Форум » Библиотека-2 » "Дверь в утро" by Resmiranda, SS, HG, R, drama - окончание » Ответить
"Дверь в утро" by Resmiranda, SS, HG, R, drama - окончание
Galadriel: Дверь в утро (Door of the morning) Автор: Resmiranda Переводчик: Galadriel Разрешение на перевод: получено Герои: Снейп, Гермиона Gen Рейтинг: R Жанр: драма Саммари: седьмой год Гермионы; свобода и рабство, сумасшествие и воспоминания, истины и прозрения – разве история когда-нибудь кончается? Дисклеймер: все принадлежит JKR и другим уважаемым правообладателям, автор и переводчик никакой выгоды не извлекают. Примечание: cпасибо Ferry за перевод стихотворных эпиграфов Эта третья часть "Трилогии теней". Первая, "Как тени в зимних небесах", есть на Сказках, вторая, "Унылые часы" - здесь, на форуме.
Ответов - 118, стр:
1 2 3 4 All
Galadriel: Глава первая: Под полной луной И пал на нее туман, И жизни тяжесть она ощутила, И хоть красной была ее кровь, Синим льдом она показалась, И сливались цвета, образуя Серость. DMB, «Серая улица», пер. Ferry Ей снова снился кошмар: она ощущала тяжесть сна, мысли текли вяло, как всегда бывает в состоянии полудремы. Она пробиралась сквозь густую холодную ночь; воздух был буквально физически ощутим, и она едва могла повернуть голову. Она открыла рот, и будто вязкий черный клей полился в горло, просачиваясь в легкие, закупоривая глотку, перекрывая дыхание. Она пыталась сделать глоток воздуха, но тот был слишком, слишком густым, ужасно вязким, легкие сжимались до боли, пытаясь втянуть его. Она искала что-то, но не видела даже собственных рук, которые вытянула вперед, чтобы ни на что не натолкнуться. Что бы она ни искала, найти это было очень, очень важно… нет, она искала кого-то… но кого? Она не помнила. Внезапно у нее перехватило дыхание, она вцепилась ногтями в горло и в это мгновение услышала звук. Кто-то вдалеке, слева, звал ее, искал ее… Гермиона резко села на постели, лихорадочно дыша; она тихо всхлипывала, по спине стекал пот. Боже, подумала Гермиона, вытирая дрожащей рукой холодный пот со лба; пальцы скользнули к щекам, и она обнаружила дорожки от слез. Этот сон повторялся постоянно уже недели. Она не знала, что с этим поделать. Конечно, всегда можно взять у мадам Помфри зелье сна без снов, но тогда она будет просыпаться еще более усталой, а она заметила, что чем сильнее утомлена, тем проще расплакаться из-за какой-нибудь ерунды. Гермиона чувствовала себя слабой: раньше она никогда не впадала в истерики без причины, а теперь, когда особенно требовалось быть сильной и здравомыслящей, любые малости напоминали о нем. Любые малости заставляли ее заплакать. Два дня назад она сидела в библиотеке, лихорадочно строча очередное задание. Оказалось, что работа, как всегда, дает спасение, позволяет отвлечься, что бы ни беспокоило ее. Но когда она писала предложение в сочинении по Защите, кончик пера сломался, и на пергаменте расплылась клякса. Гермиона просто просидела так добрые полминуты, ощущая, что у нее разрывается сердце, мысли растекаются и она теряет контроль над собой; она заплакала, сама не понимая этого. Спасибо еще, что ей удалось не разрыдаться в голос – лишь задрожали губы, и тихая слезинка выскользнула из уголка глаза и упала на испорченную страницу, отчего чернила растеклись, и слезы хлынули потоком. Никто не заметил этого, и Гермиона не знала, радоваться или обижаться. В глубине души Гермиона была рада, что стала в этом году старостой школы. Появились новые обязанности, зато ей удалось покинуть спальню девочек, где Лаванда и Парвати, несомненно, нашли бы множество поводов расспрашивать ее и задавать нежеланные вопросы, как пытались в прошлом году. Это раздражало уже тогда, а теперь Гермиона чувствовала себя слишком истощенной, чтобы отражать расспросы и любопытные взгляды, когда поздно возвращалась, просыпалась в слезах или просто хотела побыть одна. Рон и Гарри были настоящим подарком. Все, по крайней мере, в Гриффиндоре, знали, насколько сблизились Гермиона и Дин в прошлом году, и к ней относились очень бережно, будто она была хрупкой и могла разбиться. Хотя временами она была за это благодарна, потому что сама мысль о Дине заставляла ее губы дрожать, а сердце болезненно сжиматься. Так и было первые две недели с начала занятий, но вскоре это начало смертельно раздражать Гермиону, и она искренне пожалела, чтобы все не могут просто обращаться с ней как обычно и позволить пострадать в одиночестве, без присмотра двадцати пар глаз, и каждый, с кем она говорит, пытается осторожно обойти тему ее чувств. Рон и Гарри просто не разговаривали об этом и продолжали вести себя нормально, насколько это вообще возможно. Хотя эта маленькая радость причиняла ей еще больше мучений, и когда Рон шутил или Гарри улыбался ей своей невинной улыбкой маленького мальчика, она не знала, плакать от счастья или от горя. Конечно, только Гарри мог понять то чувство вины, что глодало ее изнутри, но она не могла рассказать ему об этом – работа с профессором Снейпом все еще была скользкой темой. В общем, она запуталась. Гермиона нервно вздохнула и опустила ноги с постели, одной рукой снимая со столбика кровати халат, а другой ища палочку на ночном столике. Когда пальцы сомкнулись на гладкой деревянной рукоятке, она улыбнулась; по крайней мере, магия всегда будет с ней. - Lumos, - произнесла она, и огонек на кончике палочки озарил комнату. Ничего особенного, надо признать, но по крайней мере здесь тихо и никаких посторонних – место, где она может найти уединение и упиваться своими маленькими несчастьями, и никто не будет спрашивать, не видела ли она расческу или учебник. Мебель из вишни, полог кровати и обивка стула из темно-красного бархата делали комнату теплой и уютной, когда был зажжен огонь в камине. Сейчас же, в свете палочки, комната казалась немного жутковатой, но Гермиона привыкла. Она была необычайно благодарна за личный камин, поскольку он предоставлял возможность тихо и незаметно добираться до комнат профессора Снейпа, не давая никому знать о своем уходе и не пробуждая подозрений, поскольку любой «проект на дополнительные баллы» должен уже быть закончен. Так что все просто думали, что она проводит много времени, занимаясь в своей комнате, и Гермиона была рада, что создала такой образ – он оберегал ее от множества любопытных расспросов, если она иногда забывала выйти к обеду или всю субботу сидела взаперти. Обязанности старосты так же помогали: теперь она могла проводить со Снейпом столько времени, сколько нужно, в любой вечер. Но сейчас ей хотелось сбежать из своей комнаты. Такое случалось нечасто, но ее преследовали маленькие приступы клаустрофобии, и она ужасно устала пялиться на одни и те же стены или лежать в постели и ждать, пока голова оставит ее в покое и она сможет наконец поспать. Кто бы подумал, что она покидает башню после отбоя? Палочкой она зажгла огонь в камине и поискала на каминной полке собственную баночку с дымолетным порошком, что ей дал Дамблдор, испытав при этом легкие угрызения совести за то, что использует порошок в личных целях, но решительно отбросив их. Всего лишь еще одна капля вины в ее печальное застоявшееся озеро неисполненных обязательств; невелика разница. Она бросила щепотку порошка в огонь, ступила в зеленое пламя и объявила назначение.
Galadriel: Гермиона вышла на холодные плиты на вершине Змеиной башни и глубоко вдохнула. Ночной воздух был наполнен резкими, острыми запахами окружающих растений, медленно умирающих или уходящих обратно в землю, чтобы продремать зиму и возродиться весной. Она любила Садик зелий – теперь от него не было никакой практической пользы, поскольку ни Помфри, ни Спраут не знали о нем, зато он стал ее прибежищем от остального мира. Она сомневалась, чтобы профессор Снейп часто ходил сюда: теперь сад был ему хорошо знаком и, кроме того, напоминал об утраченной жизни. Гермиона шла по гравийной дорожке мимо растений, которые летом были покрыты цветами и плодами, а теперь увядали в похолодевшем воздухе. Сентябрь уже вступил в свои права, дни стали короче, а растения в Садике зелий слишком хорошо знали, что настала пора спрятаться в землю, чтобы пережить зиму. По сторонам мелькали стебельки паслена, так же называемого белладонной, черенки кендыря, ростки ясеня с поникшими, побуревшими листиками, маленькие кустики буквицы и тысячелистника, а в конце дорожки, за лесенкой, была разросшаяся клумба с мятой и лимонной мелиссой. Наверное, с мятой и мелиссой дела обстоят получше, подумалось Гермионе, ведь они могут расти и как сорняки. Даже Шеймус, который был в этом ужасно неумелым, мог бы вырастить их без особых проблем. Гермиона присела на корточки. Луна светила ярко, но еще не было полнолуния – профессору Люпину пока не надо запираться в кабинете, подумала Гермиона – и серебристый свет окрашивал толстые листья мелиссы, стебли которой все еще густо покрывали землю. Гермиона растерла листок между пальцами, поднесла руку к носу и глубоко вдохнула. Лимонный запах мелиссы успокаивал, и, повинуясь внезапному желанию, Гермиона наклонилась вперед, уткнувшись носом в листья. - Гуляете так поздно, мисс Грейнджер? Гермиона тихо вскрикнула и вскочила на ноги, чуть не потеряв равновесие на скользком гравии; руки инстинктивно потянулись к небрежно распахнутому халату, чтобы запахнуть его поплотнее и прикрыть шею. И почти тут же она осознала, насколько это глупо, ведь о садике не знает никто, кроме профессора Снейпа, и расслабилась. Он стоял, скрестив перед собой руки и едва не наступая на клумбу с вереском. Дыхание Гермионы постепенно выравнивалось. - Простите, профессор, - сказала она. – Не думала, что вы будете здесь, - Гермиона поправила халат и пригладила волосы. Он не мог по-настоящему видеть ее, по крайней мере, как утверждал, но зато мог почувствовать. Она нахмурилась, когда в голове мелькнула быстрая, почти незамеченная мысль: он знал, что я буду здесь. Гермиона быстро прогнала ее. Этому нет никаких доказательств. Казалось, он наблюдал за ней, а потом слегка пожал одним плечом. - Несомненно, - произнес он и направился к Гермионе. Профессор Снейп остановился в паре метров от нее и задрал голову к небу. Казалось, он смотрит на луну. - Пройдемся? – спросил он. Гермиона кивнула. Он молчал, пока они шли под лунным светом, а Гермиона пыталась вспомнить, когда она вот так гуляла со Снейпом. Наверное, за день до его… перемены, о чем же они тогда говорили? Что-то о поэме, которую она читала по его совету… «Кубла Хан», вот что. Она жаловалась, что, по правде говоря, не поняла поэму, и просила Снейпа объяснить ей. Он злорадно рассмеялся и отказался. Она так разозлилась, что чуть было не ушла, но он остановил ее. И сказал, что не будет объяснять, потому что объяснить не может. Говорили, поведал Снейп, что Колридж необычайно пристрастился к опиуму, и однажды пополудни, где-то в период написания «Старого морехода», ему приснилось триста строчек фантастической эпической поэмы, и когда Колридж проснулся, то начал записывать поэму. Но прежде чем он закончил – он остановился на тридцатой строчке – в дверь постучали, и ему пришлось ответить. А когда он вернулся к поэме, то обнаружил, что забыл окончание. Гермиона вспомнила, она тогда заметила, что это, должно быть, большая потеря, но Снейп лишь фыркнул. Он сказал ей, что поскольку Колридж всегда был склонен растягивать свои поэмы, запиши он текст целиком, вероятно, тот был бы полностью посвящен проблемам Хана со строителями и как тому пришлось четыре недели переезжать с места на место, пока он улаживал дела с союзом. Гермиона улыбнулась этому воспоминанию… тогда она слегка рассмеялась… однако сейчас… Улыбка как раз исчезала с ее лица, когда идущий рядом мужчина заговорил: - Чему вы улыбаетесь? – спросил он. Гермионе было немного неловко сказать ему, что она вспоминала их последнюю совместную прогулку, так что она лишь неопределенно махнула рукой. - Да так, - ответила она. Снейп привычно фыркнул. - Должен же быть повод, - настаивал он. – Вы не улыбались, наверное, несколько недель. Она искоса взглянула на него. - Откуда вы знаете? Он снова пожал одним плечом, и Гермиона поняла, что это начинает ее безумно раздражать. Наверное, он об этом знает, потому так и делает, зло подумала она. - Просто знаю, - загадочно ответил он. Гермиона вздохнула. - Да, наверное, - сказала она. Но знал ли он, в действительности? Она чувствовала вялое биение сердца в груди, боль была сильной и тянулась бесконечно. Но он должен понять. – Дин… его больше нет, и…. - Он умер, мисс Грейнджер. Гермиона застыла, как вкопанная. - Что? – произнесла она. Снейп остановился в полуметре впереди нее и повернулся, край его плаща скользнул по поле ее халата. - Мистер Томас умер. Не надо приукрашивать это изящными словами, это лишь возвеличит его и запутает вас. Гермиона почувствовала, будто она падает, так закружилась голова; она не могла поверить своим ушам. Она поджала губы, ощущая, как приливает к лицу кровь. - Извините себя, - произнесла она сквозь зубы, - но так уж получилось, что я считала его милым и хорошим человеком, который заслуживал лучшей участи. И буду «возвеличивать» его сколько угодно, если захочу.
Galadriel: Снейп только покачал головой. - Мисс Грейнджер, он умер. И это навсегда. Говоря, что его нет, - он неопределенно помахал рукой, - вы оказываете ему плохую услугу, потому что не признаете, что его жизнь была тем, чем была, и она закончилась, и оказываете плохую услугу самой себе, потому что не отпускаете его, - он вздохнул. – В этом вопросе можете мне поверить. Гермиона сглотнула и почувствовала на языке вкус желчи. В ушах шумела кровь. - Замечательно, - огрызнулась она. – Дин умер, потому что мы не смогли спасти его. Вы это хотели услышать? – она шагнула к нему и слегка удивилась, когда он отпрянул, но была слишком зла, чтобы обратить на это внимание; ее щеки пылали, боковое зрение будто застилало багровое облако. – Его больше нет, потому что мы предсказали неверно, и теперь я никогда не увижу его снова. Это моя вина, - она почти кричала, и на последнем слове голос сорвался. Гермиона была немного ошарашена тем, что только что наговорила самому черствому человеку из всех, кого могла вспомнить, но ей было наплевать. Поселившееся в ее сердце горе пробуждалось всякий раз, когда она думала о Дине. Гермиона чувствовала, как от унижения к горлу подкатывает рыдание, и чуть было не отвернулась, но гордость заставила ее остаться на месте, с вызовом глядя на человека, который не мог ее видеть. Мгновение профессор Снейп стоял неподвижно и, казалось, глядел на нее. Потом резко развернулся и пошел по дорожке прочь. Гнев Гермионы сменился негодованием. - Эй! – крикнула она. – Куда вы? Снейп не обернулся и не ответил, и Гермиона быстро обдумала возможность просто покинуть башню и отправиться в постель, но отбросила ее. Снейп мало чего делал просто так. Сжав зубы, она с мрачным видом пошла за ним; гнев все еще клокотал внутри. Снейп остановился у одной из ржавых железных скамеек и сел. Когда Гермиона дошла до него, он жестом показал ей присесть рядом. Она неохотно подчинилась, опустившись как можно дальше от него; Снейп прочистил горло. - Послушайте меня, мисс Грейнджер, - начал он, и Гермиона буквально ощутила: он готовится рассказать историю. Несомненно, он перенял эту причуду у Дамблдора – тот тоже любил рассказывать. Возможно, Снейп ощутил, как она разочарованно закатывает глаза в гневе, но все равно продолжил. - Когда-то я знал девушку, - произнес он. – Мы познакомились в юности. Она была сиротой, жила с какими-то моими дальними родственниками, и особой близости между нами не было. Но с возрастом она стала красива и очаровательна и могла бы выбрать любого из молодых людей, что увивались за ней. Однако они были ей не нужны. Она влюбилась в человека много старше и убедила себя, что он один подходит ей. Тот еще романтик, - прибавил Снейп. Он откашлялся и продолжил. – Тот мужчина не интересовался ей, но она умоляла его сделать ее своей любовницей. Наконец он устал от ее настойчивости и открыл ей правду: он был ее отцом, а она – внебрачным ребенком, и приказал больше никогда не попадаться ему на глаза. Она была так поражена этой печальной новостью – или просто впала в истерику – что достала нож, перерезала себе запястья и вспорола живот. Прямо перед ним. Наверное, ужасно испачкала ковер, - мрачно добавил он. - Сэр! – воскликнула Гермиона. Это было уже чересчур. Снейп отмахнулся от нее. - Разумеется, она умерла. Ее отец не был особенно хорош в целительской магии. Или не особенно старался, - он пожал плечами. – Как бы там ни было, ее больше нет. Гермиона нахмурилась, но ее гнев уже утихал, сменившись толикой отвращения. - И в чем смысл этой истории? Снейп изобразил удивление. - Уверен, что вы не настолько тупоголовы, мисс Грейнджер, - сказал он. И, прежде чем она успела возмутиться, продолжил. – Смысл в том, что вы должны научиться терпеть поражения. Вот чего та девушка не умела. Неудачи неизбежны. То несчастье, что постигло вас обеих – всего лишь роковой случай, одно из тех бесчисленных совпадений, который только доказывают нам, что происходит обычно самое худшее, - он скривил рот. – Шутки богов, если угодно, - добавил он. Гермиона отвела взгляд. В глубине души она все еще злилась, и чувство, что ее ударили по больному, не прошло, но звук его голоса немного успокоил ее. Он не говорил с ней так много не об арифмантике вот уже три месяца. Но образ Дина все еще стоял перед глазами и не покидал ее мыслей. Она закрыла глаза. - Зачем вы здесь, мисс Грейнджер? – внезапно спросил Снейп. Гермиона раздраженно вздохнула. - А вы не знаете? – язвительно спросила она. Снейп лишь фыркнул и отвернулся. Она закатила глаза. - Хотела привести в порядок мысли на свежем воздухе, - ответила она, внимательно разглядывая растущий неподалеку кустик полыни. Внезапно ее осенила мысль. – А вы здесь что делаете? – спросила она более дерзко, чем намеревалась. – Пытаетесь сварить какое-нибудь зелье? Вернуть крупицу былой славы? Снейп резко вдохнул, но промолчал, и Гермионе стало немного стыдно. Возможно, он и не заслужил такого, но она обнаружила, что в последнее время у нее недостает ни терпения, ни вежливости для тех, кто сердит ее. Некоторое время он сидел почти неподвижно, настолько, что она в итоге повернулась посмотреть, дышит ли он. Черные волосы в лунном свете отливали серебром, челюсти были крепко сжаты, и он показался Гермионе каким-то странным богом справедливости: слепым, но полным медленно кипящей ярости, мстительным божеством. Она отодвинулась от него подальше. - Раньше я ухаживал за этим садом, - внезапно произнес он и вновь замолчал. Гермиона только кивнула. Некоторое время они сидели в тишине, потом Снейп прочистил горло. - Я чувствую его, - произнес он. – Я чувствую, как все вокруг меня умирает. - Сэр? – казалось, Снейп не услышал ее. - Все эти растения, - выдохнул он, и упавшая на лицо прямая черная прядь качнулась от легкого дыхания, трепеща перед двигающимися губами. – Я отбирал их, высаживал и растил. Ухаживал за ними. Убеждал самые трудные из них взойти. И они росли… они цвели благодаря мне. Они были прекрасны, такие красочные в солнечном свете. Я даже сажал цветы, распускающиеся ночью. Где-то тут еще есть несколько луноцветов… - он замолк, а Гермиона боялась что-нибудь сказать. Она никогда раньше не слышала, чтобы он так много говорил о себе. Она ждала. - Но это не имеет значения, потому что я больше не могу их видеть, - так резко произнес он, что Гермиона слегка подпрыгнула. – Я не могу выращивать их, - безжалостно продолжил он, - не могу поливать их, не могу заботиться о них, не могу срывать то, что мне нужно. Хотя, - он горько усмехнулся, - разумеется, они мне больше не нужны, - он скривил губы. – Они умирают. Все к лучшему, я полагаю. Некоторые выживут и без моего ухода, но в конце концов… в конце концов все здесь зарастет мятой. Снейп тяжело сглотнул, Гермиона увидела, как опустились уголки его губ. - Я сделал все это, - он почти шептал. – Я Озимандия, царь царей. Он замолчал и, хотя сидел рядом с ней, казался невероятно далеким. Гермиона не знала, что сказать, так что ничего не ответила, а лишь глядела на растения вокруг, которые медленно погружались в дремоту или смерть. Он был прав; Садик зелий завянет без ухода. Без заботы… Гермиона закрыла глаза, внезапно почувствовав себя очень усталой, и попыталась думать… Она ощутила легкое прикосновение руки к плечу и резко выпрямилась, заставляя прикасавшегося к ней быстро отдернуться. Гермиона моргнула… неужели она заснула? Она полностью села и потерла глаза. Снейп сидел рядом с ней, и она взглянула на него. - Вам надо идти, - произнес он. Просто идти, не к себе в комнату, никуда конкретно, просто идти. Он хотел избавиться от нее. Гермиона кивнула, слишком уставшая, чтобы спорить, с трудом поднялась на ноги и, спотыкаясь, дошла по гравийной дорожке до камина, откуда отправилась в свою комнату. Снейп оставался на месте, пока луна не зашла.
DashAngel: Не верю своим глазам! Дважды не верю! Galadriel, я очень рада, что вы выкладываете третью часть! ...И - я первая отметилась в этой темке! Уря!
Galadriel: DashAngel спасибо и добро пожаловать))
Эльпис: О, с возвращением, рада вас видеть! Пойду быстрей читать!
Египетская Мау: Все-таки насколько сложный, глубокий и надежный человек. Образованный, умнющий, печальный. Один из моих самых любимых профессоров Снейпов, без всякого сомнения. Спасибо и спасибо, Galadriel, за продолжение чуда. Надеюсь, саду бедному загнуться не дадут. Жалко растения до слез горьких.
djbetman: утащила в читанье
Lecter jr: Galadriel как хорошо видеть этот фик - уж очень тревожным было окончание второй части; впрочем, не знаю, что ждет героев (не стану читать в оригинале, ибо , имея в наличии не слишком хорошее знание английского, можно только впечатление себе испортить), но уверена - это будет описано и переведено (вами) так, что... не могу подобрать подобающее определение. Ну, может быть, разве что "по-настоящему". Берет за душу и заодно ее выворачивает.
Эльпис: Вот это атмосфера...Читаешь и так и представляешь себе сумрачный садик, дорожки лунного света и двух идущих людей - красиво и грустно, особенно если услышать их разговор. Но название такое ... обнадеживающее, что-ли. Дверь в утро - это же надежды, рассвет, новый день, жизнь в конце-концов! *грустно смотрю на шапку* Эх, и все равно драма. Очень красивая драма. А почему никто не скажет о садике ни проф. Спраут, ни Помфри? Жалко растения, а Гермиона со своей учебой вряд ли найдет время на уход за ними. Или найдет?
Galadriel: Египетская Мау Я тоже нежно люблю этого Снейпа, хотя в моем понимании он гораздо менее снейпистый, чем общефаноническое представление)) Он не суетится, по крайней мере. Lecter jr Вторая часть вообще очень тяжелая, дальше будет событийнее и, наверное, легче)) Эльпис Драма - это по центральным событиям. А название, имхо, оправданно, хотя никаких реальных дверей, разумеется, не будет. Почему всех так заботит сад, интересно? Имхо, заросший и запущенный сад - тоже не так уж плохо. А не делится с другими профессорами, наверное, из чувства сродни ревности - все-таки это его, Снейпово)) Уверяю вас, скоро всем будет не до сада.
DashAngel: Galadriel , не пугайте Как это - не до сада ? А хоть в хорошем смысле или плохом?
Эва: Galadriel О, так может, всё же что-то будет? Лично меня очень удручает Снэйп, медленно сходящий с ума. То, что он может "почти" видеть - вне сомнения важное умение, но вот его шарики и ролики укатили куда-то слишком далеко и надолго, как мне кажется. Я могу надеятьтся, что он не встретиться с родителями Невилла по доброй воле?
Египетская Мау: (В возбуждении бродит от угла к углу) Хочу, чтобы Волдеморт на стены лез в ярости на себя за то, что этого арифмантика не убил. Хочу, чтобы Северус с Гермионой устроили ему грандиозную козью морду. Просчитали мерзавца от и до. Дверь в утро для профессора - ужасно хочу. А сад жалко... ну а как же? Его любили, о нем заботились, а теперь он брошен. Впрочем, когда Волдеморту устроят козью морду, дойдут руки и до сада, и до всего прочего. Тем и утешусь. А продолжение скоро?.. Тут кое-кто очень подсел.
Lecter jr: Galadriel пишет: дальше будет событийнее и, наверное, легче)) А мне, ангст-шипперу, и так хорошо.
Galadriel: DashAngel да как вам сказать...)) В событийном)) Эва На это - точно можете На самом деле, в двух словах этот сюжет не перескажешь, даже если бы я и хотела. А я не буду, разумеется)) Египетская Мау Козья морда *ржот*. В своем роде будет)) Не скоро, правда. Lecter jr Лично для меня самый большой ангст - это конец, который формально сходит за хэппи-энд).
Galadriel: Глава вторая: Лишь бессвязные речи Как бы ни было тяжело – Это не повод сдаться. DMB, «Серая улица», пер. Ferry Солнце светило ему в лицо, но Северус не мог вспомнить, где он и почему он здесь, и по дальнейшему размышлению обнаружил, что это не так уж важно. Его волосы покрывала роса, а прохладный сентябрьский воздух был чист и свеж. Он глубоко вдохнул и почувствовал запахи сада. Так. Он находится в саду, сидит на – он провел рукой по сиденью, ощутил, как жесткая холодная поверхность царапает подушечки пальцев – на ржавеющей скамейке, и с трудом мог вспомнить, как он там очутился. Северус потер крылья носа, массируя тонкую ранимую кожу под глазницами, пытаясь привести мысли в порядок, а потом почувствовал, как магия настигает его, разбивая тот утренний покой, в котором он находился. Она ворвалась в него и глубже, и внезапно он осознал все вокруг себя: поток воздуха между стебельками растений, изгибы камешков под ногами, медленное разложение железа под ним и органики вокруг… Прошедшая ночь навалилась на него, но показалась нереальным, причудливым сном. Было ли это в действительности? Если да, что же он за глупец. Всплыло мягкое, окрашенное в нежные тона, будто через матовое стекло, воспоминание о мисс Грейнджер: она была здесь прошлой ночью, и он знал тогда, что она придет, и специально разыскивал ее, оправдываясь, что она не должна ходить после отбоя. Чудесная ложь, в которой он играл заботливого наставника, а она – трудного студента. Он обнаружил ее склонившейся над мелиссой лимонной, но все, что последовало за этим, расплывалось в памяти. Он помнил, как вглядывался в будущее, ища, какими путями оно может пойти, видел, как она растягивается на миллион личностей, острыми обломками наплывающими друг на друга, каждая из которых ведет себя неуловимо иначе. Он чувствовал, как разум лихорадочно рыщет между ними в поисках желанного варианта, не обращая внимания на последствия, которые он также мог видеть… вспомнил, как глядел в небо, когда ему пришлось сменить направление мыслей. С того момента он мог вспомнить сотню разных разговоров, из каждого – лишь короткие фрагменты, что почти неощутимо бились о его лицо, как призраки бабочек. Тут обрывки слов, там куски фраз, легкие жесты – он не был уверен, что делал их. Солнце разгоралось сильнее, проникая сквозь привычный черный плащ, просачиваясь в волосы, помаленьку нагревая обращенную на восток щеку – и он чувствовал, как бледную кожу начинает немного жечь, по ней пробегает легкий огонь. Так он понемногу заработает ожог; но Северус не мог заставить себя волноваться: он обнаружил, что тревога, гложущая сердце, занимает его гораздо больше. Если он не мог вспомнить, какой из мириадов разговоров произошел в действительности, тогда, теоретически, он мог сказать ей что угодно, хотя отсутствие синяка на щеке убедило его в том, что это не было слишком оскорбительным. Оставалось только надеяться, что не сказал ничего слишком личного. Боже, как он устал. Спал ли он вообще или просто впал на ночь в состояние кататонии? Он не чувствовал себя особенно отдохнувшим, но, опять же, даже лучший сон не приносил ему отдыха. Северус повернулся на скамейке, и мышцы завопили от негодования, заставив его вздрогнуть и издать резкий стон. Будет знать, как сидеть всю ночь на железной скамье. Превозмогая боль в спине, Северус поднялся и захромал к камину; числа в его голове падали и рассыпались серебристыми каскадами – путеводные звезды, говорящие ему, куда ступить и когда остановиться. В глубине души, он начал уставать от этого; магия была слишком… навязчивой. И все же по-своему красивой и очень, необычайно полезной. Свобода, независимость, никаких ограничений – Волдеморт никак не ожидал такого, он был уверен. Будет знать, ублюдок, подумал Северус. Это была странная сила: способность знать, что конкретно нужно сказать, чтобы услышать именно то, что хочешь услышать; способность точно знать, как нужно двигаться, чтобы никогда не оступиться; сила, заставляющая людей в действовать так или иначе, зная, как они отреагируют, если ты скажешь то или сделаешь это, выстраивающая весь разговор так, чтобы ты мог получить желаемое… разве истинный слизеринец может устоять? И я, кажется, не смог, кисло подумал он, входя в свою спальню и отряхивая сажу с одежды. Он прошел в ванную, снимая по пути плащ и мантию и бросая их в ее кресло – где все еще сидел ее призрак. Северус нахмурился, вспомнив свое безрассудство: ему не надо было идти в Змеиную башню, зная, что она будет там. Он не мог точно сказать, откуда знал, что она придет, но оказался прав… А теперь он жалел, что не может видеть ее: наверное, она была очаровательно растрепанной, волосы уложены в косу, лицо погружено в пахнущие лимоном листья. На ней был халат, который она плотно завязала от всепроникающего холода, на ногах тапочки. Жаль, что он не мог видеть ее глаз, но это была одна из тех немногих сфер, куда магия не вторгалась. Оставалось только представлять их себе. Эти глаза должны быть похожи на ее голос, большие и печальные, с темными тенями под ними, почти затравленные. Она горевала по мальчишке, ее сердце широко разверзлось, изливая печаль, но все же удерживая ту боль, от которой она хотела избавиться. Северус хорошо знал эти чувства. Главным из них была вина, хотя если кто и должен чувствовать себя виноватым, так это он, но он так запутался в глупой жалости к себе, что еще и чувство вины в придачу будет лишь каплей в море. Новый день, новая печаль. Для нее всегда найдется столько причин. Летом они с Альбусом обсуждали, можно ли ему снова начать преподавать. Ему ненавистно было это признавать, но он скучал по ощущению власти над классом, возможности делать замечания изумляющему числу идиотов и хвалить тех нескольких избранных, одаренных в зельях, прекращать стычки, заваливать учеников, нависать над ними во время работы и заставлять их чувствовать себя не в своей тарелке. Ему недоставало всего этого, и он попытался, насколько возможно незаметно для кого-то столь отчаявшегося, убедить директора, что он вполне может учить подростков. Но Дамблдор лишь покачал головой и сказал, что сейчас лучше всего сохранять его состояние в тайне. Любое появление долго отсутствовавшего мастера зелий, даже если использовать чары, чтобы вернуть ему нормальный вид, вызовет большое волнение и может привести к… инцидентам. Кроме того, рассуждал Дамблдор, поскольку в Хогвартсе наверняка есть дети Жрецов Смерти, тогда наверняка имеются и шпионы Темного лорда, и видит бог, будет невероятной глупостью позволить Волдеморту услышать хоть что-то о выздоровлении. Похоже, мисс Грейнджер хорошо хранит свою тайну, так что нет никаких причин волноваться. Мисс Грейнджер…
Galadriel: При мысли о ней Северус ощутил укол страсти, она разлилось, заполняя его вены. Он яростно встряхнулся и приник к жесткой холодной раковине, размышляя, что он ведет себя как испорченный ребенок, потакающий собственным желаниям. Он жалок. Северус сунул голову под кран и позволил холодной воде сочиться по лицу, попадать в уши, стекать по волосам. Он осторожно поднял руку к голове и провел пальцами через грязные пряди. И сморщился от легкого отвращения. Ничего особо ужасного, но ванну принять нужно обязательно. Северус отстранился и нахмурился. В начале всего этого, после того как был ослеплен, он часами принимал ванну, пытаясь смыть наполнявшие его воспоминания, что ворочались в глубине, умоляя его дать волю тем слезам, которые он никогда не сможет пролить вновь. Конечно, воспоминания все еще оставались там – теперь они приходили к нему в том, что называлось снами – но их затопил прилив новых воспоминаний, некоторые из которых никогда не были реальными, не случались в действительности (а, может, и случались – ему становилось все труднее и труднее различать); такие воспоминания заменяли вероятности, которые ему привиделись и понравились… Например, действительно ли Люпин завел с ним разговор об Оскаре Уайльде, который затем почему-то перешел на мадам Хуч? Не то чтобы совсем неправдоподобно, но также и не совсем вероятно, и это тревожило его. Он был уверен, что в какой-то момент все испортил, упомянув о разговоре, которого никогда не было. Но сейчас, подумал Северус, ему, наверное, стоит принять ванну. Это больше не доставляло ему удовольствия. Спокойное отмокание в ванне теперь превратилось в математическое напряжение; разум не в силах был сопротивляться медленным струям и мягкой ряби, которые вызывали его движения, и помимо его воли вычислял и анализировал течения и отливы, чтобы Северус мог увидеть волны и водовороты на воде. Они слепили различными цветами, о существовании некоторых он даже не подозревал, а разум разворачивал эту картину, и можно было наблюдать, как цвета тонут, ныряют и поднимаются вновь. От этого у Северуса начинала болеть голова. Единственным достойным сравнением была музыка, но она по крайней мере упорядочена и стройна. Она тоже была буйством цвета, но в этом хаосе скрывался план, и у него в голове она звучала… божественно. Но, нахмурился Северус, это не музыка, и взяв себя в руки, он включил воду. Даже первый плеск на дне ванны вызвал резкую, пронзающую боль за тем местом, где располагался левый глаз, и Северус подавил раздраженный вздох, по опыту зная, что пытаться заглушить этот шум бесполезно. Поскольку он все еще был в брюках, он вышел в спальню и притворился, будто смотрит на умирающий огонь со своего кресла, ожидая, пока ванна наполнится… - Северус? Северус подпрыгнул на полметра в воздух, когда голос Дамблдора вырвал его из задумчивости, сердце пропустило удар, но он попытался вернуть самообладание. - Боже мой, Альбус, вы когда-нибудь стучитесь? – раздраженно спросил Северус. Дамблдор покачал головой. - Я не думал, что ты будешь еще неодет в обед, - возразил Дамблдор веселым голосом, от которого у Северуса начинали ныть зубы. Однако в этот раз это слишком отвлекло то, что Дамблдор сказал, а не как. - В обед? – тупо переспросил он; он был уверен, что сейчас самое позднее – середина утра. Смешок Дамблдора сказал ему, что да, уже за полдень, а магия в голове металась и извивалась, переводя внутренние часы, настигая его, вертя им почти так же, как он вертел ей. Ощущение было сродни тому, как после сильного опьянения кто-то жестокосердный решил избавить вас это этого счастливого состояния и применил чары Sobrietus. Головная боль вернулась с полной силой, и Северус застонал. - О, ну идем, - живо произнес Дамблдор, - не может все быть настолько плохо, а домовые эльфы сегодня на обед приготовили какие-то невероятные бутерброды. - Чудно, - кисло произнес Северус. А потом мир раскололся надвое. ***** Дамблдор с изумлением заметил, как что-то промелькнуло на лице Северуса – не то чтобы было необычайным наблюдать, как тот ломается, хотя за последнее время это случалось довольно редко, но Дамблдору нечасто приходилось видеть, чтобы Северус показывал свой страх. Он видел мужество, язвительность, злость, гнев, иногда испорченность, редко – счастье, но почти никогда – страх, и понимание этого одновременно интриговало и тревожило. Какой бы ни была причина, она наверняка серьезна. - Северус? – осторожно спросил Дамблдор. Северус неловко заерзал, и Дамблдор увидел, как сжались его губы и ходят желваки. Он закашлялся и не ответил. Дамблдор нахмурился. – Северус? – повторил он. Голова Северуса, располагавшаяся в середине огня, внезапно дернулась – наверное, он подпрыгнул, подумал Дамблдор, - и сдавленный голос произнес: «Мне нужно идти, директор», а потом исчез. Дамблдор остался смотреть во вновь порыжевшие языки пламени, теперь танцующие в полном хаосе безо всякого смысла. - Проклятие! – воскликнул Дамблдор. Он откинулся в кресле и начал тщательно обдумывать суть проблемы. По всеобщему мнению, он имел полную власть над замком, но, безусловно, не мог проникнуть в комнаты других преподавателей, и видит бог, был счастлив не приближаться к некоторым местам. Основной трудностью было печально известное упрямство Северуса Снейпа. Он не хотел никого видеть и нашел способ никого не впускать. Чертовы охранные чары! Заклинания, которые Северус наложил на свои комнаты, не давали никому войти туда, иначе как по прямому приглашению. Это была старая серая магия, не совсем темная, но ее границы были неясны; по легенде – достаточно могущественная, чтобы сдержать богов, по традиции же она давала неприкосновенное убежище и когда-то давным-давно сковывала вампиров. Она была могущественной, но, как и большинство вещей, ее можно было победить умом, проще говоря – заставив человека пригласить тебя. Однако, размышлял директор, для этого требуется общение с указанной персоной. Дамблдор попытался снова вызвать Северуса, но тот, как и ожидалось, погасил огонь. Дамблдор выругался про себя, бросил в рот пару терапевтических лимонных леденцов и позволил себе волноваться, пока они таяли на языке.
Galadriel: ***** Северус попятился от камина, широко раскинув руки перед собой в попытке защититься от того, что бы там ни развинтилось у него в затылке. В то мгновение, когда он прервал разговор с Альбусом, мир снова сошелся, вернувшись к связной и, самое главное, линейной структуре, но странное ощущение одновременного падения и взлета осталось, как и покалывание внизу позвоночника, будто крошечные ловкие пальчики танцевали по коже. Какого черта? подумал он, рухнув в кресло; подушка смягчила падение, но все же спружинила достаточно, чтобы вернуть ему какие-то ощущения. Северус заставил напряженные мышцы шеи расслабиться и попытался логически осмыслить ситуацию. Ну хорошо, подумал он. Что произошло в начале? Здесь-то и была трудность. Вообще говоря, почти невозможно было сказать, что случилось первым. Северус нахмурился и скривил рот, мысленно перебирая собственный опыт и пытаясь найти что-то хотя бы отдаленно похожее, но ничего не шло на ум. Думай! приказал он себе. Они разговаривали, и потом Дамблдор упомянул о бутербродах, на что он ответил: «Чудно», а потом мир развалился. Внезапно возникло не одно наиболее вероятное будущее, а два, потом четыре, потом восемь, потом шестнадцать, и еще бог знает сколько постоянно множащихся в промежуток между ударами сердца, а он безмолвно стоял, пытаясь найти свою линию реальности. Это было даже не то что искать в сене иголку – скорее короткий светлый волосок. А в это время Дамблдор разговаривал с ним на каком-то странном языке, который был всего лишь привычным английским, помноженным в тысячи раз, с небольшими или большими вариациями. Звал ли Дамблдор его по имени или предлагал бутерброд с кресс-салатом? Вероятно и то, и другое, но были и иные варианты, и Северус не мог представить, как сосредоточиться и разделить реальное и нереальное. И потом, были другие проблемы… Казалось, заднюю часть его черепа отделили и в мозг воткнулись десятки сосулек, пронзая глубоко и резко, протыкая центры речи и слуха, ножом проходя через воспоминания, бесстрастно прожигая все центры удовольствия. Вокруг него раздавались полузнакомые голоса – эхо многих людей, он даже не знал, кто они или кем они были. Их личности не имели значения. Важно было лишь то, что они все еще были с ним, хотя Дамблдор уже замолчал, и мир принимал привычную форму. О, он никаким образом не мог ощутить их присутствие, они не делали шума и даже физически не были здесь, но он знал, знал, что они все еще колеблются вокруг него, шепчут едва слышными голосами, которые утихают, как только он пытается прислушаться. Они плыли по комнате, в его голове, садились ему на плечо и бормотали на ухо, и Северус боялся даже пошевелиться. Он сидел так, нахмурившись, уставившись в никуда, и готов был убить, лишь бы они ушли, но они все еще толкались внутри черепа, боже, он сейчас закричит… … ушел час назад… … куда же нам это поместить… … сладкая вишня, помнишь?.. … в подвал, быстро!.. … никогда не слушаешь, ведь так? Я… … потерян, а тени продолжают меняться… … если мы не хотим, чтобы кто-нибудь узнал об этом… … так вы имеете в виду… … оно смотрит на нас… … спаси меня… … господи, нет, только не ребенка!.. … в последнем месте, где стали бы искать?.. … думал, ты будешь большим… ... побереги… … а потом она сказала… … пахнет ванилью… … где ты был, я так волновалась… … маленькая шлюха, думала, я не узнаю?.. … нет… мы спрятали это там, где не станет искать вообще никто… … ты всегда будешь нужен мне… … ты забыл, ты всегда забываешь, ну-ка посмотри на меня!.. … умоляю, умоляю не надо, о боже, умоляюумоляю… … ублюдок… … всегда любить тебя… … гляди, кажется, она просыпается… Из его горла вырвался резкий жалобный крик попавшего в капкан животного, которое пытается выбраться – и они ушли, оставив Северуса мокрым от пота и тяжело дышащим, сердце молотком стучало у него в груди.
Gloria Griffindor: Galadriel пишет: Жаль, что он не мог видеть ее глаз, но это была одна из тех немногих сфер, куда магия не вторгалась. Оставалось только представлять их себе. Вот здесь почему-то стало совсем грустно и страшно... Как же ему одиноко. Хотя, название такое... подающее надежду... вроде. Очень нравится в этой истории описание проявлений магии - просто хочется во все это верить.:) И интересный здесь Дамблдор - добрый такой, но почему-то от него - шерсть дыбом :) Замечательная вещь, красиво продуманная. И перевод замечательный. Спасибо, Galadriel. :)
Египетская Мау: Потрясающе сложный текст для перевода. Читаешь по-русски - и восхищаешься умной головой автора, которая все это придумала и умудрилась описать так, что мурашки по коже, что сам с ума сходишь от множественности и одновременности исходов, клубящихся в бедной снейповой головушке. Представляю, чего стоило все это перевести, чтобы не потерять ни точности описаний, ни вот этой тонкой, болезненной жути происходящего. То, что Северус чувствует сейчас, просто ужасно. Еще и пытается подходить логически . Лично у меня волосы дыбом. Порадовало, как обломился у камина Дамблдор, но это смех сквозь слезы. Переводчику браво и спасибо.
Эльпис: Ничего себе, что же это происходит с Северусом??? Побочный эффект или своеобразное развитие, когда эта магия уже перехлестывает через край? Подумать только, сколько всего прокручивается в голове у человека!? А как это описать? Вот уж точно, можно только восхититься писателем и переводчиком!
djbetman: Galadriel пишет: Он чувствовал, как разум лихорадочно рыщет между ними в поисках желанного варианта, не обращая внимания на последствия по ходу сева впал в зависимость от гермионы Galadriel пишет: Они плыли по комнате, в его голове, садились ему на плечо и бормотали на ухо бедный сев сначала я подумала, что он может слышать разговоры людей на расстоянии, а потом поняла, что это может быть фразы из прошлого. хм... хотя... что бы это могло быть? Galadriel я очень рада, что фик продолжается по главам, как в первой части. есть время все обдумать )) и как всегда обдумать есть чего большое спасибо! а когда ожидается продолжение?
Эва: Galadriel Просто восхитительно, полностью поддерживаю Египетскую Мау - великолепный перевод. Я уже всерьёз боюсь за Снэйпа, да и вообще, как-то довольно резко он стал обращать на Гермиону такое внимание, Вам не кажется?
Galadriel: Gloria Griffindor мне тоже грустно)) Все-таки, несмотря на всю магию, жуткая вещь эта слепота. Но я за то и люблю этот фик, что даже ХЭ не будет полностью хэппи) Египетская Мау спасибо и вам - ужасно приятно, когда читатели могу оценить качество перевода. Ибо мучилась я с ним ужасно, это да)) На самом деле, к этому ужасному я ближе к концу почти начала привыкать, правда, потом в результате очередного сюжетного выверта опять резко отвыкла Но в том ведь и прелесть. Эльпис Судя по тому, что других таких случаев не было, трудно судить. Имхо, вообще все происходящее, начиная с конца первой части - сплошной побочный эффект, и заранее предугадать, куда он заведет, невозможно) djbetman сначала я подумала, что он может слышать разговоры людей на расстоянии, а потом поняла, что это может быть фразы из прошлого. хм... хотя... что бы это могло быть? Мне казалось, это его собственные глюки)) Насчет продолжения - к сожалению, теперь у меня нет с работы доступа на формы, так что несмотря на то, что перевод давно готов, быстро выкладывать не смогу. Раз в неделю точно обещаю, только не забывайте пинать)) Эва Насчет резко - мне кажется, это естественно. В смысле, неестественно, конечно, но тлетворное влияние магии на и так неустойчивый рассудок приводит к тому, что рушатся некие внутренние границы, пределы возможного поведения. Опять же, большую часть времени он вообще неуверен в реальности происходящего - какой уж тут может быть самоконтроль)) Чисто переводческое имхо.
Galadriel: Глава третья: И ночь приходит вновь Лишите среднестатистического человека лжи во спасение – и вы заодно лишите его счастья. Генрик Ибсен Стук крови в голове занимал все его мысли, она пульсировала в висках, звон захватывал лоб, проходя через линию волос. Руки сами собой взлетели к коже, которая вытягивалась и билась на черепе, пальцы пытались осторожным массажем снять боль, а числа – некоторые столь сложные, что представали в его разуме буквами, отдаленными на несколько степеней – валились и падали с тонкого острия пурпурной агонии, которая зигзагом прорезала здесь и там центр его мозга. Шепотки, голоса – полуясные, наполненные эхом ночных кошмаров, мягко звучащие в его ушных раковинах и столь коварные, что, казалось, они все еще цепляются в мозгу. Теперь они ушли, но они были там, он это знал, но даже сейчас терял уверенность. Сомнения просачивались в покалывающее сердце, перебирали его струнами, и он ощущал это как медленное плавное падение в столь знакомую безмерную пустоту. Отчаяние и неуверенность – старые друзья. Боль в голове почти отвлекла Северуса от другой восхитительно пульсирующей боли, но когда под его пальцами резь в мозгу начала затихать, он внезапно отчетливо осознал, что под кожей левого предплечья, захватив бицепс и обвившись вокруг плеч, разгорался знакомый огонь Темной метки. Северус невольно прижал правую ладонь к этому отвратительному свернувшемуся под кожей чудовищу, нажимая настолько сильно, будто пытался остановить ток крови. Он чувствовал, как Метка бьется под пальцами, чуть не переворачиваясь под кожей, царапает острыми линиями мускулы руки, делая сотни маленьких порезиков, танцует вверх и вниз от плеча до запястья. Северус зашипел сквозь зубы, пытаясь не закричать в голос; превозмогать боль стало не легче, но он давно мастерски научился подавлять железной волей все инстинктивные побуждения собственного тела издать хоть звук и теперь мог переносить какую угодно боль, что время от времени терзала его, в зловещей тишине. Темная метка не горела так сильно вот уже несколько месяцев: Северус знал, что Волдеморт больше не вызывает его, лишь время от времени доставляя небольшие приступы боли. Та боль была терпимой и говорила ему, что с ним больше не считаются, он лишь игрушка, и Северус не знал, что хуже: боль, когда он был полезным, или скука тщетного времяпрепровождения. Однако этот приступ был внезапным, и разум в поисках причины прорывался через завитки острых обжигающих ощущений, которые быстро и ловко разрезали его сознание на трепещущие клочья. Почему сейчас? думал он. Почему это произошло? Логика, раздумья, холодный интеллектуальный поток маленьких слаженных мыслей отвлекут его от этого, скажут ему, почему, заставят его вспомнить то, что он, может быть, забыл, небольшие кусочки информации сотрут застилающую пыль, развеют туман, откроют ему все, и вот тогда… тогда он сможет злиться. Северус взял себя в руки и попытался встать на ноги, отталкиваясь от толстого ковра и упираясь на левый локоть. Откуда-то свысока пришла мысль: движение, вперед, движение, успех – и, все еще сжимая левое предплечье, Северус начал бегать взад-вперед перед остывающим камином. Волдеморт посылал ему какое-то сообщение: Темный лорд ничего не делал без причины. Что-то было не так, и существовал только один способ это выяснить. Ему надо повидаться с мисс Грейнджер. Северус остановился и ринулся к камину, походя вынимая палочку. Он ловко взял щепотку дымолетного порошка между указательным и большим пальцами и бросил его в пламя. - Мисс Грейнджер! На пару слов! – крикнул он в камин. Ожидание было бесконечным. Он не учел, что ее может там не оказаться, и мысленно ругал себя за это: тот факт, что он такой затворник, еще не значит, что все должны покориться подобной судьбе. Возможно, мисс Грейнджер нет даже в Гриффиндорской башне, не то что в ее комнате. Но даже если она там, кто гарантирует, что она одна? Проклятие! Боль начала утихать, когда он отступил от камина, и Северус задумался, не делает ли он много шума из ничего. Он уже готов был пробормотать обратное заклинание и погасить огонь, когда она, спотыкаясь, прошла сквозь пламя. Гермиона закашлялась и стряхнула золу с одежды, мрачно размышляя, что профессор Снейп, вероятно, не будет особо рад саже на ковре, но и не слишком волнуясь из-за этого. Она проводила взглядом мелкие хлопья пыли, падающие на зеленый ковер. Ну, подумала она, он все равно бы их не заметил, даже если бы не был слепым. Гермиона фыркнула и подняла взгляд. Увиденное встревожило ее. Профессор Снейп стоял слегка позади ее обычного кресла, прекрасно одетый в… не так уж много чего, в общем-то. На нем были брюки – и все; Гермиона почувствовала, что дико краснеет, румянец поднимается по шее, как орда варваров, намеревающихся разжечь на ее лице пожар. Она была слишком поражена, чтобы отвернуться, а Снейп, казалось, - явно не в том состоянии, чтобы осмысленно разговаривать. В угасающем свете он казался ужасно бледным и, откровенно говоря, выглядел недокормленным. Как она и полагала, он был худым; ребра резко выступали из-под кожи в тусклом свете, развитые мускулы, которые когда-то, вероятно, были привлекательными, теперь казались жесткими и жилистыми. Сухожилия на тонких, костлявых руках подрагивали, будто по ним пропустили электричество. Он напоминал натянутую проволоку, казалось, будто его выжгли до костей. - Ну? – рявкнул он, и Гермиона буквально подпрыгнула, потом посмотрела на кресло, где обычно сидела, и увидела переброшенные через подлокотник плащ и мантию. Она отважилась бросить на Снейпа быстрый взгляд. Он был взъерошен; грудь поднималась и опускалась в быстрых, каких-то отчаянных вдохах. Прядка грязных волос качалась перед полураскрытыми губами, взлетая под потоками втягиваемого и выдыхаемого воздуха. Она снова отвела глаза: даже в самом возбужденном состоянии он заслуживал некоторого уважения. - Что ну, сэр? – спросила она, пытаясь придумать, как вежливо и ненавязчиво сказать ему, что он стоит полуголый. Наверное, он забыл об этом. Извините, сэр, но вы, кажется, не совсем одеты… Гермиона испытала постыдное желание хихикнуть. Снейп всплеснул руками. - Садитесь же, ради бога! У нас есть работа! Гермиона впала в смятение. У нас? лихорадочно думала она, пытаясь вспомнить, какой сегодня день и на какой Снейп назначил следующую встречу. Она быстро привела мысли в порядок: сегодня понедельник, второй час, и ей грозит пропустить историю магии потому, что профессор Снейп счел нужным практически кричать через каминную сеть, что что-то пошло ужасно неправильно. Неужели умер кто-то еще? Гермиона нервно вздохнула. - Сэр, что случилось? – спросила она сколь могла спокойно. На мгновение Снейп прервал размышления. Что он за дурак: по большому счету, это вряд ли можно считать критическим случаем. Наверное, она думает сейчас о несчастной судьбе мистера Томаса. Но, с другой стороны, рассуждал он, если у этой внезапной, непредвиденной боли есть какой-то смысл, они должны попытаться разгадать его как можно скорее… - Вот это, - просто сказал он, отнимая ладонь от левого предплечья и ожидая услышать вздох отвращения.
Galadriel: Которого не последовало. «Что?» - спросила она, и он понял, что она поднимается на ноги, подходит ближе, возможно, щурится, пытаясь определить, что привело его в такое ужасное состояние. Северус открыл было рот, но смог издать лишь слабый сдавленный звук. Она приближалась с каждой секундой, все меньше времени остановить ее, она наклонялась вперед, останови ее, ее руки тянулись, чтобы взять его руку, останови, а потом холодные пальцы сжали его предплечье и она склонилась, изучая обнаженное свидетельство его ошибок. Гермиона прищурилась в тусклом свете; глаза еще не успели привыкнуть. И все равно она, кажется, разглядела нечто на его руке: серебристый проблеск давно зарубцевавшихся шрамов, и она протянула руку, чтобы сколь возможно легко прикоснуться. Но когда ее пальцы коснулись кожи, они немедленно отдернулись, будто от удара в тысячу вольт. Гермиона отскочила, потому что кончики ее пальцев чуть не покрылись волдырями от обжигающего, болезненного прикосновения; она вскрикнула и сунула пальцы в рот, посасывая поврежденные подушечки и надеясь, что к утру они заживут. Однако Северус отпрянул от нее совсем по другой причине… не потому, что он боялся сделать ей больно, но потому, что прохладные невинные пальцы были как бальзам на коже, и ему ничего не хотелось больше, чем схватить ее за руку и сильно, безжалостно прижать к Метке, чтобы маленькая нетронутая ладошка впитала иссушающий жар, забрала острое жжение, оставив на ее руке шрам с очертаниями змеи и черепа… Она будет отмечена, как и он, исступленно думал Северус, и лишь ее жалобное хныканье с пальцами во рту остановило его и не дало снова схватить ее и прижать к своей коже. Этот тихий звук вернул его на землю. - Мои извинения, мисс Грейнджер, - сухо произнес он, подходя к ней. – Я должен был вас предупредить. На глаза Гермионе навернулись слезы, но она сморгнула, заставляя их закатиться обратно, не позволяя им пролиться. Она снова глубоко вдохнула и подула на обожженные пальцы. - Что это было? – пробормотала она. Снейп казался искренне удивленным. - Темная метка, мисс Грейнджер. Наверняка вы видели ее. Гермиона покачала головой и убрала руку ото рта. - Нет, сэр, - ответила она. – А я думала, она становится черной, когда вас вызывают, - без обиняков прибавила она, не в том состоянии, чтобы быть тактичной. Снейп заволновался еще больше, если это вообще было возможно. - Она не черная? – тихо спросил Снейп и почувствовал, что Гермиона качает головой. Что тогда?.. Было ли это в действительности? Должно быть, иначе мисс Грейнджер не обожглась бы, если только это не какое-нибудь ужасное психосоматическое воспламенение, вызванное его собственным разумом. Северус почувствовал, что у него дрожат руки, как от старческих болезней; жжение Метки начало покидать его, и ему стало холодно. Он обхватил себя руками, смутно заметив, что на нем нет рубашки. Рассеянно, с холодным и бесстрастным лицом, не выдающим мечущиеся мысли, Северус вытянулся, подобрал с кресла мантию и завернулся в нее. Гермионе показалось, что он приходит в себя, но в голове Северуса царил сумбур. Темная метка всегда была черной. Насколько он знал. Он с замешательством думал, что это не Волдеморт пытался специально навредить ему, а сам он мог как-то вообразить боль, некая неустойчивая часть его разума вызвала это жжение… Северус нахмурился и, пройдя к креслу, рухнул в него, потирая лоб и пытаясь собраться. Гермиона смотрела, как он пересекает комнату и до странности неуклюже падает в кресло, и в сумраке комнаты ей стало тревожно. О чем же он думает? размышляла она, но не стала подходить к нему, лишь молча наблюдала, как его ловкие пальцы массируют кожу лица, вытягивая и искажая ее до странных, фантастичных черт, которые почти – но не совсем – напоминали его. Ее немного завораживало то, как умелые кончики пальцев сдвигали лицо вверх и вниз, собирая складки и растягивая, так равномерно… - Ну хорошо, - внезапно произнес Снейп, вырвав Гермиону из задумчивости. – Полагаю, нам надо присесть и выяснить, в чем дело. - Выяснить какое дело? – переспросила искренне изумленная Гермиона. Снейп бесконечно устало вздохнул. - Мы собираемся попытаться, - пояснил он преувеличенно терпеливо, - понять, почему Темная метка беспокоит меня сейчас. Не никакой причины, чтобы она доставляла такую боль. А вам нужна мазь от ожогов. Что ж, с этим по крайней мере она могла согласиться, и устроилась в кресле, пока Снейп призвал баночку откуда-то из… где бы он там ни хранил свои личные зелья и бросил ей. Гермиона поймала ее, поморщившись, и смазала воспаленную натянувшуюся кожу рук. Мазь пахла эвкалиптом. Северус нетерпеливо ждал, барабаня пальцами по подлокотнику кресла, пока она нанесет мазь. Ну быстрее, раздраженно подумал он, понимая, что бесится по пустяками и из-за этого злясь еще больше. - Вы закончили наконец? – злобно спросил он. Гермиона сухо кивнула, отказываясь поднять перчатку, которую Снейп недвусмысленно бросал. Если он пытается справиться с этим, ведя себя как идиот, что ж, ради бога. Ну вот. Человеколюбивая мысль дня. - Ладно, - сказал Северус. – У вас есть бумага? - Да, сэр. - Хорошо. Начнем. Гермиона со вздохом вынула из неизменного рюкзака несколько листов бумаги и перо и положила их на маленький столик перед собой. Снейп, казалось, не обращал на нее внимания, он вытянул вперед руки, медленно вращаясь в потоке силы, сплетая новый мир круговыми движениями пальцев.
Galadriel: Этот проворный изящный танец никогда не переставал завораживать Гермиону: его пальцы порхали перед ним, притягивая магию, чтобы использовать ее в своих целях. Эти движения были столь могущественными, что ей хотелось, чтобы он никогда не останавливался, они были такие чудесные, и Гермиона всегда подпрыгивала, когда Снейп хлопал в ладоши, закрепляя силу. Когда он так делал, ее сердце пропускало удар. Снейп скривил губы, глубоко вздохнул и начал подсчитывать… Что-то было не так, и он понял это почти сразу. Сила текла, но как-то неравномерно, изгибаясь и крутясь, отчего у него заболела голова и заныло в груди, рот изогнулся в гримасе, а сердце, казалось, растаяло как воск. Ему ничего не приходило на ум, но он должен был бороться, должен был узнать; Северус сжал зубы и продолжил. Его выталкивали из собственной грудной клетки, сдирали кожу и выворачивали ее, легкие готовы были проскочить через горло, язык заплетался и тыкался о зубы, но Северус попытался не обращать на это внимания, говоря себе, что все это иллюзия, проталкиваясь сквозь темноту, борясь, ища сверкающую нить будущего, которую когда-то было так легко обнаружить, так просто ухватить. Северус искал ее на ощупь, чувствуя себя более слепым, чем когда-либо. Вот – вот, он нашел его и испытал краткий миг ликования, вот что ему нужно, но нет, оно было скользким и неровным, режущее и скользящее сквозь его разум, выпивая кровь из его бескровных мыслей, аккуратно разрезая их, жестоко распарывая, и это было больно. Он почувствовал, что оно ускользает, его мысленная хватка становится слабой от пота и крови, капающей из трещин его мозга, сбегающей по мускулам спины, но он все еще отчаянно держался за него, перехватывая, лихорадочно ища точку опоры. Ему нужно было именно это. Это – единственная надежда освободиться… Гермиона наблюдала за ним, нахмурившись, ее рука машинально записывала слова, что Снейп цедил сквозь зубы. Его выражение лица было другим, в нем чувствовалось болезненное, неловкое напряжение, когда его челюсть двигалась и он пытался тонкими бескровными губами выдавить слова. Магия плыла сквозь нее, но Гермиона почувствовала, как что-то странно изгибается, когда потоп проходит через живот; ее летающая по пергаменту рука дрогнула. Мысленным взором она могла видеть странные бесцветные прыжки, что он совершал – разве это правильно? – и вот она, грозно маячащая в будущем линия вероятности, в которой было больше зловонной и отвратительной гибели, и она цеплялась к ним обоим. Нет, это неправильно… Волдеморт, набирающий силу… а потом еще смерти… Нет, нет, все равно неверно, и Гермиона чувствовала, как разочарование Снейпа прокатывает сквозь нее оранжевыми волнами. Каков будет окончательный исход, если они продолжат в этом направлении? Она чувствовала, как Снейп спрашивает будущее, что происходит, что принесет их работа… и так же точно, как она знала, что она человеческое существо, с сердцем, ногами, руками, пальцами и мозгом, она знала, что нечто собирается на горизонте, что из усилия были напрасны, что их ждут смерть, печаль и отчаяние и они не в силах остановить это… Гермиона с рыданием отпихнула стол. Холодное скользкое знание заползло в ее мозг, заставив дрожать, и Гермиона обхватила себя руками, качаясь туда-сюда и думая о маме, о своем детстве и отчаянно желая очутиться дома. У нее болела голова, а по лицу текли слезы. Северус пытался не закричать от мучительной боли и не смог подавить лишь слабый стон. Мир не стал прежним, когда он остановился, там была лишь боль; перед ним простирались в ярком и кричащем буйстве цвета отвратительные линии вероятности, все одинаковые, все заканчивающиеся одним и тем же, и все, чего ему хотелось – забиться в своей раковине. Но мир начал сходиться, и Северус ощутил в груди нечто так тихо и незаметно трепещущее, что он вначале не обратил на это внимания, потом боль утихла как раз достаточно, чтобы он мог связно мыслить, и он заметил это чувство. Оно было как отдаленный раскат грома, звук бушующей в стороне бури, грохотало в камерах его сердца. Он чувствовал, будто у него из ушей пойдет кровь, и не удивился бы, если бы так и оказалось. Мисс Грейнджер напротив него тихо всхлипывала. Северус подождал мгновение, пока какофония кружащегося вокруг него цвета утихнет, уляжется в более ли менее связном виде. Это должно произойти. Он прочистил горло. - Мисс Грейнджер? Гермиона быстро выпрямилась, энергично вытирая глаза руками и глотая слезы. - Да, сэр? - С вами… все в порядке? В других обстоятельствах это выражение заботы показалось бы Гермионе трогательным, но она поняла, что увидела, и была напугана. - Нет! Разве я могу быть в порядке? – сердито спросила она, хотя легкое икание чуть смазало гнев. Северус не знал, что ответить, лишь постарался остаться насколько возможно невозмутимым. Гермионе же он показался жестоким. - Разве я могу быть в порядке? – снова спросила она. Гермиона снова вытерла глаза, ощущая на своих плечах тяжкое бремя. - Разве я могу, - прошептала она, - когда Волдеморт знает?
ilein: Ура! Ура! Новая глава! Galadriel пишет: - Разве я могу быть в порядке? Похоже, что гермионе очень плохо. Надеюсь дальше все будет в порядке... И Северусу тоже не повезло с Меткой.
djbetman: Galadriel пишет: Мне казалось, это его собственные глюки)) что-то уж слишком знакомые фразы для глюков... так и представляются картины прошлого или происходящего Galadriel пишет: - Разве я могу, - прошептала она, - когда Волдеморт знает? А он знает?? и другой вопрос: а что именно он знает? ))) ё... у меня прочтении этого... ритуала ( ) сердце чуть не остановилось... ну автор! ну переводчик!! памятник вам надо! автор\переводчик просто жжот!
полная версия страницы