Форум » Библиотека-2 » "Дверь в утро" by Resmiranda, SS, HG, R, drama - окончание » Ответить
"Дверь в утро" by Resmiranda, SS, HG, R, drama - окончание
Galadriel: Дверь в утро (Door of the morning) Автор: Resmiranda Переводчик: Galadriel Разрешение на перевод: получено Герои: Снейп, Гермиона Gen Рейтинг: R Жанр: драма Саммари: седьмой год Гермионы; свобода и рабство, сумасшествие и воспоминания, истины и прозрения – разве история когда-нибудь кончается? Дисклеймер: все принадлежит JKR и другим уважаемым правообладателям, автор и переводчик никакой выгоды не извлекают. Примечание: cпасибо Ferry за перевод стихотворных эпиграфов Эта третья часть "Трилогии теней". Первая, "Как тени в зимних небесах", есть на Сказках, вторая, "Унылые часы" - здесь, на форуме.
Ответов - 118, стр:
1 2 3 4 All
Gloria Griffindor: Совершенно гипнотический текст! Пока читала, выпала из реальности абсолютно. :)
Египетская Мау: Все всерьез. Засуетилась Волдеморда… Не одной мне, значит, кажется, что острый как скальпель интеллект профессора Снейпа может быть очень и очень опасен. И этот интеллект обитает в теле хоть и выносливом, но сильно изношенном и уставшем. Тело ломается, его корежит, а дух по-прежнему силен. Надо успокоиться – он будет искать средства успокоить и пылающий мозг, и испуганное, калечимое тело. Надо шевелиться, он заставит тело подняться, прочесть, как мантру, «движение, вперед, движение, успех» и двигаться. И искать благоприятные исходы – всюду, даже там, где их совсем, ну совсем пока не видно. А все равно веришь, что не сдастся, не сложит лапки, не поддастся отчаянию, и найдет. Какой же он тут сильный, профессор Снейп… Радует, что он ничуть не приукрашен – какой есть, таким и видят его глаза Гермионы. Нет ни атлетической фигуры, ни гривы волос цвета воронова крыла – грива-то, может, и есть, да только грязная, как ей и положено. И тело есть – такое, каким и должно быть, нестарое, но натерпевшееся, жилистое тело мужчины, не думающего о том, чтобы производить благоприятное впечатление, очень функциональное. И очень уязвимое. И забывчивость профессора неглиже, и стыдливость Гермионы – все это трогает до глубины души. Ничего обольстительного – ни тому, ни другой это и в голову не приходит. Не до того сейчас. Все сейчас очень серьезно.
Netl: Сильная вещь! Лучший дженовый снейджер, когда-либо мной прочитанный. работа переводчика - вообще вне конкуренции, словами не передать Египетская Мау пишет: Все всерьез. Да, это точно. ППКС но мне лично кажется, что Лорд догадался давно. В предыдущей части описывались внезапные немотивированные нападения на семьи, помните? Такое впечатление, что объекты "акций" выбирались наугад, методом тыка. Что есть способ обойти возможного противника-арифмантика. Похоже, Лорд не только знает, кто ему противостоит, но и сознательно дает Снейпу знак: "А я все вижу, все знаю!" Так что противостояние явно переходит на иной уровень. Подождем развития событий.
Galadriel: ilein там с Меткой еще кое-кому не повезет *зажимает себе рот* Gloria Griffindor очень рада, что так влияет)) Египетская Мау потому что это не классический снейджер, как и было обещано)) А мне нравится. Пусть лучше так, потому что от "воронова крыла", особенно с момента появления Алвы, уже тошнит Netl спасибо)) Вам все правильно кажется)) И вообще - то ли еще будет.
Galadriel: Глава четвертая: И в печали, и в беде* Человек вовсе не раб привычки. Кризис может спровоцировать большие перемены – если только он будет замечен и признан. Норман Кузинс Гермиона с несчастным видом сжалась в комочек в кресле у Дамблдора. Она со всхлипом вздохнула: слезы больше не текли, и каждый глоток воздуха казался холодным и сладким. С каждым дрожащим вдохом, вздымающим ее грудную клетку, она чувствовала, что жесткий комок в районе солнечного сплетения постепенно тает. Гермиона с легким вздохом закрыла глаза и откинулась на спинку, позволив себе широко зевнуть. Теперь ей стало чуточку лучше: устойчивая реальность, успокаивающая, чудаковатая обстановка кабинета Дамблдора заполняли ее разум, как тихий бриз над штормовыми водами, как мягкая рука, приглаживающая взъерошенные перья. Снейп же, напротив, пребывал в панике. Гермиона склонила голову к камину, перед которым лихорадочно бегал взад-вперед профессор, наблюдая за ним из-под отяжелевших век. Он крепко сжимал руки за спиной, его мантия была распахнута, а поспешно застегнутая мятая белая рубашка обнажала тело до середины живота. Гермиона видела, как легко взлетают его волосы, когда он поворачивался на мысках у дальнего конца камина. От расстройства он каждые пять минут зло запускал пальцы в волосы и ерошил их, от чего длинные черные пряди запутались и растрепались. Она заметила, насколько резко проступили черты его лица – гораздо больше, чем обычно, - бросая печальную холодную тень на его щеки и гладкий лоб. Он казался таким усталым и встревоженным, что, конечно, можно было понять, но Гермиона пришлось подавить порыв протянуть руку и попытаться его успокоить, как она попыталась бы успокоить Рона или Гарри. Она сплела пальцы, чтобы удержаться от запретного прикосновения, хотя ее все еще мучительно тянуло поймать его за рукав рубашки и усадить в кресло напротив, тянуло успокоить его. Боже, она так устала, а от постоянного Снейпова беганья ее клонило в сон и глаза закрывались… Должно быть, она действительно задремала, потому что следующее, что она увидела, внезапно проснувшись – как Дамблдор опускается в кресло за массивным столом; он выглядел ужасно старым и усталым. Гермиона вспомнила, что его вызвали прямо из Лондона, где он после обеда находился на министерском слушании в качестве свидетеля доброго имени. По видимому, из соображений безопасности не разглашалось, что Дамблдор время от времени покидает школу: когда Снейп лихорадочно искал директора – чаc? два часа назад? – МакГонагалл неохотно объявила, где тот. С тех пор они ждали его в кабинете. Снейп пронесся мимо нее, задев мантией тыльную сторону ее ладони, и тяжело опустился в соседнее кресло. Он уронил голову на руки, запустив пальцы в волосы, но, заметила Гермиона, не дотрагиваясь руками до повязки, которую он все еще носил спустя эти месяцы. Дамблдор устало наблюдал за ним, но не спешил и ожидал большим терпением, чем, как думала Гермиона, достало бы у нее, если бы ее внезапно вызвали и пришлось мчаться через полстраны. - Лимонный леденец? – спросил директор, предлагая Снейпу банку через стол. Снейп лишь распрямил пальцы, все еще запущенные в волосы, и коротко мотнул головой. Дамблдор вздохнул безмолвно, это было видно лишь по движению плеч, и так же молча переложил банку в другую руку и поставил перед Гермионой. Та, решив, что сладкое чуть поднимет ей настроение, с благодарностью взяла леденец. Она бросила его в рот и рассасывала, пока тишина тянулась тонкой нитью, разматываясь между вдохами, катясь клубком от удара до удара ее сердца. Наконец Дамблдор прервал ее вежливым кашляньем, который все равно прозвучал в тихой комнате как удар кнута. Старый директор наклонился вперед, сложив руки перед собой, и пристально уставился на Снейпа. - Должен признать, Северус, что я готов лопнуть от любопытства, почему мне пришлось аппарировать из Лондона. Наверняка не затем, чтобы я мог просто спокойно побыть в твоем обществе? – Гермиона почувствовала, что ее тянет улыбнуться: эту слова сделали бы честь самому профессору Снейпу, однако тон был гораздо мягче. Снейп, со своей стороны, раздраженно проворчал: - Я пытаюсь сформулировать, как лучше преподнести наше открытие, директор, - ответил Северус, выпрямляясь. - Думал, ты занимался этим до моего приезда, - произнес Дамблдор, откидываясь в кресле и слегка улыбаясь. Но Северуса нельзя было сбить. Руку все еще немного жгло, и у него было ощущение, будто нечто мрачное и безмолвное шествует темными, пыльными, нехожеными путями его разума. Слова Дамблдора дрожали и странно отдавались эхом, и Северусу показалось, будто что-то мелкое щекочет его затылок; он неловко поерзал. Гермиона увидела, как губы Снейпа сжимаются в ниточку, и ее изумление растаяло, сменившись внезапно открывшимся холодным знанием, которое она могла скрывать от себя раньше. Она понимала, о чем, несомненно, размышляет Снейп, и испытала укол сочувствия: ей тоже не удавалось передать это словами, все, что она знала, было лишь отголосками полусознанных чувств, глубоких и древних, и маленькими обрывками видений. Она смутно подумала, испытывает ли Снейп то же. Ему явно было так же сложно выразить это, как и ей. Внезапно Гермионе стало очень холодно, и, не отдавая себе отчета, она придвинулась к нему. Снейп прочистил горло. - Я думаю, - начал он, - Волдеморт выяснил, что мне удалось… обойти… мою беспомощность, и что это я – тот, кто расстраивает его проработанные планы. Он глубоко вздохнул, и Гермиона с вящим изумлением поняла: то, что он собирается сказать, будет ей на руку. Сейчас откроются факты о нем, которые ей хотелось бы знать, о которых она размышляла в постели ночами, невидяще глядя в темноту. Она выпрямилась в кресле. Снейп неловко заерзал. - Разумеется, Волдеморт помнит, что мой вклад в дело Жрецов смерти был весьма существенен. Моей задачей было предсказывать и расстраивать действия Министерства. Я должен был выяснять, что Министерство планирует, кого они отправят на то или иное задание, кому из нас угрожает опасность быть пойманным, какие доказательства они собрали, насколько они близко подошли к нам… насколько долго можно позволить им… продолжать. А потом нить внезапно обрывалась – лучший способ, самый эффективный, самый мстительный и надежный, лишить их желания разрабатывать эту версию. Моя помощь была для Волдеморта неоценима. - Полагаю, что отчасти причиной тому, что Волдеморт ослепил меня, было не дать мне обратить это оружие против него, и я уверен, он никогда бы не подумал, что я найду способ обойти это, даже смириться с этим, хоть за миллион лет. Могу лишь заключить, что Волдеморт сделал выводы из своих недавних провалов, что жертвы каким-то образом могли предвидеть его ходы и вести себя соответственно. Поскольку у Министерства нет официальной позиции по поводу темных магов, которые уже мертвы, и все нападения считают выходками подражателей, следующим логическим шагом было начать подозревать, что тот, кто разрушает его планы, действует помимо министерской юрисдикции, без их одобрения, в рамках старого сопротивления, - Снейп остановился и сглотнул, прежде чем продолжить. – Мастера арифмантики моей величины встречаются редко из-за опасности и определенного воздействия, которое практика дает на мозг. Самым простым было заключить, что это я предсказываю будущее и затем не даю ему случиться, - Снейп замолчал. - Каковы будут последствия этого? – тихо спросил Дамблдор, а Гермиона молча задумалась над тем же. Снейп потер руку. - Очевидно, что единственный способ защититься от комплексного арифмантического изучения и того порядка, в который оно приводит мир, - это хаос, и когда наблюдаемый осознает, что за ним следят, поведение меняется совершенно беспорядочно, и его трудно предугадать, - он уныло вздохнул, будто пытаясь избавиться от чего-то еще кроме воздуха. – Боюсь, что теперь мы уже долго работаем впустую. В тот момент, когда Волдеморт понял, что происходит, мы потеряли нить его действий. Само осознание меняет ход событий, но, думаю, он заморозил все планы, просто чтобы обезопасить себя. Для обороны он мог лишь изменить свой образ действий без нашего ведома, а мы продолжали исходить из того, что все идет нормально и, логически рассуждая, гонялись за тенями, пока Волдеморт пересматривал свою стратегию. Сам факт перенесения нарушил ход его мыслей. Как вы помните, - тут он кивнул в сторону Гермионы, - мы подсчитывали следующий ход Волдеморта, основываясь на его разочаровании оттого, что предыдущий был предугадан. Но как только мы убираем эту константу, получается, что мы палили пальцем в небо. Единственная проблема в том, что как только какой-то шаг сделан, наблюдатели – мы – можем догадаться, что наблюдаемый изменил поведение, и есть возможность постфактум вычислить момент времени, когда наблюдаемый заметил наше внимание, и исходить из него. В этом случае можно и дальше предугадывать намерения наблюдаемого. Несмотря на то, что он знает о наблюдении, все еще можно предсказать самые невероятные его поступки, поскольку его действия все равно теоретически остаются предсказуемыми, хоть это и будет сложнее. Та непредсказанная смерть мистера Томаса сказала мне, что Волдеморт узнал о нашем внимании.
Galadriel: Гермиона села глубже в кресло, боль вздымалась в ней, заполняя внутренности ядовитой горечью. Об этом факте она не знала. Снейп не поворачивался к ней, хотя делал ли он это специально, было непонятно: он казался слишком погруженным в объяснения. - Я исправил свои подсчеты, не предупреждая мисс Грейнджер, и мы продолжили, по-видимому, правильно… Не представляю, верно это или нет, - Снейп пожал плечами, - но все же новых нападений не было. Однако сегодня днем, когда я говорил с вами, директор, мной… овладело нечто странное. Это трудно объяснить. Обычно я работаю на очень тонкой грани возможностей, и в большинстве случаев оказываюсь прав. Но когда я говорил с вами, меня внезапно посетило ощущение, будто мир раскололся в нескольких направлениях, и это привело меня в замешательство. Я разорвал контакт, и ощущение исчезло. Но в это время я заметил, как горит Метка, обжигая гораздо сильнее, чем когда-либо раньше, и, поскольку с тех пор, как Волдеморт ослепил меня, он по большей части оставлял меня в покое, я могу только заключить, что эта недавняя боль терзала меня не без причины. Так что я вызвал мисс Грейнджер, чтобы найти этому разумное объяснение… - Снейп замолк, тяжело сглотнув, и Гермиона осознала, что он говорил, будто читал лекцию, как раньше на уроке зелий, но по собственной воле говорить не привык. Когда он диктовал формулы, он был вне себя, в отдалении, а теперь ему приходилось заставлять себя говорить. Она видела, как двигается вверх-вниз кадык у него на шее. - Мы продолжили цепь рассуждений, которая вытекала из первоначальных посылок, и выяснили, что… выяснили, что… - голос Снейпа сорвался. Руку жгло все сильнее, и это постепенно действовало ему на нервы. Он откашлялся и продолжил сдавленным голосом. – Темная метка – это канал для воли Волдеморта. Он вызывает Жрецов смерти и может сказать, где они находятся, но сейчас, полагаю, он изменил магию, что живет в моей коже. Я не знаю, насколько сильна связь, что он может выяснить и что собирается со мной сделать, но, думаю, он сделал это, чтобы каким-то образом не дать мне предсказывать его шаги… Я точно не знаю, как, - Северус наклонился вперед, отчаянно напрягаясь под повязкой, он жаждал, чтобы лицо Дамблдора возникло из окружающей тьмы, страстно желал увидеть его черты. На краю его сознания вырисовывались слова, и Северус готов был застонать от безысходности. Он уже слышал, что Альбус собирается сказать, и его отчаяние было наполовину порождено тем, какими окажутся эти слова, а наполовину – его собственной усталостью, посещавшему его желанию освободиться от этого странного существования – одной ногой в настоящем, а другой – в мириаде будущих. - Может, тебе стоит попытаться предсказать следующее нападение? – донесся до него голос Дамблдора сквозь темноту. – Тогда мы сможем посмотреть на реакцию Волдеморта. Гермиона выпрямилась в кресле. - Но сэр, - возразила она, и Снейп с Дамблдором оба вздрогнули. – Если Волдеморт как-то, гм, связан с профессором Снейпом, разве он не поймет, что мы предсказываем, и не поступит иначе? Мы поставим под угрозу больше людей, пытаясь предугадать, кто станет мишенью, верно? Дамблдор взглянул на нее, она увидела, что он выглядит не просто уставшим, а по-настоящему измученным. - Мисс Грейнджер, - тихо сказал он. – Не существует способа обеспечить безопасность тому, кого Волдеморт желает видеть мертвым. Если мы выясним, по каким правилам он играет, то сможем противостоять ему. Гермиона потерла виски. Несмотря на то, что она привыкла к практической стороне арифмантики, теоретическая все еще была ее головной болью… - Значит, - начала она, - если мы можем предсказать, что Волдеморт будет делать, он узнает об этом и изменит планы, и тогда можно будет предсказать это, а когда Волдеморт узнает, мы сможем предугадать следующий шаг… - она замолкла, все еще массируя пальцами кожу. Дамблдор слегка кивнул. - Ну, можно считать и так. Гермиона вздохнула. - Это как какая-то дурацкая игра в шахматы, - внезапно ей показалось, что это очень смешно, и ужасно захотелось расхохотаться, как сумасшедшей. – Я плохо играю в шахматы. К ее удивлению, Снейп фыркнул. - Сомневаюсь так же, что вам когда-либо приходилось играть при таких высоких ставках. Гермионе осталось только кивнуть. ***** Она так устала. Они со Снейпом решили встретиться на следующий день и приступить к работе, но сегодня ее освободили от уроков и домашнего задания. Гермиона хотела возразить, потому что она не из тех, кто увиливает от своих обязанностей, но тонкий голосок в ее голове кричал, что надо пользоваться случаем. У нее болела голова, она была измучена, напугана и ужасно устала. Кости наливались измождением, которое пожирало ее изнутри, оставляя пустой, с ощущением легкой тошноты. Она, спотыкаясь, вошла через портретный проход в гостиную, и с удивлением обнаружила, что та пуста. Гермиона взглянула на часы на запястье, и очень расстроилась, что еще всего лишь полседьмого вечера. Она проголодалась, но немного урчащий желудок был менее важен, чем то, что у нее закрываются глаза. Ей совсем не хотелось свалиться от усталости и утонуть в супе. Как в тумане, она вскарабкалась по лестнице в свою комнату и бросилась на мягкое покрывало. Она сбросила туфли, залезла в постель, не раздеваясь, и заснула почти мгновенно. ***** Северус осушил стакан бренди и налил себе еще. Он уже принял два разных болеутоляющих зелья и смазал левую руку мазью от ожогов, но Метка все еще прожигала до костей. Или, может, он только вообразил себе это жжение… он не обжег другую руку, нанося мазь, но боль ощущалась как настоящая. Пока он не привык к боли, то чуть не стер зубы, пытаясь не закричать, когда накатывала новая волна жжения. Ему приходилось выносить Cruciatus раньше, и при этом всегда казалось, что мышцы вырываются из скелета, ломая кости, а нервы горят огнем. Мучительная боль была гораздо, гораздо хуже этого, но постоянное жжение, медленное, всепроникающее и непонятное, понемногу сводило его с ума. Северус чувствовал, что теряет контроль над магией – а, может, это магия теряла контроль над ним, он больше не мог точно сказать. С его разумом происходило что-то странное; чувство будущего становилось смутным и расплывчатым, ему казалось, что он спотыкаясь несется одновременно по нескольким дорогам, и в то же время вовсе не может продвинуться вперед во времени. Он разъединялся, рассыпался и разбивался на кусочки, и, как он думал, мог видеть искаженный рассеянный свет, падающий откуда-то сверху. Нет, это не может быть правильным. Он не может видеть, ведь так? Разумеется, нет. Он не может ничего видеть, и нет никакого света, верно? Северус сжал стаканчик и сделал еще один добрый глоток, позволив жжению в горле отвлечь его от жжения под кожей. Тебе никогда не удастся, думал он. Волдеморт найдет какой-то способ. Всегда находил раньше. Северус чувствовал, как отрывки воспоминаний наполняют кровью будущие события, которые он не мог полностью осознать. Он снова сжал стакан и попытался отделить воспоминания от мыслей о будущем. Он видел сегодня мисс Грейнджер, так? Или это было вчера… Он разговаривал с Дамблдором, но не мог припомнить, когда и сколько раз, и у него начала болеть голова. Замечательно, подумал он. – Отвлеки меня от руки. Северус сделал еще большой глоток бредни и сжал левую руку в кулак, ощущая, как мускулы предплечья напрягаются и обугливаются под Темной меткой. Внезапно на него накатила очередная волна жара, и он чуть не закричал, но сумел сдержаться, согнув и крепко сжав руки, и лишь острая боль в левой руке привела его в чувства. Из пальцев выпала сломанная ножка стаканчика из-под бренди и запрыгала по ковру. Северус почти мог видеть врезавшиеся в кожу осколки стекла, алкоголь жег порезы. Боль сделает тебя сильнее. Северус долго терпел боль в руке, прежде чем ему пришло в голову, что надо бы обработать раны. ------------------------------------- * Название главы – первая строчка из епископального гимна авторства Генри Кирка Уайта, 1806 г. Целиком здесь: http://www.ccel.org/ccel/anonymous/eh1916.h116.html?bcb=0.
Эва: Galadriel Это непередаваемо! Я обладаю здоровым эгоизмом, поэтому искренне рада, что это переводите именно Вы. Но, конечно, мне жаль что Вы не можете наслаждаться переводом так же, как я и остальные. Спасибо огромное за сложнейший и красивый перевод!
Galadriel: Эва Спасибо вам! Лучший комплимент переводчику!)) И уверяю, я получала от процесса огромное удовольствие. Потому что истинная прелесть текста раскрывается только тогда, когда приходится думать над каждой фразой, имхо.
djbetman: продолжение! спасибо просто ахромнае!
Gloria Griffindor: Galadriel Спасибо. Текст получается действительно очень красивый и послевкусие остается потом на несколько дней. Ловлю себя на том, что размышляю над вашим переводом. И еще очень нравится отсутствие штампов. Вернее, наличие оригинальных, ярких и необычных словосочетаний.
Netl: Gloria Griffindor пишет: очень нравится отсутствие штампов Именно. "Теневая трилогия" тем и затягивает, что здесь все - необычно и нестандартно. И при этом, что самое невероятное - все персонажи абсолютно каноничны. А слова... Это просто музыка, иначе не скажешь. Великолепная работа переводчика и по-настоящему талантливый автор. Я не претендую на лавры Сибиллы Трелони, но похоже, что автор скоро уйдет в большую литературу.
ilein: Ура! Ура! Продолжение! Спасибо огромное! Замечательный перевод!
DashAngel: Galadriel, искренне восхищаюсь Вашим мастерством!
Galadriel: ilein DashAngel спасибо, что читаете) Gloria Griffindor у автора и в оригинале весьма своеобразный слог, штампованным его точно не назовешь)) djbetman всегда пожалуйста)) Netl насчет большой литературы - я особенно не слежу, но очень похоже на то. Фик написан давно, и по ГП у Ресмиранды, кажется, больше ничего нету.
Galadriel: Глава пятая: Дикое правосудие Человек, который стремиться к мести, не дает своим ранам зажить. Фрэнсис Бэкон «О мести»* Гермиона рассеянно смотрела в огонь, чувствуя, как тепло омывает обнаженные руки, а красный свет отбрасывал странные колышущиеся тени на изнанку ее век. У ее ног валялся «Ежедневный пророк», страницы были развернуты и разбросаны по насыщенно-бордовому ковру. Его зловещее присутствие, этого бледного гнетущего комка жестокости, распространяло по полу невидимый яд, который собирался у нее под креслом. Из какого-то детского страха перед воображаемым ползущим к ней нечто Гермиона поджала под себя ноги, упираясь ступнями в сиденье. Стоял ноябрь, холодало. Несмотря на слои одежды, она все равно продрогла до костей. На коленях у нее аккуратно лежало шерстяное клетчатое одеяло. Жаркое и колючее, но оно было у Гермиона годами, и девушка не могла заставить себя его выкинуть. Она повернула голову, и чуть не увидела краешек скомканной газетной страницы, но успела вовремя отвести взгляд. Газета валялась на полу уже почти час, но Гермионе было противно прикоснуться к ней, даже чтобы бросить в огонь. Безобидные на первый взгляд белые страницы скрывали репортаж о недавних смертях от рук Волдеморта и его последователей, последнее свидетельство тому, что провалилась ее попытка остановить теперь кажущуюся неодолимой машину страха, которая готова была сокрушить Министерство и дух магического сообщества. Новые смерти, новая горечь; Гермиона чувствовала, как гнездится в ее груди знакомая мрачная ярость. Это неправильно, несправедливо. Это было всего лишь ее глупое воображение, но когда она лежала ночью без сна или погружалась в беспокойную дрему, ей казалось, что она слышит крики жертв, которых не в силах была спасти. Напряжение хитроумным узлом завязалось в ее спине, и никакое количество горячей воды или расслабляющего мускулы зелья не могло ослабить его. Постоянная боль действовала ей на нервы, и ее терпение подходило к концу. Вчера она даже рявкнула на Рона, просто за то, что он в своей добродушной манере попытался развеселить ее, заколдовав волосы так, что они стали пурпурными. Она не знала, почему, но от зрелища, как его простое, честное лицо с надеждой расплывается в ухмылке, ей хотелось закричать, хотелось что-то сделать. - Ну и что ты делаешь, а? – спросила она, и молящая улыбка сползла с побледневшего лица Рона, обрамленного нелепой копной пурпурных волос, свисающих на лоб. - Я просто… - начал он. - Просто что? Просто пытаешься отвлечь меня? Поднять мне настроение? – резким голосом спросила она, проклиная себя за истеричные нотки, но не в силах контролировать их. – Просто пытаешься заставить меня забыть, что ты, или Гарри, или твоя семья, или мои родители могут стать следующими? Спасибо, Рон. Огромное спасибо. В следующий раз, когда решу, что мелочи и банальности важнее моих забот, я буду знать, что нужно обратиться к тебе. Даже теперь, два дня спустя, ее лицо залила краска стыда, и Гермиона уронила голову на руки, ощущая, как пылает лицо под пальцами. Глаза жгло от непролитых слез, сухих и горячих, но она была в силах сдержать их. В этом искусстве она становилась все лучше и лучше. Уверившись наконец, что обрела в какой-то степени контроль над собой, она подняла голову, и от скользнувших по шее волос по коже побежали мурашки. Взглянув утром на себя в зеркало, она чуть не закричала. Опять. Под глазами пролегли темные круги, кожа казалась серой и безжизненной, а волосы дико вились и выглядели как застигнутый бурей стог сена. Желудок, как обычно, барахлил, сжимаясь и бурча на протяжении всех уроков, и она смогла съесть лишь несколько сухих черствых тостов да временами попить слабого чаю. Часы соскальзывали с руки и неторопливо вращались, когда она жестикулировала руками, циферблат переворачивался по заострившимся костям к нежной коже на внутренней стороне запястья. Она теряла в весе, и ощущала себя легкой и хрупкой. Ей чудилось, будто видимый боковым зрением «Ежедневный пророк» движется, немного шевелится в неверном свете, и ее начала бить дрожь. Гермионе хотелось, чтобы это прекратилась, но, по крайней мере, дрожь была настоящей, а не каким-то странным призраком, пришедшим мучить ее. Гермиона потрясла головой. Она чувствовала, что почти сходит с ума в одиночестве своей комнаты, в одиночестве своей жизни. Дин все не шел из головы. Ей казалось, что временами она слышит легкий звук его приближающихся шагов, хотя она никогда не могла определить, хотел ли он напугать ее или удивить, потому что в тот момент, когда она с отчаянно бьющимся в надежде сердцем поднимала взгляд, комната оказывалась пустой. И молча бранила себя каждый раз, когда думала, что видит краем глаза его темный силуэт – она просто принимала желаемое за действительное и прекрасно это знала; его нет здесь, и он никогда больше здесь не появится. Гермиона даже не знала, где он похоронен, и похоронен ли вообще, а не кремирован. Она помнила его живым, и не могла точно представить мертвым. Гермиона застонала, откидывая голову назад. Она даже не так уж хорошо знала его. Это была просто большая не реализовавшаяся возможность, которая обещала быть хорошей, замечательной и чудесной, а теперь замерла навек в тот миг, когда только начала открываться перед ней. Скорее всего, он не оказался бы достоин того идеализированного образа, что она придумала, доброго мученика, что создало ее воображение, но в этом-то и была трагедия – она никогда уже не узнает. Она улыбнулась сама себе болезненной улыбкой: у него даже не было шанса разочаровать меня, подумала она. И она была зла. Не потому, что осталось так много несказанных слов, так много не проведенных с ним дней, а потому, что его украли. Потому что должны быть еще разговоры и еще дни. Гнев вздымался в ней, как крупа в супе, быстро кружась, исчезая и вновь появляясь в вечном кипении. В глубине души она понимала, что продолжает этот маленький фарс с профессором Снейпом лишь в одной надежде. В надежде, которой не суждено было оправдаться, что ей удастся найти способ заставить Волдеморта вернуть ей все, как-то вытянуть из его мерзкого змеиного тела ту жуткую полу-жизнь, которой он все еще обладал, и отдать ее Дину. Дину, который стал пеплом, Дину, который пошел на корм червям, Дину, который не заслужил такой участи. Который обладал всем, чего не было у Темного лорда: порядочностью, добротой, умением быть верным и заботливым другом. Он был ее другом, но она как-то упустила его, и что-то иное заявило на него права; и ей не хотелось ни спать, ни есть, пока тот, кто совершил это с Дином, не будет мертв. Это немного пугало ее, и хотя кровь застилала глаза, а тело горело, частичкой сознания она испытывала отвращение к себе. Но Гермиона не обращала на это внимание, взамен усиленно сконцентрировавшись на мысли, что еще означает лично для нее победить Волдеморта, заставить его кричать и умолять; и ей казалось, что это справедливо, справедливо и правильно. Длинные ночи, когда она царапала арифмантические уравнения, приносили все меньше и меньше пользы, но ей было все равно. Что-то случится, что-то пойдет как надо, и тогда она получит то, чему решила посвятить жизнь – месть. Не самая благородная, чистая и мужественная цель, но именно она ярко светила сквозь отчаяние, обжигала через безнадежность, которая приходила после каждого нападения и каждой тихой, подозрительной смерти, не обезображенной Черной меткой. Ярко теплящийся свет поддерживал ее и, глядя на затравленное лицо профессора Снейпа, она думала, что он тоже жил ради этого. Иногда Гермиона ненавидела его. Костлявая мрачная фигура в кресле напротив нее – это он содействовал долгому ужасающему возвышению Волдеморта в первый раз. Иногда, особенно после того, как он перестал быть слепым, ей казалось, что он может видеть сквозь повязку и просто надувает их всех. В такие моменты ей представлялось, что он все еще враг, работающий не на Дамблдора и людей, которых она любит, а на своего старого хозяина, и ей хотелось вскочить с места и вонзить ногти в его впалые щеки, разрывая липкую, полумертвую плоть. И все же, иногда Гермиона ощущала в себе только жалость и чувство товарищества. С одной стороны, она знала, что он мерзкий и уродливый, но едва ли могла представить, чтобы он принимал участие в том, что в основном совершали Жрецы смерти. И все же, наверное, было что-то, иначе он не стал бы так отчаянно жаждать искупления. В темноте ночи ее разум рисовал ужасные картины: мертвые тела истекших кровью детей, души, которые срывают с кричащих лиц, окровавленные, с содранной кожей руки, ноги, туловища, вновь и вновь поражаемые Cruciatus. Гермиону едва не тошнило от этих мыслей, но тем не менее она могла представить любого безликого Жреца смерти, воплощающего их, с лицом Снейпа. Она все еще могла вообразить его с яркими темными глазами, но это лицо – образ, пронзающий ее череп и вглядывающийся в мысли, когда она пыталась с вызовом взглянуть в ответ – это лицо принадлежало кому-то другому, кому-то, кого больше не существовало. Когда она мысленно пыталась надеть на глаза повязку, образ растворялся, и перед ней представал печальный и встревоженный Снейп, Снейп, который работал, не рассчитывая на благодарность, и когда-то говорил с ней о книгах и философии.
Galadriel: В мыслях он всегда выглядел немного иначе, будто ее разум из какого-то глупого желания приободрить заставлял его казаться моложе. Однако она подозревала, что всего лишь вспоминала о том, каким он был в тот семестр, пока не обрел второе зрение. Люди меняются так постепенно; иногда трудно сказать, что конкретно изменилось. Ей казалось, что профессор Снейп такой же, как и всегда: тощий, костлявый, с кислым лицом, но когда она пыталась вспомнить его черты, он выглядел иначе – более энергичным, более поразительным. Никто не назвал бы его красивым, но он, безусловно, был особенным. Гермиона была уверена, что нечто действовало ему на нервы, разъедало его какую бы ни было душу, и это сказывалось на его теперешнем внешнем виде. Если бы только он сказал ей… Но, может быть, его разрушало изнутри лишь напряжение от их неудач, и, если она не ошибалась, жажда мести толкала его к тем же пределам физически возможного, к которым стремилась она и которые, возможно, было не слишком полезно достигать. Гермиона бросила взгляд на болезненно-белые газетные страницы на красно-золотом ковре. Они дразнили ее, но она все еще отказывалась к ним прикоснуться. Пусть лежат, горько подумала она. Каждая страница – как храм неудачи. Каждая бледная страница в свете камина отдавала нездорово-красным, как тлеющее пламя, и Гермиона чувствовала, как огонь в груди пожирает ее. ***** В ноябре в подземельях было холодно. Даже пытаясь не стучать зубами, Гермиона продолжала размышлять, что впервые видела профессора Снейпа в подобном состоянии год назад. Она потрясенно осознала, что посвящена в его маленькую тайну уже год, и работает с ним чуть меньше того. Десять месяцев. Десять месяцев. Ей казалось, что она трудится бок о бок со своим бывшим учителем зелий уже годами, в слабо освещенных комнатах, всегда по ночам, обретаясь почти за гранью возможного во владениях будущего. Было что-то ужасное в мысли, что с тех пор она провела большую часть времени в темноте, но, по крайней мере, это отвлекло ее от занудных уравнений, что она пыталась записывать. Гермиона заметила, что профессор Снейп ведет себя странно, и это начало волновать ее. Правда, с тех пор как он почувствовал жжение Темной метки под кожей, он, казалось, отстранялся все больше, теряясь в собственной голове. Дело было не в магии – по крайней мере, Гермиона так не думала. Тот, кто направляется по неверному пути (который, по иронии судьбы, обычно оказывается и самым желанным), должен быть гораздо счастливее, чем Снейп сейчас. Скорее всего, это боль от черной мерзости, гадюкой свернувшейся у него на предплечье, заставляла его рявкать на нее, а потом забывать об этом, составлять целое уравнение и пренебрегать им. Теперь он потирал левую руку почти постоянно, был рассеян и не мог сконцентрироваться ни на уравнениях, которые выводил, ни на ее голосе, когда она заговаривала с ним. Сегодня ему даже не сиделось в своем обычном кресле. Он ходил туда-сюда, обходя по периметру комнату, как охотник, кружащий вокруг злополучной жертвы, и Гермиону посетило неловкое и, наверное, глупое чувство, что он охотится за ней. Было что-то в наклоне его плеч, в том, как он безупречно неподвижно держал голову, подбородок параллельно полу, невидящие глаза устремлены на точку в середине комнаты – что она подчас ощущала на себе тот холодный невидящий взгляд. Черт, она замерзла, а он заставлял ее нервничать. - С вами все в порядке, сэр? – спросила она, растирая руки. Казалось, Снейп не заметил, что она что-то сказала, лишь прошептал себе под нос несколько слов – полуоформленные обрывки мыслей, срывающиеся с губ. Гермиона прикусила губу, пытаясь решить, что делать. Можно было переспросить, а можно было продолжить то, чем они занимались – ничего особенного, в общем. Она приняла решение: ее до смерти раздражало то, что на нее не обращают внимания и приходится волноваться из-за Снейпа. Может, это глупо с ее стороны, но ей не все равно, что с ним происходит. - Сэр? – снова спросила она, чуть громче. Это сработало. Снейп прекратил кружить по комнате и повернул голову к Гермионе. - Нет, никаких не надо, - произнес он, прежде чем возобновить ходьбу вдоль стен. Гм, ла-а-а-адно… Гермиона размышляла. Он явно начинал пугать ее. - Я не спрашивала, нужно ли вам что-то, - осторожно сказала она. Снейп лишь помотал головой. - Это и гроша ломаного не стоит, - отрезал он, продолжая кружить. Гермиона глубоко вздохнула, задумавшись, сможет ли она добраться до камина незаметно для Снейпа. Она опустила перо на стол перед собой, прежде чем начать медленно, избегая резких движений, подниматься на ноги. Снейп внезапно остановился. - Что вы делаете, мисс Грейнджер? – резко спросил он. - А я задавалась вопросом, что делаете вы, сэр, - попыталась оправдаться она, делая маленькие шажки назад, к середине комнаты. Ничуть не ближе к камину, но хотя бы дальше от Снейпа. - Почему? – Снейп казался искренне удивленным, но в его голосе все еще слышался металл. – Я делал что-то не так? Пожалуйста, просветите меня, мисс Грейнджер. - Я не знаю, - ответила она. – Вы ведете себя странно… - Никогда он столь таинственным образом не забывал о том, что делал сам. Губы Снейпа изогнулись в полуулыбке-полуусмешке, на его лицо падал свет камина, и это напомнило Гермионе о той ночи год назад, когда она обнаружила его сжавшимся, как кровавый демон, в неверном свете. При обычном свете человек с нормальным состоянием рассудка посчитал бы эту ухмылку проказливой, даже очаровательной, но Гермионе она показалась лишь гротескной, тревожной карикатурой на истинное лицо профессора Снейпа. Внезапно он целеустремленно двинулся вперед, и Гермиона быстро отступила, пока не уперлась коленями в кресло, и ей пришлось придержаться рукой, чтобы не упасть. Он остановился в десяти сантиметрах от нее, край его мятой мантии задевал ее одежду, а сам он загораживал ей путь к свободе – камину и ее комнате. - Сэр… - начала она, но он перебил ее. - Прошу прощения, мисс Грейнджер, - произнес он с насмешливым сожалением, изобразив длинными руками пародию на поклон, - неужели я огорчил вас? О, простите меня. Я всегда думал, что умная гриффиндорка, такая как вы, будет достаточно смелой, чтобы постоять за себя. Видимо, я был неправ. От гнева и замешательства к ее лицу прилила кровь. - Но сэр, я… - Вы, - продолжил Снейп, игнорируя ее, - не представляете, что сейчас происходит, ведь так? Все прах, все суета. Вы должны попытаться поставить себя на мое место, моя дорогая. Я знаю, это непросто… - Но я понимаю, - запротестовала она, стараясь не стрелять глазами в сторону спасительного пути. - Неужели? – едва слышно спросил он, и внезапно она осознала, насколько тихо в комнате. Воздух был наполнен несказанными словами, потрескивал от пойманных молний. Он его близости у нее кружилась голова. – Неужели вы знаете? – профессор Снейп медленно наклонился вперед, пока почти не касался ее щекой.
Galadriel: У нее застыли мускулы, она как примерзла к месту. - Я… я не знаю, - произнесла она и прикрыла глаза. Гермиона позволила своему разуму напрячься до предела: должен быть какой-то выход, но она не могла его найти, и ее внутренности будто плавились от паники. Рука – его рука – поднялась, проскользнув по воздуху вдоль ее волос, лаская сотни развевающихся прядок, обрамлявших ее лицо. Мягкое прикосновение было неуловимым, и Гермиона чувствовала, как усиливается дыхание Снейпа на щеке. - Все течет, ничего не остается, - прошептал он, и его голос был таким густым и интимным, что она могла вообразить, как его губы прикасаются к ее лицу. И на мгновение Гермиона готова была поклясться, что он возвращается, где бы он ни витал. Но мгновение прошло, и вместо того, чтобы прийти в себя, он застыл. - Профессор? – слово вышло, как хриплое карканье, из обветренных губ, и Гермиона с трудом сглотнула. Как будто в ответ на звук ее пересохшего горла, профессор Снейп облизал губы, и на мгновение его влажный язык задел его щеку, высунувшись изо рта. Гермиона вздрогнула. Он был горячий, как печка, и хотя ей ничего так сильно не хотелось, как сбежать, она застыла на месте; эти длинные бледные руки причиняли боль, и хотя он не прикасался к ней, она боялась его силы. Она сейчас умрет, он убьет ее, он ударит ее, она ничего не может сделать, ее палочка на столе, она поплатилась за собственную глупость и сейчас умрет… Без предупреждения он отпрянул от нее со сдавленным криком, заставив ее сердце уйти в пятки. Она с ошеломлением наблюдала, как он, спотыкаясь, отступал назад, пока не уперся в стену. Если бы у него все еще были глаза, тогда он бы бросал вокруг неистовые взгляды, ища дверь – и вот, она увидела, как он нашел ее, проход в другую комнату, и, шатаясь, прошел мимо нее, желая только выбраться отсюда. Теперь Гермиона могла идти, однако она обнаружила, что просто не способна оставить его в столь явной панике, хотя и не представляла, что делать. Она тупо стояла на месте, когда Снейп направился к выходу; его волосы были растрепаны, мантия путалась в ногах, и каждая клеточка его тела жаждала спасения, желала освободиться от этой комнаты. Он резко остановился и обернулся к ней, и Гермиону вновь пригвоздила к месту не забота, а чистый бездумный страх, хотя она не могла сказать, чего боялась. Он медленно подошел к ней, приближаясь неуклонно, как айсберг, и замер. Он склонил голову, будто разглядывая ее, и поднял руку. Гермиона проследила этот жест, как Снейп вытянул указательный палец и провел им вниз, обрисовывая в воздухе контуры ее тела. Его движения настолько заворожили ее, что она почти не заметила, как другая рука коснулась ее щеки. И едва не подпрыгнула от обжигающего прикосновения, но удержала себя в руках. Казалось, Снейпа сжигала лихорадка, поглощали собственные защитные реакции. Из-под отяжелевших век Гермиона наблюдала, как его лицо приближается все больше и больше, белая повязка мерцает, а кожа под ней груба; он нависал над ней, перекрывая все пути, кроме одного. - Да, - выдохнул он, и потом поцеловал ее. ***** Он был в каком-то старом месте, и ему казалось, что это сон. Воздух казался знакомым, он видел этот сон миллионы раз. Стояла ночь, вокруг раздавался смех окружающих, но смех был злобным и беспощадным, и он не присоединился к ним. Не потому, что не хотел, а потому, что был занят. Под его руками теплая кожа уступала его грубым прикосновениям – живая, дышащая, прекрасная – синяки расцветали под пальцами, и он был похоронен в сладкой, влажной плоти. Он прожигал ее насквозь, разрезая, как горячий нож масло. Ох, никакого выхода не было, и он сдавленно рассмеялся, пока тело под ним дрожало и изгибалось, ища, жаждая освобождения, несмотря на узкие веревки, которые врезались в ее запястья, сочившиеся тонкими струйками крови. Наверное, она плакала. Она отвернула голову, не желая смотреть ему в глаза – но нет, он ощущал маску на лице. Тогда, наверное, она не хотела видеть маску. И вот, всплыла старая мысль, как и всегда бывало, когда он выпускал это, снова, и снова, и снова. Глупая грязнокровая шлюшка, подумал он, находя злобное удовольствие в ее хрипах, когда толкался сильнее. А потом у основания его черепа что-то щелкнуло, изменилось. Свет вокруг потускнел, тело под ним окоченело, внезапно похолодев с температуры кипящей крови до остывающего мяса, стало вялым. Кровь, несколько мгновений назад стекавшая по ее рукам, застыла темно-бордовыми подтеками, липкая и тошнотворно блестящая. Слабо вскрикнув от отвращения, он вышел из нее, шатаясь, отступил в глубь комнаты, больше не уверенный, что это сон. Бодрствую или сплю? лихорадочно думал он, разыскивая взглядом хоть что-то знакомое. Окружавшие его люди неподвижно застыли, замерев посредине хриплого смеха или издевательского замечания, - этот наклонился поближе, тот хлебал бренди. Нет, подумал он, отступая к стене и ощущая через одежду весьма реальные камни. Нет, этого не происходит. Он попытался проснуться, попытался встряхнуться, чтобы обнаружить, что сидит в постели, мокрый от пота и тяжело дышащий, но не смог. Он лишь прислонился к стене, глядя на застывшую картину… действительно ли он смотрел на них? Он не мог сказать, но он мог видеть дверь, ощущать дверь, боже, он не знал больше, ему просто надо было выбраться. Спотыкаясь, он принялся обходить стол, на котором лежало остывающее тело, но что-то остановило его. Он обернулся, и у него перехватило дыхание. Ее глаза были пустыми, остекленевшими и невидящими, смотрящими в некуда, она лежала, как сломанная, ноги все еще раздвинуты, как он их оставил. Ее кожа обвисла, ничего под ней не билось, не пульсировало, не дрожало – ни крови, ни жизни. Но она все равно была прекрасна. Неприкосновенна. Зачарованный, он сделал шаг к телу. Потом еще один и еще, пока не опустился на колени рядом с ней, проводя длинным пальцем по ее холодному горлу, между грудями, к мягко закругленному животу, а другой рукой взяв покрытую слезами щеку. Боги, из нее получился миленький труп. Он потерялся в ее неподвижных глазах, ему хотелось держать ее, прикасаться к ней, брать ее снова и снова, она ушла, она никогда не вернется, и он наклонился к ее лицу, запустив руку в волосы. - Да, - прошептал он, и его собственное дыхание слегка сконденсировалось на мертвых, неподвижных губах, когда он припал к ним. ----------------------------------------- * Название и эпиграф к этой главе взят из эссе «О мести» (“Of revenge”) в «Опытах, или наставлениях нравственных и политических» (“Essays, Civil and Moral”) Фрэнсиса Бэкона. Английский оригинал здесь: http://www.bartleby.com/3/1/4.html. Классический русский перевод, от которого я сочла нужным отойти ради благозвучия, здесь: http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000455/. Спасибо за помощь Снарк.
Gloria Griffindor: Ох, как тяжело на душе... Вот подумалось, не происки ли это Лорда? Это я от том, что Снейпу видится. Страшная глава и очень грустная. *бормочет про себя* Ох, не джен это уже, совсем не джен...
djbetman: фигасе... мну в шоке... Gloria Griffindor пишет: Ох, не джен это уже, совсем не джен... ппкс! ))
Египетская Мау: Жуткое впечатление от главы. Что-то такое нездоровое, патологическое, не то от "Парфюмера", не то от "Молчания ягнят". Вот уж точно - Упивающийся смертью... Гермионе еще повезло, что она стала объектом любования, а не предыдущих действий... Как-то это все меня выбило.
Gloria Griffindor: Египетская Мау пишет: Вот уж точно - Упивающийся смертью... ппкс! других слов нет. Интересно, Роулинг в седьмой книге намекнет, как они там "упиваются" в ее представлении.
djbetman: Gloria Griffindor пишет: Интересно, Роулинг в седьмой книге намекнет, как они там "упиваются" в ее представлении. тогда это уж точно перестанет быть сказкой для детей. по крайней мере, по сравнению с первыми двумя книгами...
Эва: Galadriel Он действительно сошёл с ума. Читать невыносимо противно, но незаконченный сюжет не даёт покоя. Что до сада - о нём все и вправду забыли)) djbetman Первая книга? Это та, где с самого начала рассказывается о двух убийствах, потом всю книгу очерняют Снэйпа, а в конце убивают милого и славного учителя Квирелла? А вторая? С ужасным чудовищем, которое убило девочку, чуть не разорвало на кусочки Поттера и сошедшим с ума учителем? Да, самое детское содержание.
Весы: Снейп действительно сошел с ума или он уже находится одновременно, так сказать, в нескольких временных потоках. Ну видит несколько вариантов возможного будущего. И сейчас он что видит, что будет с Гермионой в будущем, но тогда он должен вернуться к упивающимся, но его там скорее всего сразу шлепнут. Ну в общем с нетерпением жду продолжения. А автору огромное спасибо. это очень тяжело описывать человеческие чувства и эмоции.
djbetman: Эва Да, но эти убийства не описывались в деталях! в любом случае, каждая новая книга становится все страшнее и страшнее. Роулинг прикончила уже стока людей... Даже думать не хочу, что будет в последней книге Galadriel прошу прощения за недержание речи ))
Эва: djbetman и слава Богу! На Поттеррус голосуют - кто умрёт в седьмой книге. На втором месте после Поттера - Снэйп. Сладкая парочка Твикс)) Но что-то в этой книге будет. Большое и не очень приятное. (прошу прощения за оффтоп))
djbetman: Эва пишет: На втором месте после Поттера - Снэйп если она прикончит севу, я утоплюсь в тазике (он уже готов))
Эльпис: Galadriel Я в трансе. Счастье, что Гермиона не видит, что творится у него в голове. А он действительно с ума сошел. Его метания и бредовые сны наяву - какой контаст с теми неторопливыми литературными беседами, что велись вначале! Страшно. Какой уж тут хэппи энд, даже относительный - остаться бы в здравом уме!
raichu: я в шоке... что же будет дальше?
gretthen: Ох, все-таки я это читаю. После того, как я прочитала оригинал, честно говоря, долго не решалась читать перевод, слишком сильное впечатление производит. Боялась снова все это переживать. Перевод потрясающий!
полная версия страницы