (Подробнее с дисклеймером можно ознакомиться здесь). Форма построения произведения, как взгляд разных персонажей на одни и те же события принадлежит великому Акутагаве. (Может и евангелистам... словом, я взяла у Акутагавы, а дальше пусть сами разбираются). А я что? Я просто маски примеряю... Отношение к критике: всячески причетствуется. Я подчёркиваю – всячески… ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: в нижеприведённом фике имеются сцены, содержащие гомо- и гетеросексуальные отношения, насилие, пре-инцест и прочие недетские вещи. АУ в отношении шестой и, как я догадываюсь, седьмой книги. Если вас уже тошнит – не портите себе здоровья дальше. Остальным – приятного чтения! В качестве канона я признаю книги, только книги и ничего кроме книг Дж. К. Роулинг. Совпадения с интервью, Лексиконом, официально признающим педофилию древом и проч. случаются, но не обязательны. НАЧАЛО (PoV Рона и Драко) можно найти на Фанрусе: http://www.fanrus.com/view_fic.php?id=338&o=r в архиве «Наша лавочка»: http://www.nasha-lavochka.ru/harry_potter/make_me_a_mask.htm или на «Сказках» http://www.snapetales.com/index.php?fic_id=1070 ПРИМЕЧАНИЕ автора: если будет проводиться конкурс на долгострой фэндома – предупредите ! Ну, а если серьёзно, то сердечно прошу прощения у всех, кому пришлось так долго ждать сего продолжения. Вам, ещё ждущим, вам, уже не ждавшим, а также тем, кто видит этот опус впервые – с любовью . Начало – в старой теме: http://fanfiction.borda.ru/?7-0-0-00009056-000-0-0
Ответов - 25
Rendomski: *** Отчётливее всего из ночи на двадцать восьмое марта тысяча девятьсот девяносто восьмого года я помню тишину, тяжёлую, затягивающую, как болотная жижа, и стук редких увесистых капель по подоконнику – будто кто-то кидает камешками в окно, не дозвонившись до прикорнувших в ожидании хозяев. Тук – я кидалась распахивать окно и видела распростёршегося внизу, бледного как мел, неживого Гарри – нет, не Гарри… С ужасом я осознавала, что лишь от моего выбора зависит, кто из них двоих возвратится: Гарри или Северус – и заходилась мысленным криком, не позволяя себе ни на секунду определиться, кого желаю видеть больше. От возбуждения я просыпалась. Передо мной снова оказывался кабинет директора, как нельзя более соответствующий образу пристанища чудаковатого волшебника из детской сказки. Профессор МакГонагалл, пригласившая нас сюда, «будучи слишком хорошо осведомлена о нашей дружбе с мистером Поттером» (хотя не исключаю, что даже она дрогнула перед перспективой тягостного ожидания в одиночестве), время от времени переводила взгляд то в темноту за окном, настолько неизменную, что вскоре окно стало казаться просто одной из картин на стене, то в камин, то на нетронутую чашку на столе. Спина Рона тёплой тяжестью прижимала мои ноги к дивану; снова засыпая, я чувствовала, как он беспокойно ёрзает. Открывая глаза, я видела перед собой Северуса. Улыбаясь, он прикладывал палец к губам и выходил. Через пару минут возвращался Гарри, затем я снова встречала Северуса. Оба они одинаково натянуто улыбались, и я понимала, что вернулся кто-то один из них, однако возвратившийся никогда никому не признается, кто он на самом деле… И снова меня выдёргивало в мягкое сияние кабинета, беспокойное ёрзание Рона, тревожные взгляды профессора МакГонагалл, гладкую темноту за окном. Ночь казалась замкнутой в бесконечный круг кошмаров и пробуждений, вне времени, зачарованной, сводящей с ума, пока меня не разбудило прямо в глаза бьющее розовое солнце и торжествующий крик. Рон, смеясь, тряс меня за плечи, непрестанно повторяя «У них получилось!» и «Герми, Гарри справился!». Смеющаяся профессор МакГонагалл, сняв очки, смахнула с глаз предательские слёзы. – Гарри? – сердце упало. – Где он?! Охваченные восторгом, они явно не поняли моего вопроса. Происходящее казалось очередным кошмаром, в котором окружающие сошли с ума. – А Гарри? – я осмотрелась и, увидев в камине чьё-то лицо, накинулась на незнакомца с вопросами, только что не попытавшись схватить его за отвороты. – Что с Гарри? – Они, – мой собеседник, похоже, даже обрадовался, видя перед собой не охваченного истошным восторгом человека, – понесли мальчика в больницу. Мальчик, Гарри, они все говорили о Гарри, но кого они подразумевали? Было ли кому-нибудь ещё известно о подмене? Чья-то рука сжала моё плечо. Профессор МакГонагалл, больше не смеясь, решительно отодвинула меня в сторону: – Кинн, извини, я должна предупредить Поппи… Рон, с тающей тенью восторга на лице, переводил растерянный взгляд с меня на профессора МакГонагалл. Решившись обратиться всё-таки к профессору, он бесцеремонно вмешался в её беседу с мадам Помфри, льющуюся возбуждённой скороговоркой: – Профессор МакГонагалл, можно мы спустимся... Просто так нас не отпустили. Требовалось оповестить министерство, «Ежедневный Пророк», Визенгамот об исходе событий прошедшей ночи. Не о том, что Гарри(?) снова выжил, конечно, – что Волдеморт был повержен. Потоку писем не было конца. Я работала зачарованным пером машинально, будто и сама была околдована, с каждым исполненным формальностей письмом упуская возможность выплеснуть накопившиеся эмоции, проткнуть пергамент, ставя очередную точку. А в коридорах школы оказалось неправдоподобно пусто и тихо, в сравнение с кипевшей за дверью кабинета директора деятельностью: возгласам, обсуждениям, посланиям. Рон убежал чуть раньше меня, чтобы разослать письма, и на входе в больничное крыло меня уже нагнал. Мы молча переглянулись, будучи чересчур взволнованы для каких бы то ни было слов. Рон хотел было пропустить меня вперёд, затем, наоборот, шагнул сам и постучал в дверь приёмной. Заперто. Поколебавшись, он прошёл прямо в больничный покой. Я ступала за ним почти след в след, будто продвигаясь по особо опасной местности. Покой – покой, здесь-то почему покой, отчего такой покой?.. Я едва не вскрикнула и непроизвольно схватилась за палочку, посреди белизны палаты увидев сидящую чёрную фигуру: человека в одеждах Пожирателя смерти. Светло-серые глаза Драко Малфоя смотрели на нас с усталым презрением. – Что ж, – злорадно прошипел Рон. – Пойман с поличным, падла! – А иди ты срать, Уизли Я растерялась. Грубость Малфоя не была вспышкой бессильной злобы побеждённого. Напротив, он опустил голову, демонстрируя не подлежащую сомнению уверенность в своей безопасности, которую, похоже, ощутил даже Рон. Во всяком случае, продолжать перепалку он не стал, а прошёл, миновав Малфоя, к следующей двери и постучал. Дверь неожиданно открыл сам Гарри. Я на секунду растерялась, воочию столкнувшись с дилеммой, кого я перед собой вижу. Затем в глаза бросилась великоватая, местами заляпанная грязью, чёрная мантия, которая, очевидно, была рассчитана на другую фигуру – значит, недавно это был… Неважно. Не тратя времени даром, я крепко обняла Гарри, тая от радости видеть его, непосредственно ощущать его присутствие. У Гарри, возможно, из-за обстановки и этой мантии не по размеру был вид не вернувшегося из боя, а выздоравливающего после тяжёлой болезни, и даже странновато было убедиться, что он не истощён, не изнурён, а внешне точно таков же, как и пару дней назад. – Герми, Рон... Всё окей... Я справился. Слова его оказались какими-то неподобающе простыми и неуклюжими для своего смысла. Гарри только что покончил с величайшим тёмным волшебником нашего времени. Разрешил роковую неопределённость своей судьбы. Остановил страшную войну. А если подумать, то и правда, какие после такого могут быть помпезные речи? – И что я могу сказать, Гарри? Мы все у тебя в долгу, – так же просто и метко резюмировал Рон. У меня хлынули слёзы облегчения. Здесь, рядом с Гарри, рядом с тут же взявшим меня за плечи Роном, я наконец-то полностью поверила в реальность происходящего, осознала яснее, нежели после растиражирования этого факта в сотнях листах пергамента за напряжённые утренние часы. – Герми, пусти, – вдруг настороженно пробормотал Рон. Я обернулась и заметила, что Гарри уставился на что-то у меня за спиной. На кого-то. Он подошёл, встал перед Малфоем и без колебаний протянул нашему извечному сопернику руку. – Спасибо, – тихо произнёс Гарри. Малфой вскинул голову, неубедительно усмехаясь. Однако, теперь-то стало более чем ясно, что он никоим образом не арестованный и не случайно попавший в переплёт интриган. – Ну ты и везунчик, Поттер, – насмешливо бросил Малфой, но, когда Гарри и бровью не повёл в ответ, соизволил-таки с посерьёзневшим выражением лица пожать протянутую руку. – Я… – Гарри вернулся к нам. Усталость одолевала его на глазах. – Знаете, я, пожалуй, лучше вернусь покамест. Увидимся ещё сегодня, хорошо? Получив наши заверения, Гарри исчез за дверью – с некоторой поспешностью. Неприятный какой-то осадок остался после его поспешного прощания. Война кончилась, но нас ещё ждут испытания, с тревогой подумала я. Странно было бы, если бы Гарри вернулся после подобных испытаний ни капли не изменившимся. – Дела… – буркнул Рон, и, демонстративно не глядя на Малфоя, буквально выволок меня из палаты. – Пошли, поторопимся, а то вдруг кто-нибудь оповестит наших раньше нас! – Кого? – Гриффиндорцев, конечно. Ведь никто ничего ещё не знает! Я тепло глянула на Рона и поборола искушение поддаться его искреннему энтузиазму. – И правда. Но, давай, я лучше подожду здесь; может, узнаю какие подробности. Рон согласился, не тратя времени на уговоры: ему явно было невтерпёж. Нетерпение – это мне было понятно. Едва он скрылся из виду, как я подёргала ручку двери приёмной – бесполезно. И если Северус где-то в дальних помещениях, мне тоже не попасть. Но отчего тогда тут полная тишина?.. Может, ему не нужен врач? Как омерзительно двусмысленно… Может, он остался в Хогсмиде, и, осмотрев Гарри, мадам Помфри поспешила туда? Нервно потоптавшись по коридору больницы, и решив всё-таки не спрашивать у Драко Малфоя, я направилась в вестибюль, надеясь, если не улизнуть в деревню, то хотя бы застать кого-нибудь из покидающих или прибывающих в школу. На первом этаже я заметила Моуди Дикого Глаза. Наброситься с расспросами мне не позволило лишь присутствие двоих посторонних: джентльмена лет пятидесяти в тяжёлой роскошной мантии цвета морской волны, возмущённо требовавшего от Моуди объясненийб и следовавшего за ними по пятам плечистого мужчину помоложе. – Ничего не понимаю! Что всё это, мерлиновы причиндалы, значит? – Здесь школа, не забывайся, Сильвестр. Насчёт же объяснений, ты, я вижу, получил письмо? – Да, но… это же немыслимо. Все трое споро направлялись в коридор на первом этаже, почти не посещаемый, разве что в одном из этих классов, кажется, Фиренз преподавал предсказания. Моуди резко остановился, сбив с шагу своих спутников, и постучал палочкой в ему определённо известную дверь. – Дамблдор здесь? – переводя дух, требовательно спросил тот, кого назвали Сильвестром, но ответа не получил. – Мы отправляем задержанного в Азкабан, Аластор, – донёсся из класса голос. – Протокол предварительного… – Ребята, не порите горячку, – Моуди казался не на шутку обеспокоенным. – Вы ведь знаете, кто он? Я требую детальной проверки. – Детальнее возможно только на месте, – настаивал собеседник. – Но, сам знаешь, это редко что меняет. Парень чист и только что дал показания, что присоединился к Пожирателям по собственной инициативе и действовал добровольно. – Аластор, не задерживай нас, – добавил другой голос. – Нам предстоит адский денёк, и не один. Моуди посторонился, оступившись и едва удержав равновесие на своём костыле, отмахнулся от помощи молодого волшебника. Двое, судя по всему, авроров, вывели в коридор, к моему потрясению, Невилла. Не сдержавшись, я окликнула его по имени, привлекая внимание всех, кроме самого моего однокурсника. Он был бледен, растрёпан, но в целом казался отстранённо-спокойным, разве что несколько нарочито избегал глядеть в мою сторону. – Подождите, – я решительно встала поперёк дороги. – Здесь какое-то недоразумение. Да я знаю Невилла, он бы никогда… Невилл! Не молчи же! Невилл, Малфой… Всё перепуталось. Перепуталось, именно! – Здесь какая-то путаница! Не спешите, пожалуйста! – Мисс, посторонитесь. – Пожалуйста, – прозвучал ровный голос Невилла, – давайте побыстрее со всем покончим. Просто доставьте меня в тюрьму. – Отойди, девочка, – Аластор Моуди оттеснил меня в сторону. Секунду-другую он смотрел Невиллу в глаза, затем вдруг, замахнувшись, ударил его в лицо. Тот молча, не вскрикнув, – только я ахнула и кто-то выругался – упал на колени. – Хватит, – холодно вмешался один из авроров. Дёрнув за плечо, он заставил Невилла встать и все трое удалились. Разнокалиберные ярко-алые кляксы отмечали их путь через равномерные промежутки. – Что за дикость, Аластор! – патетически воскликнул Сильвестр в роскошной мантии. – И что всё-таки означает это письмо? Я побрела прочь. Каждое новое потрясение – и это не последнее, была уверена я – всё сильнее выбивало меня из колеи, усиливало беспомощность перед нарастающей тревогой. Всё смешалось – что в итоге произошло с Северусом? – Оно означает, Сильвестр, – донёсся до меня ответ Моуди, – что введён налог на маразм. И я на твоём месте всерьёз обеспокоился бы. *** – Северус, тебе можно пожелать доброго утра? Доброго утра нам обоим? – Не думаю, что он слышит вас, мисс Грейнджер. Мадам Помфри пытается произнести эту заученную фразу строго, но выцветшие желтовато-карие глаза в сеточке морщин смотрят на меня с искренним участием. Я знаю, что мне повезло: единственный посторонний человек, узнавший о моих чувствах, отнёсся ко мне с пониманием. – Верно, – я отворачиваюсь от кровати. – А у нас много работы, да? – Я не это имела ввиду… Но я уже тороплюсь проследовать во святая святых владений мадам Помфри и приступить к сортировке кучи вычищенных с вечера флакончиков и бюксов. Работы, честно говоря, не так уж много, и особой помощи мадам Помфри уже не требуется, но я только рада поводу задержаться здесь подольше. Северус при смерти. Ему довелось перенести невероятное количество проклятий; судя по отсутствию подробностей в рассказах Гарри и мадам Помфри – больше и сквернее, чем, по их мнению, мне следует знать. Лучшим подспорьем в исцелении Северуса было как можно дольше держать его в облике Гарри и воспользоваться животворным влиянием молодого организма. Но допустимый срок применения зелья истёк, Северуса пришлось вернуть в собственное обличие, и всё улучшение, которого удалось добиться, свелось к нулю. Я не присутствовала во время трансформации, но на последствия насмотрелась достаточно. Вскрывшиеся заново раны, искривлённые кости, но хуже всего была недопустимая потеря сил, свидетельством которой стали и отчасти поседевшие волосы. После трансформации Северус отходил, угасал, не приходя в себя. Помочь ничем больше не удавалось даже самому профессору Дамблдору – пару раз я заставала его, выходящего от Северуса, помрачневшим, усталым, и отсутствие неизменного оптимизма директора было едва ли не тревожнее всего. Чем же могла надеяться помочь я, если надежду терял сам профессор Дамблдор? Чем, помимо кропотливой работы сиделки: втереть бальзам, споить лекарство, обтереть, поменять простыни? Я разговаривала. Я звала. Я верила. Я любила. В тот самый день, когда Северусу возвращали обличие, у меня начались месячные, те самые, которых так не ждали, болезненные, тяжёлые. С кровью и спазмами будто выходили капля за каплей напряжение, надежды, страхи последних недель. Я чувствовала себя обновлённой и опустошённой. Я твёрдо решила, что теперь Северусу не отвертеться: придётся возвращаться. Да пользы-то от решения возомнившей о себе вздорной девчонки… – Может, растереть ещё корня мандрагоры? – Нет, нет, мне надолго хватит того, что есть. А целиком он лучше хранится. Нет, спасибо, Гермиона, мне на сегодня правда ничего больше не требуется. Я возвращаюсь к Северусу. Часа через два мне уже строже намекают, что я свободна, и я послушно покидаю больницу. Может, завтра взять украдкой немного снотворного? Я всё равно ни за что не смогу взяться, ожидая следующего утра? – Как он? Я вздрагиваю, но испуг тут же сменяется каким-то обречённым облегчением. Гарри сидит на нижней ступеньке лестницы, неподалёку от выхода из больницы. Я присаживаюсь рядом, избегая встречаться с ним глазами. – Всё хуже. Гарри не отвечает, и я тоже молчу, уставившись на разводы каменных узоров. В этом взаимном молчании откровенности больше, чем в полуправдах и недомолвках, которые развелись в наших отношениях последнее время. Мы молчим, словно перед прощанием, перед долгой дорогой, готовясь разойтись в разные стороны. Мне тревожно за Гарри – особенно сейчас, когда я теряю право предлагать ему дружескую поддержку. – Я, – неохотно разлепляя губы, нарушает молчание Гарри, – видел вас. В тот вечер, когда узнал дату готовящейся операции и сообщил тебе с Роном. Я долго сомневался, но решил всё-таки зайти к профессору и побеседовать... напоследок по душам. И тогда увидел вас вдвоём. Вы стояли, тесно обнявшись, посреди комнаты, даже не прикрыв двери, ничего и никого вокруг не замечая. Узнай я о ваших отношениях раньше, я, без сомнения, дико обиделся бы и возревновал, но... После всего, через что меня протащил Снейп, я увидел вас совсем другими глазами... Вы казались просто единым целым. Созданными друг для друга; я понял, что уже не столько люблю его, сколько вошёл в его роль, разделяю его чувства и невозможность этим чувствам противостоять. Я был на шаг от того, чтобы тоже влюбиться в тебя, но тут вспомнил, что ты – мой друг, а я – это я, не он, и это было... – Больно, – закончила я, найдя в себе силы повернуться к Гарри. Он кивнул. – Прости. Я постоянно помнила о тебе, больше всего я переживала за тебя, я пыталась противостоять, но... – Невозможно, – закончил он. Я виновато улыбнулась. – Прости. Прости, что не сумел уберечь его, для тебя. – Тс-с, не надо. Я помню, ты рассказывал... – Нет, мне надо рассказывать. Этот кошмар ещё со мною. Мне снится, как я поднимаюсь по лестнице, – Гарри провёл рукой по ступенькам. – По точно такой лестнице, как там, только нескончаемой. Я поднимаюсь, считая каждую ступеньку: сто тридцать пять, сто тридцать шесть, сто тридцать семь... Точно в таком же состоянии, как и тогда, потому что тогда я шёл, как во сне, как в бреду. Я поднимаюсь, неся на руках своё безжизненное тело, и подъём длится бесконечно, пока не... пробуждение. – Проклятие, – одновременно выдохнула я, ошибившись. Гарри редко и мучительно рассказывал о сражении, явно умалчивая многое, поскольку с каждым разом всплывали новые детали. У Гарри слишком много секретов, чтобы держать все в себе. – Я лично не держу на Невилла обиды, – задумчиво прокомментировал мою реплику Гарри. – Не знаю, привело бы ли меня в чувство что-либо менее радикальное. Конечно, я благодарен Малфою, что тот вмешался. Однако в этой истории слишком много неизвестного. Мы ничего не знаем ни о мотивах, ни о намерениях Невилла. И, если честно, я не верю, что после всех лет рядом с нами он превратился в банального предателя, – Гарри вздохнул. – А может я просто тупо не хочу верить. – Я тоже не хочу, – горько добавила я, – но ты явно растратил всю удачу, выделенную нам троим на ближайшее время. Слишком уж всё идёт вразрез с нашими желаниями – или иллюзиями? Я правда поверила было, что любовь сильнее смерти. – Да. Нет. Влюбленный думал о смерти и боялся, пока вспоминал город своего Возлюбленного, где любовь и смерть являются вратами и входом. Не обращай внимания. – Не будем гадать, – я потёрла глаза. – Гарри, дружба – она сильнее и смерти, и любви? – Ясно дело – Рон ответил бы так?
Aversolinnaya: спасибо!ну наконец-то...этот фик - один из моих любимых!!!:)))
Naima: огосспд, я совсем становлюсь похожа на..хм..блондитнок, в анекдотичной их ипостаси: вскрикиваю и машу руками, увидив, в 4 утра%), продолжение любимого рассказа. потащила читать)
Tesoro: Rendomski Уря-уря-уря!!! Ваш фик - один из немногих, читая продолжение которых, помнишь о том, что было в предыдущих главах Ма-а-аленький вопросик. Немного резануло "споить лекарство". Или это уже мои заморочки? А так - жду не дождусь еще таких же приятных сюрпризов, как этот)))
Rendomski: Aversolinnaya Спасибо большое! Naima В четыре часа утра не грех и на блондинку походить . Надеюсь, оно того стоило. Tesoro "споить лекарство" - толковый словарь не возражает. Сюрпризы на очереди ;).
Naima: сессия послужит мне оправданием?? да. безусловно. глава того стоила. Ловлю ощущения: Гермионино горе тихое, внутрисебясобытийное...
Tesoro: Rendomski сорри (надо на досуге подтянуть русский....) Сюрпризы - да-да-да!!!!! Жду-у-у-у!!!!
Rendomski: Толкнув, я приоткрыла дверь в кабинет Северуса и замерла на пороге, осматриваясь, созерцая обстановку с совсем иной точки зрения. Отсюда Гарри за нами наблюдал, колебался, переосмыслял – стали ли мы для него отчасти средством познания самого себя, каким для меня стал Северус (и не является ли таким средством для нас каждый встречный, только в различной степени?)? Отсюда же я сама, на несколько минут опередив Гарри, сделала шаг вперёд, к Северусу и оставила моему другу возможность лишь отступить назад. Поменяйся мы очерёдностью появления, всё сложилось бы по-другому. Несколько минут… Забавно. И, несмотря ни на что, эти несколько минут и этот порог, вместо того, чтобы разделить нас, встать клином, сблизили нас, похоже, ещё больше. Не исключено, что ближе, чем мы будем в состоянии вынести – но тут уж будущее покажет. – Lumos. Волшебный огонёк выхватил из темноты край стола, пару тяжёлых кресел, прямоугольник погасшего камина, похожего на чересчур помпезную раму двери для карликов. То же место, где мы и прощались – и другое, как гостиная во время шумной вечеринки и неестественно спокойная утром после неё. В воздухе ещё витают воспоминания и тени голосов, музыки, запаха духов – а на деле пустота, недоубранная посуда и забытые мелочи. Не мешкая долее, я скользнула внутрь и закрыла за собой дверь. На столе нашёлся подсвечник с полудогоревшими огарками, я зажгла их и перенесла на каминную полку, затем решила затопить камин. Обычно за огнём присматривают, наверное, эльфы, как и везде в Хогвартсе. Интересно, они сейчас знают, что я здесь? Не удивятся ли, обнаружив после моего визита следы чьего-то пребывания? Решат, что вернулся хозяин, и примутся поддерживать должный порядок или доложат о постороннем либо директору, либо Филчу? А, может, я не посторонняя, раз чары – не думаю, что Северус оставил комнаты без защиты, – меня пропустили? Разве что он был уверен, что не вернётся. Разве что лгал мне. – Эти книги, они лежат здесь, потому что ты собирался их… – Сжечь. В его голос вкралась какая-то нотка, заставившая меня присмотреться к обсуждаемым книгам пристальнее. О бумажном мусоре таким тоном не говорят. «Теория параллельных заклинаний» – прямоугольные вытисненные на тёмной обложке буквы и строгое, без излишеств, оформление наводили на мысль о, скорее, маггловском научном труде, нежели о трактате по волшебству. Но… А. – Это ведь… книги по Тёмным Искусствам, да? – Они самые, – сухо ответил Северус, явно не испытывая желания углубляться в подробности. Он сидел на корточках перед огнём, как и перед обнаружением моего присутствия. Неяркий, но сочный свет от камина создавал необычайно уютную домашнюю атмосферу. Вместе с тем, глубокие тени на лице Северуса подчёркивали его посуровевшее вдруг выражение. – И ты до сих пор ими… их держал при себе? – Ими пользовался. Это моя специальность. Тени углубились, и я постаралась заверить его как можно мягче: «Я знаю», – на миг испугавшись отступления в глухую оборону, прежней закрытости, отчуждённости. – Но тогда зачем сжигать их теперь? – добавила я, желая подчеркнуть отсутствие предубеждения. – В руках непосвящённого они способны принести очень много зла, Гермиона, – Северус покосился на книги с курьёзной настороженностью, почти как на живое существо. – Я не могу позволить себе оставить их без присмотра. Нет, так не пойдёт. Я же решила: никаких приготовлений к худшему. – Ты же вернёшься, Северус. Ты обещал, – напомнила я ему, присаживаясь рядом, смело касаясь уже знакомой щеки. Как быстро впечатывается в ладонь память – словно знак, что одним разом и правда придётся довольствоваться всю жизнь... – Я не могу рисковать… – Ты вернёшься, – повторила я, впитывая взглядом разлёт бровей, отблеск пламени в его глазах, чёткую, как на наброске тушью, линию губ; не навсегда, а чтобы удержать, вернуть и увидеть сотни, тысячи раз, до самого конца. – Оставь их. Возвращайся, тогда и делай со своими книгами, что пожелаешь. – Нет, ты просто обязан вернуться, – процедила я со злостью. – Сам сказал, что не можешь оставить свою библиотеку без присмотра. А вот я возьму и захочу расширить круг своих познаний, – я вытянула наугад тяжёлый том и осеклась. Это была та самая книга, которая попалась мне на глаза в злосчастный вечер, когда Гарри пришлось признаться, что он изучает Тёмные искусства. Нет. Я тогда обещала Гарри. И я не могу подвести Северуса. Я уселась в кресло, подальше, на всякий случай, от полки. Глупости. Северус же не виноват, что не дотянул, сорвался на самой малости: вернуться. Ко мне. И Гарри не виноват. И профессор Дамблдор с мадам Помфри сделали всё возможное. Что же к их усилиям могу добавить я? Силу любви, разве что? Я резко втянула заколовшие в носу слёзы, и застарелой болью отозвалась грудь, провоцируя новый поток слёз. Куда уж любить сильнее? Я и так не представляю себя без него. Если умрёт Северус – умрёт и Гермиона. Без него я никогда уже не стану прежней, самой собой. Я не могу позволить ему умереть! Сила любви не в том, что ты сидишь в уголочке и тихо любишь. Она проявляется через действия, на которые подвигает любовь – как действовал Гарри. Только что делать мне? Где искать средства, неведомые даже Дамблдору? Неведомые Дамблдору... Здесь. Меня осенило. Конечно же. Если и искать средства, неизвестные профессору Дамблдору, то где, как не в Тёмных искусствах? Я колебалась не дольше секунды-другой. Неожиданно всё встало на свои места. Надо лишь поконкретнее сформулировать проблему, что искать: исцеление после множественных проклятий, возвращение сил, может, уже и призыв в мир живых. Особо кропотливого поиска потребоваться не должно: вещи подобной важности вряд ли будут упомянуты мимоходом где-то в середине сплошного текста. Касательно морально-этической стороны же, пускай меня кто-нибудь только попробует упрекнуть. Я ведь действую не в угоду любознательности или тщеславию. В конце концов, Тёмные искусства – это просто чуть иная система знаний, необходимых мне в данный момент для достижения цели, не больше. А цель мою ни Гарри, ни Дамблдор, ни, думаю, даже Рон не осудят. Главное – найти подходящее колдовство. Непонятные детали уяснить в других книгах. Всё, как в других областях знания. Я не зубрила, Северус. Я умею учиться. *** – Привет, Гермиона. Полузнакомое лицо расплывалось перед воспалёнными глазами. Я заставила себя сфокусировать зрение, и вместе с представшим мне чётким образом и имя вспомнилось: Энтони. Ласковые шоколадного цвета глаза, вьющиеся волосы, мягкие руки. Всколыхнулась и улеглась паника, что вот-вот он всё поймёт. Нет, ничего подозрительного, мы стоим в школьном коридоре, ни книг из комнат Северуса, ни записей у меня с собой нет. Разве что я не представляю, сколько времени провела там, внизу. Может, уже глухая ночь; не исключено, что я и вовсе пропадала несколько дней. Мне надо вернуться – что я делаю – нет, вначале надо поспать хоть немного и привести себя в порядок. – Всё нормально? Ах, да. Надо что-нибудь ответить. Я покачала головой. Думаю, и без вежливых вопросов было заметно, что не всё нормально. – Который час? – слова прозвучали хрипло и невнятно, будто язык и челюсти успели отвыкнуть от речи. – Около восьми. Вечера, – отчего-то счёл нужным уточнить Энтони. Он выглядел обеспокоенным, но (присмотревшись, решила я) не настолько, чтобы его волнение объяснялось моим необычайно продолжительным отсутствием. Да я и сама наверняка бы почувствовала, если бы действительно просидела больше дня за непрерывным чтением. Чтением. Сбегая, в буквальном смысле этого слова, из комнат Северуса, я знала, что попала в серьёзный переплёт. Попалась. Влипла. Одно дело, знать, что из себя представляют Тёмные искусства теоретически, вызубрить восемь пунктов «Декларации об ограничении практики внесистемных магических искусств», испытывать отвращение к некоторым неэстетичным подробностям вышеозначенной практики, и совсем другое – личный опыт. Это не волшебство. То есть, волшебство, конечно, но совершенно иное, чем то, которому нас учили все семь лет. Дело не в запрещённых ингредиентах, не в кровавых ритуалах – всё это можно встретить и в традиционном колдовстве. Тёмные или внесистемные магические искусства на то и внесистемные, что требуют в корне отличного подхода, вывернуть себя наизнанку, пойти против самих основ привычного волшебства – которые уже успели впитаться в плоть и кровь. Это как начать писать левой рукой, глядя в кривое зеркало. Нет – созерцая мир в это тусклое зеркало... Я не представляла, что изменить себя может быть настолько неприемлемо. – Что случилось? – Нет, – я поспешно вернулась к действительности. – Нет, ничего не случилось, не волнуйся. – Но ведь ты сама не своя, – Энтони шагнул ближе, пристально вглядываясь. – Мы, – я постаралась изобразить легкомысленную улыбку, – праздновали. – Ты не пила, – тихо возразил он, потянув носом, и удержал меня за плечи, стоило мне попытаться отпрянуть. – Это похоже на чары. – Да отчего все последнее время подозревают, что меня заколдовали?! Может, у меня личные... Энтони крепко встряхнул меня, обрывая мою нервическую тираду. Впрочем, лишнего я всё равно наболтала. – Конечно, может. Но личная жизнь – личной жизнью, а, поверь, если бы ты увидела себя со стороны, то сама признала бы, что наши волнения небезосновательны. Гермиона, могу позвать твоих друзей, если не хочешь, чтобы вмешивался я. Я прикрыла глаза. Речь его звучала на удивление успокаивающе. В самом деле, не слишком ли далеко я зашла? Мне не справиться с этим волшебством, а последствия могут оказаться разрушительными. «Независимая практика ВМИ наказуема по законам СК ввиду нижеизложенных причин... нарушение баланса магической среды... негативное влияние непрофессиональной практики ВМИ на физическое и психическое состояние практикующего...» – Или лучше я просто отведу тебя к мадам Помфри, давай? Мадам Помфри. Больница. Северус. – Не надо, – решительный ответ сам сорвался в губ. – Энтони, спасибо за заботу, однако ничего из ряда вон выходящего правда не происходит. – Гермиона, но я же вижу... – Я тоже вижу, не беспокойся. Я... не могу рассказать тебе, в чём дело, но волноваться не о чем. Ну... просто вышла одна ошибочка, глупая... – Грубая? – Глупая. И грубая. Но поправимая. Всё улажено. В глазах Энтони, несмотря на мою обретшую уверенность речь, читалась тень сомнения. Это настораживало. Меньше всего мне нужен был достаточно проницательный и добросовестный человек, в любую секунду готовый вмешаться в мои запутанные дела ради моего же блага. – Если тебе понадобится помощь... – Гарри и Рону не понравится, если я введу в курс кого-то ещё, – нашла удобный предлог для отказа я. – Тем более, что Рону ты, прости уж, особенно не по вкусу. – Уизли? – Ну да. Энтони отвернулся, однако я успела прочесть мелькнувшее выражение боли и запоздало поняла, с сожалением, что Энтони пришла мысль явно не об обычной дружеской заботе. Нестерпимо захотелось пояснить, исправить недоразумение, но я сдержалась. Оно и к лучшему, для нас обоих. – Никак не соберусь вернуть твою книгу, – с чересчур заметным намерением сменить тему беседы проговорил Энтони. – Даглас? Не волнуйся, держи, сколько нужно. – Нет, я передам на днях, – поколебавшись, Энтони добавил: – Я хочу, чтобы она осталась у тебя. «На память», – сквозняком прошелестела невысказанная мысль. «Сорок один, сорок два...», – я оборвала себя, заметив, что, закрыв глаза, считаю ведущие в спальню ступеньки, как Гарри в своём кошмаре. Каждая ступенька, по воле странной игры света и тени, зияет полураскрытой в ожидании пастью. Однажды, когда я была маленькой, в каком-то здании мне попалась лестница не со сплошными ступеньками, а сложенная из плит, между которыми виднелся нижний пролёт – далеко внизу, – и я подняла рёв от страха провалиться сквозь широкие щели... Чудовище встретило меня под дверью спальни. Такой вздыбленной шерсти, оскаленных зубов, диких жёлтых глаз я у своего кота ещё не видела. Зрелище вполне закономерно заставило меня попятиться и оступиться. Косолап не преминул воспользоваться моим замешательством. Проигнорировав робкое «Лапсик...», он метнулся мимо меня вниз по лестнице и, не переставая злобно урчать, исчез из виду. Я поколебалась минуту и всё-таки решила разобраться с из ряда вон выходящим поведением кота позже. Захлопнув дверь, я тяжело опёрлась на неё, готовая съехать вниз и задремать прямо у входа, но тут на меня уставилось совершенно потустороннее лицо: девочка, бледная и серьёзная, с моей всклокоченной шевелюрой и тяжёлым настороженным взглядом Северуса. У меня перехватило дыхание, только губы шевелились, формируя непроизносимые слова: «Как? Тебя же никогда не было. Ведь я... мы... тебя...». В панике я закричала, инстинктивно взмахнула палочкой. Зеркало разлетелось в осколки от спонтанного выброса волшебства, один из осколков царапнул кисть, другие неприятно захрустели под ногами. «...физическое и психическое состояние... искажающее влияние на волшебные способности практикующего...». Я метнулась в ванную и узрела в узкую полоску зеркала над раковиной своё собственное лицо, с болезненными тенями под глазами. Какая там девочка – нездоровая женщина лет на двадцать старше. Я сполоснулась и рухнула без сил на неразобранную постель. Глаза я открыла минут, как мне показалось, через пять, но солнце уже светило вовсю.
Aversolinnaya: требую скорейшего продолжения! кстати,а вы на Сказках или на Фанрусе 4ю часть будете выкладывать?по идее,вы же уже заканчиваете...
Rendomski: Aversolinnaya "Как в сказке - чем дальше, тем страшней." (С) Когда закончу, тогда и непременно вышлю всем уважаемым архивистам.
Rendomski: Я на всякий случай напомню предупреждение о недетскости
Rendomski: Дорогу до больничного крыла я каждые несколько метров размечаю своей мочой. Хорошо, что в книге было чётко указано подготовить субстанцию заранее, иначе я, не задумываясь, всякий раз присаживалась бы. При последней мысли меня охватывает неудержимый хохот. В то же время мимо проходит небольшая компания, человек трое-четверо, и я, вжавшись в стену за доспехами, ладонями зажимаю себе рот, давясь истерическим приступом. В некоем полузаброшенном коридоре на первом этаже я первым делом замираю, глубоко и ровно дыша, чтобы унять волнение. Обязательно найдётся, заверяю я себя. Хоть крупинка. Запускаю хронометр, полминуты мешкаю, откупоривая флакон, выпиваю горьковатое зелье, пахнущее осеннеё прелью. Минута. Пять. Десять. Едва даёт о себе знать беспокойство, что что-то пошло неверно, как в ноздри бьёт резкий нездоровый запах мочи: чувствуется трёхдневное голодание, облегчаемое только родниковой водой, настоянной на свете сентябрьского полнолуния (тёмная бутыль с полым кружочком и римской цифрой семь на этикетке, поскольку счёт месяцев начинается с марта). Запах забивает все остальные, я содрогаюсь, не перестаралась ли, как в таких условиях можно что бы то ни было отыскать, надо наружу, на волю, окунуться в тёмную озёрную воду... сдерживаю порыв и опускаюсь на колени, приступаю к поискам, обнюхиваю каждый квадратный фут, внимательно втягивая воздух, замирая на месте, когда приходится перевести дыхание. Наконец искомый запах обнаруживается. Здесь, в щели между стеной и полом, недоубранный Филчем, незамеченный эльфами, томительный, металлический. Желудок спазмирует, на языке собирается густая слюна, я с усилием сглатываю, но она комом прилипает на полпути, раздражая желудок ещё больше. Возникает абсурдное, как я прекрасно понимаю, но неутолимое желание провести по щели языком, как по дверной ручке в мороз. – Фу! – приказываю я себе вслух. Поддавшись искушению, прилипнуть можно к кое-чему похуже дверной ручки и поболезненней. Скальпелем я почти наугад в темноте соскребаю крупинки засохшей крови вперемешку с грязью в пузырёк. Главное – кровь, чужая кровь, остальное не помешает. Теперь – обратно в больницу. Высвобожденное животное дороги, разумеется, не помнит, его можно только вести по проставленным заранее меткам, осторожно таясь за углами, переползая по камню, когда ощущение опасности особо обостряется. Попавшийся то ли осколок, то ли черепок сдирает кожу с предплечья, запах свежей собственной крови совсем иной, нежели чужой, он тревожен и тошнотворен. В палате мне становится легче: огонь лампы спугивает животное, заставляет его забиться вглубь, свернуться клубком. Опустившись на пол, я отдыхаю. Затем, опомнившись, достаю хронометр – сорок пять минут. Довольно, время не терпит. Я гашу лампу и произношу: «Incandio!». Огонь вспыхивает заново, тусклее, чем прежде. Хорошо. Удобный способ проверить концентрацию перед тем, как приступить к делу. Так. Пишут. В книгах. Петли, петли чар на двери: на дверь комнаты мадам Помфри, на входную дверь в больничное крыло. Замок – это не просто стены и перегородки, двери, коридоры и лестницы – это ещё и цельная система, почти что существо, оно не может не почувствовать творимого серьёзного тёмного волшебства, а вместе с замком – и те, кто умеет прислушиваться к его ощущениям. Так что – запоры, преграды; не сдержат, так хоть позволят выиграть время. Одежда не нужна, одежда будет лишь стеснять, мешать, искажать токи перемычками швов, поясов и резинок, перекрёстами пол. Тепло и прохлада играют на коже, как блики света. Тело переполнено лихорадящей расслабленностью. Уголком глаза я вижу своё отражение в оконном стекле. Я знаю, что у отражения серьёзные тёмные глаза. Это я. Это тоже я. Я сдёргиваю с Северуса одеяло, разрезаю, не церемонясь, пижамную куртку, по пояс обнажая неподвижное тело. В изголовье я, с трудом подняв, ставлю тяжёлую хрустальную чашу и наполняю её до половины похожей на ртуть густой жидкостью. Сюда добавляются собранные крупинки засохшей крови, чужой крови. Я погружаю пальцы в чашу, чувствуя, как металлообразная жидкость тут же заледеневает, и принимаюсь размешивать густеющую массу, пытаясь обратить процесс вспять. Мазь доходит почти до смоляной консистенции и липкости, пристаёт к руке, к стенкам чаши, кисть ноет от напряжения. Полуприкрыв глаза, я продолжаю размешивать не останавливаясь, как описано в книге, в месте, помеченном закладкой-обрывком пергамента с надписью: «Твой кот у меня. Если вернёшься непоздно, забери его, пожалуйста. Фергус Сейдхью». К тому времени, когда мазь возвращается в жидкое состояние, меня прошибает пот. Что ж, остаётся всего лишь самое сложное. Я кладу в рот os hyoideum, подъязычную кость медиума, гашу лампу. Пока привыкаю к темноте, снова просыпаются давние то ли забытые, то ли забитые цивилизацией инстинкты, обостряется обоняние. Я осёдлываю талию Северуса, осознание откровенной непристойности позы прокатывается мучительным спазмом похоти – и тут же подавляется, лишь как остаток оседает неутолённая жажда действия. Я намазываю губы мазью из чаши, растекающийся по рту и горлу леденящий привкус напоминает зубную пасту с избытком ментола. Снова окунув пальцы в чашу, рисую на груди Северуса круг рун, поблёскивающих в темноте, словно отражающих свет отсюда не заметной луны. Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, в первый раз, безо всякой подготовки (из-за невозможности последней) приступаю к чтению нараспев незнакомых заклинаний. Мятно-леденящее ощущение растекается по всему телу, пропитывает насквозь и скапливается под кожей пузырьками чистейшего экстаза. От переполняющей лёгкости и свободы движений кружится голова; кажется, можно прямо сейчас воспарить единственно усилием воли. Волю я, однако, направляю на то, чтобы не прерывать заклинаний, напев течёт ровно, будто и не впервые, будто и не мешает во рту неудобный артефакт. Руны сливаются в сплошной круг, обрамляющий вход в тёмный тоннель. Слова заклинаний плывут внутрь нитями тумана, влекомые сильным ветром, и я следую за ними, не упуская из памяти цели. Северус. Плотность серых стен тоннеля обманчива, стоит упустить из внимания изначальную цель путешествия, и они заведут совсем не туда, куда ты собирался, а покажут ли дорогу обратно – неизвестно. Но вот, наконец, и Северус, размётанный мощным течением ветра, как в паутине, на рваной сети, от которой веет чужеродным волшебством. Сеть – единственное, что не позволяет ветру унести его вглубь серой псевдоматерии. – Северус. Он приоткрывает глаза, поворачивает голову. Я убираю с его лба прижатые ветром пряди. – Северус, возвращайся со мной, ко мне. Северус смотрит, долго, затем снова закрывает глаза. – Пойдём же! Я хватаю его за руку, та вяла и бессильна, словно без костей. – Погоди, я сейчас! Присаживаюсь на корточки, съёживаюсь – так легче собрать растёкшуюся по телу бодрящую энергию, собрать её в один серебристый сгусток, перекатить в ладони. Но когда я встаю, то вижу, что губы Северуса бескровны, глубокие, как трещины, морщины на верхней и нижней сливаются, подобно стежкам невидимой нитью. Я помню, что это значит. Запечатано. Закрыто. Возврата нет. – Нет! В гневе и боли я действую по наитию, разрывая мантию на его груди и обнажая светящийся круг рун. Ногти легко погружаются в штрихи, в плоть, ломая хрусткие кости... ...в книгах такого не было... ...пальцы вскрывают словно перламутрово-лиловой плёнкой подёрнутую полость. Зажав светящийся шарик в зубах, я приникаю ртом к неровной дыре и выдыхаю вовнутрь. Шелковисто сияющая материя вязнет на языке, на губах, норовит проглотиться, не отлипает. В гортани принимается сосать знакомая жажда. Главное – не вдыхать. Я бьюсь, хриплю, пальцами заталкиваю комок такой желаной чужой силы Северусу в грудь и прижимаю оторванный кусок плоти обратно. – Дыши! – яростно приказываю я, прилагая все усилия, чтобы не вцепиться ему в глотку. – Живи! Северус шумно втягивает воздух черезт нос, кривясь от натуги, и на выдохе закашливается, извергая, сплёвывая тёмную слизь и кровь. Я до звона в ушах стискиваю челюсти, глядя на его испачканные порозовевшие губы, чтобы не вцепиться, не выкусить; кивком велю ему следовать за мной, для пущей верности хватаю за руку, тяну за собой вперёд, непременно против всё усиливающегося ветра. Нельзя свернуть туда, где легче, нельзя оглянуться, нельзя разорвать, возвратить своё... Рыча от досады, забыв имена, обстоятельства, цель, причины – вперёд... Ветер внезапно стих. Узурпатор законной добычи оказался вдруг передо мной, бессильно раскинувшийся, но прежде, чем острые ногти успели вцепиться, рассечь ровную белую кожу, немыслимая мощь, вышибая дух, сбила меня в сторону, и всё кончилось... *** – Какой ваш любимый чай, Гермиона? – Карамельный, – не задумываясь, ответила я, и уточнила: – «Тетлис», в пакетиках. Правда, во всём Хогвартсе такой найдётся, пожалуй, только у меня в комнате, но если кто-нибудь сбегал бы... Слова застряли в горле. Я осознала, что что-то здесь не то. Свет падал из окна, тут же опознанного мной, как окно больницы. Осторожно пошевелилась: руки были неудобно стеснены. Приподняв голову, я обнаружила, что они туго привязаны к кровати широкими ремнями. – Мне не хотелось бы вас разочаровывать, – раздался под ухом знакомый голос, пугающий в своём успокаивающем звучании, – но, к сожалению, чаю вам в настоящий момент я предлагать не собирался. Професор Дамблдор взял меня за подбородок и долго изучал пристальным, неприятно-холодным взглядом. Затем, чуть смягчившись, он пояснил: – Мне нужно было удостовериться, что это вы, Гермиона. Сущности, с которыми за последние несколько часов пришлось, по вашей милости, познакомиться, произвели на меня не лучшее впечатление. – А... Я уставилась в потолок. В памяти всплывали совершенно сюрреалистические картины, которые, тем не менее, именно из-за своей невообразимости не могли быть единственно плодом моей фантазии. – Извините, – машинально выпалила я и тут же поправилась: – Нет. Я не извиняюсь. Я сделала, что считала нужным – что смогла, из того, что сочла нужным, и ни о чём не сожалею. – Понимаю. Гермиона, что я хотел бы узнать прежде всего, так это чью кровь вы использовали? – Невилла Лонгботтома, – безучастно констатировала я, уставившись в потолок. Профессор Дамблдор пробормотал: «Вот как...», – и вышел, не сказав мне больше ни слова.
Alix: Глава производит очень сильное впечатление. Описание достойно похвал и по стилю и по содержанию.
Rendomski: Спасибо! А под главой вы имеете в виду последний кусочек или всю четвёртую часть?
Alix: Вся четвертая часть, но особенно последний кусочек. Спасибо.
Aversolinnaya: жестоко. слов нет.
Rendomski: Старалась. Собственные винтики шатались
Rendomski: Стояла глухая ватная тишина, определённо не естественного происхождения. Скорее всего, палата была ограждена какими-либо чарами: то ли чтобы я не пугала окружающих, то ли чтобы внешние звуки не спровоцировали меня... или что-то во мне, рядом со мной. Не исключено, что следствием чар или лекарств было и сковывавшее меня свинцово-тяжёлое безразличие. Не хотелось ни двигаться, ни поворачивать головы. Я смотрела в потолок, и казалось, что это моя грудь теперь вскрыта, и в ней отражается ровная безучастная белизна вверху. Дамблдор, Гарри, Рон, Северус, мадам Помфри – все они маячили лишь смутными тенями на горизонте белого ничто. Здравый смысл подсказывал, что моё состояние ненормально, что мне положено быть вне себя от волнения, удалось ли вернуть к жизни Северуса, переживать по поводу неминуемого тюремного заключения за незаконное колдовство, подумать над какими-нибудь словами для Гарри и Рона... боже, а маме с папой-то я что скажу? Но на ум соизволил прийти лишь Невилл, которого, возможно, сейчас уже не было в живых. Пожалуй, нелепо всё-таки убить человека, которого знала много лет, и ничего при этом не чувствовать. Должна же я была его, по меньшей мере, возненавидеть. В воспоминаниях, однако, всплывавших из глубин памяти, ничего и рядом с ненавистью лежавшего не находилось: Невилл непривычно для него оживлённо рассказывает о каких-то экзотических растениях, Невилл наколдовывает своего первого патронуса, и напряжённое сосредоточение на его лице сменяется глуповатым удивлением, я злюсь на Невилла, который после десятого разъяснения никак не может усвоить элементарный закон совместимости компонентов для зелий, искренне, подумать только, злюсь... Искренне на тот момент, конечно; на фоне чувства, которое должно было толкнуть меня на убийство, злость эта смехотворна. Но вот как раз такого чувства к Невиллу я и не помнила. Было потрясение, была обида, сомнение, укоры в адрес себя: как возможно было упустить, не заметить такой кардинальной перемены в своём однокурснике? Ненависти не обнаруживалось, и в моё равнодушие прокралось недоумение. Я заново принялась перебирать воспоминания, ловя момент, когда решилась использовать бывшего друга для ритуала в качестве донора. Не из-за сомнительной обиды же... Невилл сам признался, что добровольно присоединился к последователям Волдеморта – чушь. Я же видела его, он был не в себе и мог ещё и не в том признаться. Невилл наложил на Гарри Крусиатус, то самое Непростительное, которое свело с ума его родителей. На Гарри, за которым когда-то был готов идти в огонь и воду. Проклял, воспользовавшись беспомощностью Гарри, когда тот был поглощён спасением Северуса. Да кто способен принять этот абсурд за чистую монету? Я, надо же, способна. Попыталась представить себе, как Невилл проклинает Гарри. Получалось скверно. Хотя... Гарри был в облике Северуса и, наверняка, в одеждах Пожирателя смерти... Невилл увидел, как Пожиратель смерти несёт куда-то тело его друга. Недостаток воздуха я ощутила мгновение спустя, и вместе с воздухом захлестнуло озарение, раскаяние – запоздалое, – смятение, паника. Как я могла не подумать об этом раньше? О чём я думала вообще? Я вскочила с кровати, кинулась к двери – запертой, разумеется, – и принялась молотить по ней кулаками. – Откройте, откройте, откройте же! Пожалуйста, мне надо... Что мне надо? Я не знала. Поздно. Невиллу я помочь уже ничем не могла. О судьбе Северуса я не имела понятия. И, прежде всего, у меня в голове не укладывалось, как могла решиться на подобный поступок я сама. Впрочем, последнее в настоящий момент было не так уж важно, сделанного не воротишь. Я пнула дверь напоследок и наконец обратила внимание на то, что стою в чём мать родила. Вернувшись к кровати, я обнаружила свою одежду сложенной в стопку на стуле рядом. Кто бы её сюда ни принёс, я была ему или ей благодарна. Дело не в приличиях. Просто повседневная одежда сама по себе привносит оттенок нормальности; и, напротив, отсутствие одежды или больничная пижама создают настроение нездоровья. Одеваясь, я почувствовала на предплечье ссадину и тогда лишь окончательно уверилась, что вправду блуждала и ползала вчера ночью по школе, а, значит, остальные события также действительно имели место. Я боднула лбом спинку кровати. Ещё раз. Всё ж не так сильно, как хотелось бы. Незнание того, что происходит сейчас за дверью моей палаты-камеры было хуже всего. Немного успокаивало одно: необходимости привязывать меня к кровати больше не было. Я и не заметила, когда профессор Дамблдор расколдовал ремни. Его появление прервало пытку ожиданием известий. – Что с ним? – вырвалось у меня. Непроизвольно я съёжилась под взглядом директора, хотя разобраться, были ли в его взгляде неприязнь, укор или, как ни странно, сочувствие, я не могла. – Профессор Снейп спит, – Дамблдор поставил стул напротив и присел, так и не сводя с меня глаз. – Просто спит. Две недели без сознания – не замена здоровому сну. – Нет, не Северус... то есть, – отмахнулась я, – слава Богу. Но что с Невиллом? – С Невиллом, вот как? Ваше колдовство, Гермиона, не прошло без последствий. Тем не менее, он жив и, надеюсь, будет здоров. Я хотела спросить, что с ним конкретно, но не стала. Если бы Дамблдор желал рассказать о Невилле подробнее, он бы сразу так и сделал. – Слабым нельзя давать в руки оружие, – горько заметила я. – Это мне давно было ясно. – Слабым? Я бы, скорее, сказал в данном случае, что опасно недооценивать себя, – возразил профессор Дамблдор. – Итак, Гермиона, сейчас я бы хотел поговорить о вас. – А. Да, – я стиснула ладони между коленками и уставилась на них. – Что ж... Вы и сами, наверняка, всё поняли. Если хотите уточнить что-нибудь, спрашивайте. – Когда профессор Снейп взялся за ваше, скажем так, факультативное обучение? – Он ничему меня не учил. Я подготовилась к ритуалу сама, по книгам. – Это невозможно. Я пожала плечами. – Выходит, что возможно. Было нечеловечески трудно, но в итоге получилось же. Профессор не отвечал. Помолчав, он продолжил, терпеливо разъясняя: – В такую возможность способен поверить я и, не исключено, кое-кто из учителей, от которых я наслышан о ваших способностях. Но насчёт Министерства я глубоко сомневаюсь. И, подумайте сами, кого они первым делом заподозрят в оказании на вас влияния? Кому ваш неожиданный успех стал выгоден прежде всего? – Северус никогда не обучал меня Тёмным искусствам! – взорвалась я. – Более того, всячески предостерегал насчёт их опасности. Пускай меня проверяют, как хотят. Есть же веритасерум, легилименсия... – Вы могли быть и не в курсе оказываемого на вас давления. – Я? Я, ну да, конечно, не в курсе... Тогда пускай докажут это предполагаемое давление. А понятие презумции невиновности у нас вообще существует? Я поймала себя на том, что уже горячусь, кричу и размахиваю руками, поэтому замолчала. Надо заставить себя успокоиться, не хватало натворить очередных глупостей. – Причины данной ситуации явно намного субтильнее и запутаннее следствий, – профессор Дамблдор, в противоположность мне, оставался раздражающе спокойным. – Боюсь, что в итоге придётся выбирать между версией предполагаемого влияния Северуса и версией о ваших неправдоподобных способностях. Исход дела же будет определяться балансом влияния и авторитетов. Даже если победа останется за нами, процесс не пройдёт бесследно и неизвестно чем грозит обернуться в будущем. – Скажите прямо, чего вы добиваетесь от меня, – взмолилась я. – Что бы вам обо мне ни наговорили, я сейчас не в лучшем состоянии для разгадывания загадок и намёков. – Я хочу, чтобы вы поведали мне историю ваших с Северусом взаимоотношений как можно подробнее, – одобрительно кивнул Дамблдор, – без умолчаний, особенно там, где почувствуете желание умолчать, и не отговариваясь тем, что мне, дескать, всё известно. И, полагаю, – он извлёк из кармана знакомые пакетики «Тетлис», – без, самое меньшее, чаю с печеньем это будет затруднительно. – Всю историю... – я задумалась. Пока шумела и журчала вода и по палате разливался сладкий аромат, я размышляла над тем, с чего начать. Смущённо, я приступила к рассказу о том, как Гарри и Северус поменялись местами, но профессор Дамблдор настоятельно попросил начать с того, каким образом я вообще положила глаз на, мягко говоря, не самого популярного учителя (да ещё учителя, да ещё Северуса...). Напрягшись, я диагностировала влюблённость с возвращения с каникул, пришлось вспомнить размолвку с Энтони, а, заодно, и об отношениях с Энтони, в общих чертах, продолжить, как мы с Роном узнали о чувствах Гарри, как Рон заподозрил, что профессор Снейп не просто обучает Гарри Тёмным искусствам. «Минуточку, а когда Гарри посвятил вас в то, что он обучается Тёмным искусствам?» – между прочим поинтересовался Дамблдор, так что эту историю пришлось поведать тоже. Много чая и печенья спустя директор расхаживал по палате. Без сил откинувшись на спинку кровати, с пустой любимой кружкой в руках я чувствовала себя равно опустошённой. Парадоксально, стоило облечь историю в слова, и появилось ощущение, будто она происходила с кем-то другим. Неужто я могла вести себя столь... порывисто?.. необдуманно?.. абсурдно?.. – Что вы планируете делать дальше, Гермиона? – дав мне передышку, долгую, но недостаточную, возобновил допрос профессор Дамблдор. – Если исключить радужную перспективу судебного разбирательства. – Точно не уверена, – призналась я. – Рядом с Гарри не думалось о нормальной мирной жизни. Но, наверное, я хотела бы продолжить обучение. В области чар или даже зелий... или, пожалуй, алхимии. Да, синтетические дисциплины меня привлекают больше. – А касательно ваших отношений с Северусом? – Зависит от него, – ошеломлённо пробормотала под нос я. – Об этом последнее время было неуместно задумываться. – Теперь – более, чем уместно. – Теперь – да. Нужные слова никак не подбирались – потому что не подбирались мысли, как ни странно. – Теперь мы сможем быть вместе, – выдавила я. – Когда я закончу школу, то есть. В школе ведь подобного рода отношения между учителями и учениками запрещены... Искусственность своих слов я ощутила даже сама, а уж профессор Дамблдор заметил и подавно. Он присел напротив, снизу вверх пытливо заглядывая мне в глаза и почти строго спросил: – Вы ведь любите его, Гермиона? – Конечно, – выпалила я, отворачиваясь. – Конечно... Послушайте, это наше с Северусом дело, в конце концов. Или вы, что, собираетесь предложить нам обоим выбор: или к алтарю, или в тюрьму? – К какому алтарю? – Замуж! На лоб мне легла рука, холодя металлом перстней, пальцы зарылись в чёлку. – Гермиона, – ласково прозвучал голос Дамблдора, – вы, я вижу, уже сами поняли, что я допытываюсь ответа не напрасно. Ответьте мне, пожалуйста, любите ли вы Северуса. Я упёрлась в его ладонь, прерывисто дыша, желая одного – чтобы он прекратил настаивать на последнем вопросе. Потому что ответа я не знала. Ответа не существовало в природе. Отрицательного ответа не могло существовать в принципе. Отчего я не могла произнести само собой разумеющегося «да», я не знала. – Вы же понимаете, что я устала, – голос звучал надрывно. – Вы видите, через что я прошла. Сейчас я никак не могу судить адекватно. Другая рука погладила меня по голове. – Но вы ведь любите своих родителей? – Да. – И своих друзей, Гарри и Рональда, вы любите? – Да. – А как насчёт Северуса? Снова увязает в горле ответ. Снова просятся на язык слова совсем не о том. – Я почему-то не могу ответить «да», – испуганно призналась я шёпотом. – Но я просто никогда никого не любила так, как его. Может, я ещё не осознала до конца, что любовь бывает такой? – Гермиона, – Дамблдор отпустил меня и снова занял место напротив, – а теперь выслушайте меня, и не позвольте переубедить себя, если я ошибаюсь. Выслушайте, какой мне видится ваша история со стороны. Вы живёте, возможно, не вполне обычной жизнью, но всё-таки более-менее нормальной для нашего времени: друзья, новые и старые, волнение за родителей, школьная любовь. И тут ваш близкий друг принимается за изучение Тёмных искусств. Через некоторое время об этом становится известно вам – по странному, не правда ли, стечению обстоятельств, момент истины совпадает с довольно критическим происшествием в вашей личной жизни. После столкновения с Тёмными искусствами ваши привязанности и отношения коренным образом изменяются. В частности, в течение месяца или около того вы влюбляетесь в того, кто обучает Тёмным искусствам вашего друга. – Что ж, разве... – ...влюбляетесь до одержимости, вопреки всякой логике. Также вы довольно чутко ощущаете прогресс вашего друга в Тёмных искусствах, изменение его магии. Когда Северус оказывается поблизости, вы без особого труда разгадываете его изощрённую маскировку, не говоря уж о том, что пользуетесь обстоятельствами и инициируете между вами связь. Отношения ваши складываются не лучшим образом, но это не мешает вам появиться у Северуса, чтобы не позволить ему уничтожить библиотеку. Вижу, вы потрясены, вы отказываетесь верить – понимаю. Но ответьте мне хотя бы на такой простой вопрос: откуда вам было известно, где находятся личные апартаменты профессора Снейпа? Что и говорить, к тому моменту я кипела и была готова выплеснуть на Дамблдора с десяток возражений. Вопрос его был нелепо элементарен, я раскрыла рот, чтобы дать само собой разумеющийся ответ, да так и застыла. Этого я тоже не знала. Никогда раньше я не приближалась к личным апартаментам профессора Снейпа. Даже где находятся не кабинет, а личные комнаты гриффиндорского декана, мне стало известно только когда я стала префектом. – Так вот, – профессор Дамблдор, дав мне несколько минут на то, чтобы убедиться в отсутствии вразумительного ответа, продолжил экзекуцию, – после поражения Волдеморта дела принимают вовсе загадочный оборот. Вы попадаете в комнаты Северуса, минуя сложные защитные чары, обнаруживаете книги, которые должны были находиться под нешуточной маскировкой (к слову, я сам большинство их увидел сегодня впервые). И вы проводите ритуал, на который решится не каждый специалист. Но что меня особо беспокоит, так это то, что вы подвергаете опасности жизнь небезразличного, насколько я могу судить, вам сокурсника, а о последствиях задумываетесь всерьёз лишь постфактум. – Я не понимаю! – меня трясло. – Вы снова ведёте к тому, что всё вышеперечисленное – не случайно, что меня кто-то подставил, кто-то управлял мною? Так вот: ничего подобного. Никто меня не зачаровывал. Кое-кто из моих друзей, заметив моё необычное поведение, проверял меня на чары с помощью лунной пыльцы. Я не заколдована. – Я не утверждаю, что вы заколдованы, Гермиона, – профессор Дамблдор на секунду прикрыл глаза. И нет, предупреждая следующее ваше предположение, я не считаю, что вы действовали умышленно. Но ваша история вынуждает меня подозревать, что вашими действиями и эмоциями руководило прежде всего подспудное влечение к Тёмным искусствам, спровоцированное контактом с ними. – Нет, – растерянно замотала головой я, – нет, я люблю... нет... – Успокойтесь. Я больше не стану требовать ответа, тем более, что кое в чём вы правы: ответ вы должны дать только Северусу и себе. Я всего лишь хочу, чтобы этот ответ был честным, на благо вас обоих. Но каким бы этот ответ ни был, сделанного не воротишь. И не подвергнешь сомнению вывод, что ваше влечение или увлечение Тёмными искусствами должно быть взято под контроль. Для чего вам понадобится хороший учитель, и единственный человек, кому я могу вас доверить, приходит в себя в соседней палате. Таково моё условие: Северус помогает вам выработать, по крайней мере, необходимые для самоконтроля навыки. В противном случае же... Гермиона, вам нет нужды подробно объяснять, почему я не могу позволить себе оставить на свободе неуправляемого гения Тёмных искусств. – Куда уж понятнее... Сурово. Справедливо. Сурово, какой только бывает справедливость. Но чересчур уж гладко всё решается: значит, я окажусь под контролем Северуса и, куда не повернись, под опекой и в долгу у Дамблдора. Очередная марионетка. Меня охватило искушение смешать директору карты и выбрать Азкабан без дементоров. Впрочем, куда торопиться – Северус, я так понимаю, ещё не сказал своего слова. А ему подобный оборот дела ой как не понравится... Если он даже возьмётся за моё обучение, пожалев меня или не решившись пойти наперекор Дамблдору, любви тут и духу не будет... Но с рациональной точки зрения Дамблдору в правоте не откажешь. Мне необходимо научиться себя контролировать. Необходимо? Или я просто правда хочу заниматься Тёмными искусствами, и всегда хотела лишь этого? – Не спешите. Я даю вам срок на размышление. Хотя бы ради Северуса, которому некоторое время лучше провести без потрясений. Думаю, вы возражать не станете. – Скажите, – я попыталась улыбнуться, но напряжённые от насильной попытки губы мешали говорить. Вот так улыбаются побеждённые, – какую часть моей истории вы подстроили? – О, – дерзость моя Дамблдора нисколько не покоробила, – я с удовольствием отвечу вам на этот вопрос, совершенно честно причём. Только в другое время и при других обстоятельствах. *** – Гермиона, нет! Северус нависает над креслом, криком вырывая меня из дремоты, тёмные глаза сверкают на измождённом лице, и я, вскочив, подхватываю его прежде, чем в голову приходит все последние дни не дающая покоя мысль: вот он и узнал. Но нет. – Прости. Померещилось. – Кажется, опять жар, – я довожу его обратно до кровати и проверяю лоб. – Ложись лучше обратно. Северус ворчит, слабо отнекиваясь и пытаясь язвить, я терпеливо убалтываю его в сон. Не сейчас. Не сегодня. «Завтра, завтра, не сегодня...» Он жив, он рядом, и тут я не могу не верить, что это любовь. Но тенью светлого ощущения лежит память о днях, когда его рядом не оказалось. Избавлюсь ли я от сомнений, если докажу, что обучение Тёмным искусствам мне не нужно? Но нужно ли будет мне, нам обоим, это безрассудное доказательство после десятка лет в Азкабане? Нет, в одном я всё-таки твёрдо уверена. Какова бы природа моих чувств ни была, я хочу оставаться рядом с Северусом. На полу темнеет оброненная книга, – ещё одна книга из тех, которые я не дочитаю (странно, я, несмотря ни на что, не боюсь прикасаться к незнакомым книгам вообще). Ещё одна книга, где я вижу себя и вздрагиваю при мысли, что моя судьба давно написана и предрешена. Девочка вывела волшебника из владений тьмы и сама осталась там, поскольку принадлежала этому месту всю жизнь. Волшебник спустился во владения тьмы, чтобы вывести поглощённую тьмой девочку. Герда проводила взглядом Кая и села у подножия ледяного трона, улыбаясь побелевшими от холода губами, вопреки ноющему в груди такому родному и знакомому осколку льда... У меня перехватывает дыхание, когда Северус в полудрёме кладёт руку на грудь. Конец маски четвёртой Продолжение следует...
Rendomski: Всё. Пашол пить абцент :). P.S. Таки не всё. Ещё следуют благодарности Г.-Х. Андерсену, М. Метерлинку, У. Эко, Ю. Иванаускайте, Й. Гордеру, Р. Луллию, К. Кастанеде, У. Ле Гуин и прочим выдающимся личностям, чьи цитаты и идеи, возможно, засели в мой мозг настолько, что я их уже не отличаю от собственных. Ну а без Дж. К. Роулинг у меня бы вообще было много свободного времени и чистой бумаги :). И ещё очень вдохновляюще на меня действовал этот коллаж, если кто подскажет автора, буду очень всем благодарна .
R-Key: спасибо большое :)
Rendomski: R-Key Спасибо за отзыв! А то мне уже взгрустнулось...
maniago: ах, так замечательно! и очень хочется дальше...
Rendomski: maniago Спасибо! В ближайшее время не обещаю, но и на годы затягивать больше не буду .
Aversolinnaya: обалдеть...я просто в шоке. и такого поворота не ожидала никак,если честно. у достопочтимого автора очаровательная манера в итоге повернуть прошедшие факты так,что все теперь - в совершенно ином свете...))спасибо огромное,наконец-то я дождалась конца. теперь будем ждать маску пятую...))
Rendomski: Aversolinnaya пишет: у достопочтимого автора очаровательная манера в итоге повернуть прошедшие факты так,что все теперь - в совершенно ином свете...)) Есть такой грех . Ради того всё и пишется. Спасибо :).
полная версия страницы