Форум » Архив "Весёлые Старты" 2009 ВС 1-12 » ВС 2: "Durmstrang through the ages", ВК-ст, ИК-ст, много НП, PG, джен, миди » Ответить
ВС 2: "Durmstrang through the ages", ВК-ст, ИК-ст, много НП, PG, джен, миди
Дурмштранг: Задание 2. Авторский фик. «Волшебники иногда вмешивались в ход времени» Название: Durmstrang through the ages Автор: tigrjonok Бета: Тигерр, ВедЪма Герои: Виктор Крам-ст, Игорь Каркаров-ст, много НП Жанр: общий Рейтинг: PG Саммари: Идет война с Гриндевальдом. Участник сопротивления Виктор Крам получает приглашение на пост профессора в институте Дурмштранг. Непосредственный «начальник» Крама настаивает на том, чтобы приглашение было принято, и Виктор отправляется в Дурмштранг Дисклаймер: все украдено до нас Предупреждение 1: в фике очень много новых персонажей; если уж быть до конца честными, то в нем вообще одни новые персонажи Предупреждение 2: автор местами несколько вольно обошелся с историей и скандинавской мифологией, за что заранее просит прощения Примечание: фик написан на конкурс «Веселые старты» на ЗФ, тема «Волшебники иногда вмешивались в ход времени»
Ответов - 79, стр:
1 2 3 All
Дурмштранг: Глава 1 «… И прошли они через охваченные войной земли, и укрылись в местах суровых и первобытных, сопричастных древнейшим знаниям и древнейшей магии. И в ночь новой луны пришел Великий на берег озера, что люди знающие называли Растеленн*, ибо таило оно в себе силу древнюю и опасную. Но что сие за сила, никому в те годы уже было не ведомо…» Предание о начале начал «История института Дурмштранг» Человек, настоящего имени которого никто не знал и которого приближенные и соратники называли просто Меченый, стоял на каменистом берегу, внимательно всматриваясь в водную гладь. В отдалении шумела дубрава, шептались друг с другом вязы, на островке, который позже назовут гематитовым**, набирала силу новорожденная плакучая ива. Меченый вдохнул полной грудью такие знакомые запахи и на секунду прикрыл глаза. «Скоро все изменится», - прошептал он темнеющему небу, и словно в ответ на его слова в лагере ярко разгорелся первый костер. Человек усмехнулся и осторожно прикоснулся к старому шраму, превратившему правую половину некогда красивого лица в уродливую маску. Пыточные застенки не проходят даром. Поврежденные мышцы так и не восстановились полностью, и с тех пор лицо Меченого с неподвижными холодными глазами и крайне редко улыбавшимися губами стало напоминать каменное изваяние. Цена свободы, – и, если подумать, не самая страшная из тех, что пришлось заплатить. Друзья называли его Меченым, а враги, которых за последние годы тоже набралось немало, - Големом. Каменный основатель «Каменного замка». *** Директор института Дурмштранг Герман Ранкофф пригубил грог и насмешливо посмотрел на своего собеседника. – Вас все еще удивляет мое предложение, герр Крам? Хмурый молодой человек положил лист пергамента на стол и вскинул голову. – Да. – Однако на вас трудно угодить. – Ранкофф отставил кубок и сплел под подбородком длинные пальцы. – Я предлагаю вам не просто работу. Я предлагаю защиту для вас и вашей семьи. Вы, я слышал, интересуетесь историей Дурмштранга, а значит, представляете себе, о какой мощной магии идет речь. – Магический барьер площадью около тридцати квадратных километров. Считается, что магам наших дней до сих пор не удалось разгадать его устройство. Охранные заклятья, которые, согласно официальным источникам, постоянно дополняются в соответствии с современными достижениями магической науки. Антиаппарационный купол, предположительно, естественного происхождения. – Я заметил в вашей речи много уклончивых фраз. Вы не доверяете «официальным источникам»? – Я доверяю только тому, что видел собственными глазами. Директор Дурмштранга против воли улыбнулся: ему начинал нравиться этот хмурый серьезный юноша, в свои двадцать восемь выглядевший на все сорок. Усилием воли задавив в себе неуместное чувство, Ранкофф заметил: – Странная жизненная позиция для историка. Но, если вы примете мое предложение, у вас будет возможность проверить все на собственном опыте. – Профессор Ранкофф, при всем уважении, я не смогу принять ваше предложение, пока не услышу ответа на свой вопрос. – Вероятно, если я скажу, что просто хочу выполнить просьбу старого… друга, вы мне не поверите? – Такие решения не принимают только для того, чтобы оказать кому-то услугу. Тем более такие люди, как вы. – Вы ошибаетесь, молодой человек. Настанет время, и вы поймете, в чем именно. Что до вашего вопроса… – Ранкофф минуту помолчал, подбирая слова. – Было время, когда маги и магглы легко понимали друг друга. Но это время ушло, и ушло безвозвратно. Большинство магглорожденных волшебников не понимают тот мир, в котором им предстоит жить. Маги из старинных родов чувствуют, что они другие, но не умеют ни видеть, ни понимать причины таких различий. Между нами с каждым годом углубляется пропасть, и война, которая идет сейчас, – прямое следствие этой проблемы. К добру ли, к худу ли, но магглорожденные волшебники – не моя забота. Но я хочу и могу научить видеть и отучить бояться тех, кто вверен моему попечению. Директор замолчал. Карие глаза, поначалу следившие за ним внимательно и настороженно, словно ожидая подвоха, при последних словах вспыхнули минутной радостью, и Ранкоффу стало не по себе. Прав был профессор Владлевский, полуправда – худший вид лжи. – Что ж, директор, – Виктор Крам поднялся с кресла, – благодарю за ответ. И за вашу откровенность. Я подумаю над тем, что вы сказали, и пришлю вам сову через два дня. И, услышав слово «директор», Герман Ранкофф понял, что его партия выиграна. *** Об институте Дурмштранг Виктор Крам впервые услышал еще на первом году своего обучения в Балканской школе чародейства и волшебства. Большинство студентов школы, как и сам Крам, были маглорожденными, но те, в чьих жилах текла кровь волшебников, много рассказывали о «Каменном замке». И хорошего, и дурного. Что выпускники Дурмштранга, как правило, становятся очень сильными волшебниками. Что все они высокомерные снобы. Что никогда не сдают своих. Что презирают магглорожденных и относятся со снисходительным пренебрежением к тем волшебникам, которым не посчастливилось носить красную мантию. Что при малейших признаках опасности для Дурмштранга моментально забывают внутренние разногласия и стеной становятся на защиту альма матер. И это не считая рассказов о Нерушимых клятвах, святых обетах, посвящениях и прочих романтических ужасах. Что из этого является просто плодом больного оскорбленного воображения, а что имеет под собой хоть какую-то основу, Виктор за прошедшие годы так и не понял, но в том, что до конца правдоподобной не была ни одна из слышанных им историй, был уверен твердо. И сейчас, когда вся Европа задыхалась в дыму развязанной Гриндевальдом войны, еще больше укрепился в этой уверенности. И все же «Каменный замок» – а откуда взялось это название и в чем именно его смысл, Виктор тоже так и не выяснил, – манил ароматом неразгаданной тайны. Виктор никогда не считал себя человеком рисковым, но сейчас отдавал себе отчет в том, что в другое время согласился бы на предложение Ранкоффа не задумываясь – и плевать на мотивы старого интригана. Однако в нынешней жизни имелись два обстоятельства, забывать о которых было безответственно. Во-первых, в сопротивлении отчаянно не хватало людей. Виктор незаменимым себя не считал, да и бойцом он, несмотря на полузадушенные вопли профессора Калояна на тему «потрясающих способностей к боевой магии», был слабым, но разведка не так давно донесла, что Гриндевальд, Зигфрид знает почему, успел заточить на «герра Крама» большой острый зуб. И лестно, и опасно одновременно, но уходить, раз уж сам Сурт*** признал в нем опасного противника, было как-то глупо. Однако именно на «исчезновении, хотя бы временном» настаивал бывший профессор ЗоТИ Балканской школы, бывший аврор министерства, и действующий «начальник» – черт, даже сопротивление обросло бюрократическими штучками! – Николас Калоян. Настаивал до такой степени, что даже написал профессору Ранкоффу с просьбой предоставить недавно освободившееся место профессора истории магии Виктору Краму. А во-вторых, – хотя, на самом деле, во-первых, – Анна и Владислав. Жениться (а тем более заводить детей) в разгар войны, да еще «с такой должностью», казалось Виктору верхом идиотизма, но… Но. Теперь он отвечает не только – и не столько! – за себя, но и за свою семью. Конечно, защитная система Дурмштранга давно стала притчей во языцех, да и городок Гермбург****, выросший под охраной этих заклинаний, был чуть ли не самым безопасным местом во всей Европе. До «Каменного замка» никогда не докатывались магические войны, но Виктор откуда-то знал совершенно точно, что Дурмштранг может быть каким угодно: опасным, таинственным, надежным, грозным, - но только не мирным. Виктор Крам размышлял, поглядывая на теряющиеся в тумане шпили замка, но в глубине души знал, что решение уже принято. *** – Это…что? – вопросил Игорь Каркаров, брезгливо кинув на стол стопку пергаментов. – Учебный план на будущий год. Что вас так смущает? – Профессор Ранкофф, при всем уважении… – под тяжелым взглядом начальника Каркаров поперхнулся. – Ваше чрезвычайно эксцентричное решение пригласить на должность преподавателя истории магии магглорожденного – во имя Зигфрида! – я еще могу понять. В конце концов, раз такова просьба герра Калояна… Но это! Может, нам в придачу к маггловедению еще и гоблиноведение ввести? А трансфигурацию вообще выкинуть за ненадобностью? – Интересная мысль, я над этим подумаю. – Герман! – завопил окончательно вышедший из себя Каркаров. – Игорь, уймись, – директор поднялся и легким пассом открыл дверцу сейфа. – Успокоительного? Вина? – Герман, это не смешно. – Вот тут я с тобой согласен, – кивнул Ранкофф. Смешливые морщинки у глаз немедленно разгладились, губы сжались. Директор смотрел на своего заместителя спокойно и строго. – Тебе никто не говорил, что политика страуса всегда ведет только к одному – к поражению? Да, магглы ничего не знают о нас. Но ведь и мы почти ничего не знаем о них. Посмотри туда, - Ранкофф кивнул на раму, обитатель которой не показывался уже многие годы. – Ты помнишь, почему этот замок до сих пор стоит? Ты помнишь, почему этот замок выжил? Потому, Игорь, что Меченый действительно был великим человеком. Он понял одну простую вещь: для того, чтобы с кем-то договориться, нужно уметь общаться с ним на понятном ему языке. Именно этот язык я и намерен преподавать тем, кто когда-нибудь займет наше место. Если повезет, они успеют спасти то, что нам спасти уже не удастся. – Ну и жук же ты, Герман, - протянул Каркаров с восхищением. – То-то ты так рьяно советовал Калояну принять приглашение Балканской школы, что об этом только магглорожденный не знает. Решил незаметно прибрать этих субчиков к рукам? А на Краме проверить, как прошел эксперимент? Ранкофф промолчал, пряча усмешку. – Смотри, Герман, это риск. Ну да мое дело сторона. Глава 2 «… «Я не пекусь о величии своего сюзерена или собственном величии, но о благе всех магов и о будущем их», - так закончил Меченый свою речь, и многие склонили слух к словам его. Но нашлись те, кто не поверили его речам, и решили они, что потребно Меченого уничтожить как можно скорее, ибо силой, а особливо разумом превосходил он всех живущих магов. Хитрейший и искуснейший из убийц был послан к озеру Растеленн, но в ночь исполнения задуманного выглянула из-за туч луна, и ослеп лиходей от нестерпимого сияния ее…» Предание о начале начал «История института Дурмштранг» Меченый смотрел вверх, на защитницу и покровительницу озера Растеленн. Чуть в стороне, за лагерем, шумел лес, непроходимый даже для волшебников. Пока непроходимый. Но, когда время придет, на защиту этого места встанет уже другая магия – одновременно и более слабая, и более могущественная. Более слабая, потому что, в отличие от магии ушедших в небытие и унесших с собой свои секреты зелигенов, она известна каждому волшебнику. И более могущественная, потому что любовь всегда была и всегда будет сильнее ненависти и страха. За спиной уже начинают тихонько шептаться о том, что «Меченый видит будущее». Если бы! Если бы знать, когда и как случится то, чему суждено быть. Если не для того, чтобы спасти, то хотя бы для того, чтобы успеть сказать то, что за повседневными делами кажется очевидной ерундой, а потом, после, рвет на части и без того израненное сердце. Но иногда, особенно в такие вот лунные ночи, когда слишком ярко вставало перед глазами несбывшееся, Меченому казалось, что именно в этом и состоит его счастье – в том, что он не знает, как, когда и кого ему суждено потерять в этом мире. *** Виктор Крам сидел на берегу озера, тщетно пытаясь сосредоточиться на Ницше. Над долиной пролетел легкий летний ветер, взъерошил волосы на макушке, пробежался по водной глади, чуть поплутал в ветвях плакучей ивы и умчался дальше, в лесную чащу. Виктор улыбнулся и, прищурившись, посмотрел на покидающее зенит солнце. Он, привыкший к мягкому зною средиземноморского побережья, и подумать не мог, что ему будет так хорошо здесь, на севере, среди полутонов и полутеней, под блеклыми, но оттого – удивительно – еще более притягательными звездами. Не таким Крам представлял себе институт, в котором не скрываясь изучали Темные искусства и в который не принимали магглорожденных волшебников, совсем не таким. На своем чиновничьем веку Виктор повидал немало выпускников Дурмштранга, и все они, какими бы разными ни казались, были чем-то неуловимо похожи. То ли той особой манерой держаться, которая бывает только у людей, уверенных, что они смогут победить любого противника, то ли гордостью, которая у таких, как Николас Калоян, выливалась в превосходящее всякое разумение великодушие, а у таких, как Гриндевальд – в не менее огромное высокомерие, то ли неуловимой властность, которой были нипочем любые превратности карьеры. И странной казалась мысль, что замок, взрастивший этих людей, был таким спокойным, практически пасторальным. В этих лесах не хотелось ни воевать, ни интриговать. Надо отдать должное Меченому – лучшего места для школы представить просто невозможно. Впрочем, при мысли о том, во что превратили такой чудесный край отчаянно цепляющиеся за отжившее идиоты, привычно зачесались руки, и минорный настрой скоропостижно скончался. Виктор вспомнил недавний разговор с директором и недоуменно скривился. – Мы не… – Герман Ранкофф запнулся, подбирая подходящий термин, – националисты, профессор Крам, но и не богадельня. – Ой ли! – Директор видел, что молодой профессор старается держать себя в руках, но получалось у него плохо. – Обучение в Дурмштранге дорого, но ведь больше половины мест обеспечено стипендиями. Хотя магглорожденный волшебник, конечно, рассчитывать на нее не может. – Воистину, – усмехнулся Ранкофф, сделав вид, что не заметил злой иронии. – Вы знаете латынь? – Какое это имеет отношение… – И все же. – Да. Маги Восточной Европы питали к этому языку непонятную слабость. Да и с заклинаниями работать проще. – Первокурсники института Дурмштранг читают по-латыни, знают основы зельеварения и травоведения, умеют разбирать звездные карты. Если одиннадцатилетний ребенок из семьи магглов может сдать вступительный экзамен по всем этим предметам… – Ранкофф выразительно развел руками. – Это маловероятно. – Вот именно. – Во имя Зигфрида, директор, это ведь школа, а не гильдия зельеваров! – Это, молодой человек, не просто школа. Детям из магических семей дают представление о том, что им поможет в дальнейшей учебе. А в школе преподаватель вынужден ориентироваться на способности и потенциал слабейших своих студентов. Вам на первых курсах было сложнее, чем вашим однокурсникам из волшебных семей, но к выпуску вы пришли одним из первых. Они же, напротив, за пару лет, в течение которых им удавалось «выезжать» на тех знаниях, которые были получены раньше, просто разучились думать и учиться. Это ведь тоже требует навыка. Наши же студенты используют свой потенциал полностью, начиная с первого дня. Виктор задумался. – Ваши аргументы убедительны, профессор, не спорю. Я слышал о проекте создания начальных школ для детей, рожденных в маггловских семьях. Но это ведь долгая песня. Есть веротяность, что проект никогда не будет реализован. В начальной школе пансион невозможен, а значит, возникнут проблемы с сохранением секретности. А тот страх, о котором вы говорили, существует уже сейчас. Да и не только в этом дело. Мир меняется, и это правильно, потому что движение есть жизнь. То, что, возможно, было разумно и правильно в XVII веке, сейчас только углубляет пропасть между нами. Неужели вы не видите, что Дурмштранг, по сути, просто поддерживает отживший свое анахронизм? – Не обольщайтесь, юноша. Наши традиции не имеют отношения к какой бы то ни было политической силе. Дурмштранг всегда поддерживал и всегда будет поддерживать только себя. Часы на башне пробили два. Мелодичный звон был тихим и каким-то ненавязчивым, но, тем не менее, его было слышно во всех уголках огромной территории. Не иначе, очередная «древняя» магия. Виктор поднялся с полюбившегося ему за последние недели валуна у берега озера. Пора отправляться в библиотеку. *** Герман Ранкофф тяжело опустился в кресло. Дыхание восстанавливалось медленно, и директор уже привычно смежил веки, зная, что еще минут пять перед глазами будут плясать разноцветные круги. За прошедшие годы он так и не научился справляться с «приступами» – по крайней мере, физически. Подумать только, когда-то он считал свои способности великим благом. Пока однажды его высокомерие не обернулось не менее великой трагедией. Директор усмехнулся и привычно бросил взгляд на портрет без подписи. Меченый не показывался многие века, и когда-то Ранкоффу казалось, что основателя там никогда и не было, что это просто муляж. Теперь-то он точно знал, что это не так. Было ли то игрой больного воображения, или Меченый действительно наблюдал за тем, что происходит, наблюдал с тем самым, описанным в хрониках каменным выражением лица? Ответа Ранкофф не знал. Но впервые с тех пор, как ему минуло двадцать два, действительно хотел попросить у судьбы подсказку. Хоть какую-нибудь. Германа Ранкоффа никто бы не назвал человеком непредусмотрительным, решения он принимал всегда обдуманные и выверенные, но подсказок и ссылок на чужой пример не допускал, а уж от советчиков и вовсе бежал как от чумы. Была на то своя причина, и знание это досталось когда-то Герману дорогой ценой. – Профессор Каркаров, - пробасил миниатюрный грифон, закрепленный в правом верхнем углу входной двери. – Меня нет, – коротко бросил еще не до конца пришедший в себя Герман. Все, что Игорь может сказать, ждет до августа. А если он пришел в очередной раз жаловаться на Виктора Крама, то это ждет тем более. До взрыва. По традиции, показывать замок новому преподавателю и объяснять ему то, что не знают и не могут знать о замке студенты, должен заместитель директора. В настоящую минуту этот – вообще-то крайне удобный – обычай Гермна Ранкоффа категорически не устраивал. *** – Виктор, - Фрида кивнула, в два прыжка преодолев добрую четверть огромного зала. Рослая крупная блондинка, она двигалась так стремительно и жестикулировала так экспрессивно, что казалась темнокожей брюнеткой. Не удивительно, что к ней прилипло это «южное» прозвище. – Ты вовремя, я как раз закончила с оформлением. – Почему у меня такое ощущение, что библиотека Дурмштранга охраняется серьезнее, чем национальное собрание? – усмехнулся Крам. В присутствии Фриды у него всегда поднималось настроение: она была единственным человеком в этом замке, с которым было одновременно и легко, и приятно. – Наверное, потому, что это так и есть, – голос девушки доносился уже из соседней комнаты, и Виктор поспешил за ней. – Ты шутишь, я надеюсь? – Нисколько. Ты пойми, Виктор, Дурмштранг создавался не только как школа. Это была крепость, крепость, в которую маги могли отправить своих детей и знать, что, что бы ни происходило в «большом мире», с ними ничего не случится до тех пор, пока они не научатся защищать себя сами. – У магов считается моветоном трогать детей. Девушка расхохоталась: – Очаровательный эвфемизм. Не моветоном, а преступлением, причем один из самых страшных. Но это сейчас, а во времена основания Дурмштранга все было иначе. – Но мы-то живем не во «времена основания Дурмштранга». Фрида почему-то посмотрела на него с жалостью: – Хотелось бы… – протянула она, взмахом палочки открывая искрившуюся от защитных заклинаний дверь. – Секретный фонд, к твоим услугам. Заходи, мне еще нужно тебя опознавательными заклятьями обработать.
Дурмштранг: Глава 3 «… Сияло оно подобно солнцу,и веяло от него силой великой, и открывало тайное тем, кто осмелился заглянуть в свое будущее. Возликовали спутники Меченого, ибо поняли, что в находке этой залог великого будущего». Предание о начале начал «История института Дурмштранг» Меченый вошел в только что построенный Главный зал и – уже в который раз – залюбовался Зелигеном. Двенадцать человек. Те, кого однажды назовут Первыми. Сложный выбор. Сейчас Меченый наконец-то понял то, что много раз слышал от человека, которого, несмотря ни на что, считал своим учителем. Наши недостатки – это оборотная сторона наших достоинств. Одно без другого невозможно. Нельзя выбрать безупречных, просто потому, что таких не бывает на свете. Можно выбрать достойнейших, но этот путь использовался так часто и так редко приводил к желаемым результатам. А можно… Учитель много раз говорил, что зеркало Зелиген – могущественнейшее и опаснейшее из творений. Взаимное доверие и любовь связывают прочнее любых клятв и запретов, этот клей сильнее мечтаний и надежд, он устоит даже перед неизбежными амбициями. Меченый взглянул на своих учеников. «Входите, друзья мои», – кивнул он и отвернулся к зеркалу. Темная поверхность пошла рябью и через минуту из двадцати стоявших в зале человек отразила лишь тринадцать. Основатель и двенадцать Первых. *** Игорь Каркаров, чудом не уничтожив по дороге дверь, влетел в лабораторию зельеварения. – Да что этот грязнокровка себе позволяет! – Игорь! – чуть не пролив желчь броненосца, рявкнул Ранкофф и сам себе удивился. Не склонный по натуре к резким высказываниям и категоричным мнениям он, тем не менее, никогда не реагировал на это слово так остро. – Он смеет мне объяснять, – ярился проигнорировавший начальника Каркаров, – причины, по которым маги приняли статут о Секретности! Он – мне! – Не вижу повода для такой ярости. Вот если бы он объяснял тебе, как лучше держать палочку при трансфигурации чайника в черепаху… Кстати, точку зрения профессора Крама, как я слышал, многие находят любопытной. – Этот твой… профессор даже не знает, что за защита окружает озеро Растеленн! Прекрасный аргумент! Впрочем, для Игоря, чей предок был одним из Первых, это действительно важно. Человек, который не испытывает перед Дурмштрангом должного трепета, не мог вызвать у Каркарова ничего, кроме раздражения. Герман Ранкофф не давал этому качеству своего заместителя оценок, просто всегда помнил о нем и не упускал из внимания при разговоре. Он вообще неплохо разбирался в людях, как, впрочем, и большинство директоров Дурмштранга. Когда случалось иначе, заканчивалось это всегда плохо, либо для самого директора, либо – что гораздо хуже – для всего института. Правда, при всем при этом Ранкофф был достаточно жесток, чтобы игнорировать свою память тогда, когда это было необходимо. – Мне надоели ваши стычки. Слава Зигфриду, сейчас лето, и вас не видят студенты. Хорошего они будут о тебе мнения. Чуть не бросаешься с кулаками на мальчишку, который годится тебе если не в сыновья, то в очень младшие братья. У Игоря заметно порозовели скулы. Слова начальника задели его за живое. – Спасибо, что напомнил. Ранкофф взмахом палочки погасил под котлом огонь. Он не сомневался, что через пару дней Игорь сам попросит его заняться новым профессором самостоятельно. *** Главный зал Дурмштранга (открывается четыре раза в год, на начало и конец учебного года, зимнее солнцестояние и день основания, – мысленно вызвал в памяти Виктор информацию, почерпнутую недавно из очередной «секретной» хроники) оказался совсем не таким, каким его ожидал увидеть профессор Крам. Несколько гобеленов на стенах (в рисунках ни следа магии, по крайней мере, на первый взгляд), четыре стола (три факультетских, один преподавательский), свечи под потолком. Ничего торжественного или величественного, все очень скромно и… как-то уютно. – Никогда не думал, что осмотр одного замка может занять чуть ли ни месяц. – Здесь слишком много охранных заклинаний, – заметил Ранкофф, быстро пересекая зал по направлению к дальней стене. – Какие-то места доступны только в полнолуние, а какие-то – только в новолуние. – А в какие-то можно идти только голым, облившись сливочным пивом? – Поймав укоризненный взгляд директора, Виктор понял, что сказал это вслух, и слегка покраснел. – Простите. Я просто не понимаю этой глобальной паранойи. – Это не паранойя, это магия, которую мы не можем изменить. – При всем уважении, директор, я не верю, что древние маги могли… – С чего вы взяли, что я говорил о магах? – усмехнулся директор, снимая закрывавшее стену покрывало. Виктор ахнул. На дальней стене висело зеркало. Не отражающее ни столы, ни окна, ни даже блеск свечей, темное, но не мрачное, оно приковывало внимание сразу и, казалось, навсегда. Посеребренный орнамент покрыт рунами, от которых за километры веяло сильнейшей магией. – Это зеркало Зелиген, – чуть помолчав, начал Ранкофф. – Вам знакомо это название? Или, быть может, вы узнаете руны? О Зелигене, распределяющем студентов Дурмштранга по факультетам, Виктор, конечно, слышал, но сейчас понял, что директор спрашивает его не про это. Он, чувствуя себя мальчишкой на экзамене, подошел чуть ближе, всматриваясь в узор. Ранкофф отступил на почтительное расстояние, словно не желая мешать. – Нет. Боюсь, рисунок мне совершенно не знаком. *** Когда-то, много лет назад, Герман Ранкофф и сам стоял перед этим зеркалом, ожидая, когда поверхность пойдет рябью и в стекле отразится он сам, в алой мантии с нашивкой того факультета, на котором ему предстоят учиться. Виктор Крам внимательно всматривался в орнамент, а директор не менее внимательно всматривался в темноту перед собой. Обычно постороннему человеку виден только результат распределения, но Герман был уверен, что в этот раз сможет увидеть то, что ему нужно. – Вот эти три руны похожи на эмблемы факультетов. А так же на те, что в руническом алфавите означают «ум», «волю» и «озарение», если я не ошибаюсь. Сходство огромное, но не точное. Ранкофф удовлетворенно кивнул. Он увидел все, что было нужно. – Вы правы. Это единственные руны, которые перешли к нам от зелигенов. Все остальные – их тут ровно пятьсот двенадцать – до сих пор не расшифрованы. – Зелигены… Это что-то из области мифологии?***** – Нет, это из области древнейшей истории, – улыбнулся Ранкофф, набрасывая на зеркало покрывало. Поймав удивленный взгляд Крама, он пояснил: – Зелиген плохо реагирует на чужеродную магию. Пойдемте, прогуляемся, я расскажу вам об этом зеркале, а заодно и о магии, которую не могут расшифровать современные волшебники. *** Закатное солнце золотило спокойные воды озера Растеленн. Герман Ранкофф медленно вел Виктора дорогой на Гермбург. – Зелигены – магические существа, населявшие эти края в начале прошлого тысячелетия. Мы мало что про них знаем. Те руны, которые вы узнали, единственные, что пригодны к использованию в наших формулах, да и то в искаженном варианте. Их перевел когда-то сам Меченый. Говорят, Парацельс смог адаптировать еще две. Не знаю, правда это или нет, но, даже если и так, секрет его открытия умер вместе с ним. Магия зелигенов чужеродна нашей. Но при этом она на удивление долговечна. Магический барьер, окружающий Дурмштранг, стоит уже почти два тысячелетия, не теряя своей силы. Олег Каркаров, директор Дурмштранга, живший в XVIII столетии, полагал, что такая устойчивость связана с механизмом действия. – В каком смысле? – Эти барьеры не абсолютны. В определенное время и при определенных условиях барьер можно пройти совершенно беспрепятственно. – Зато условия эти очень специфические, верно? – По большей части. Похоже, зелигены относились к человеческой жизни куда более внимательно, чем было принято в те времена. Большинство защитных заклятий не смертельны. Но крайне неприятны. Во времена основания Дурмштранга эти места окружали совершенно непроходимые леса. Флора там была, разумеется, магического происхождения, причем такая, что травоведы бубонтюберным гноем изошли бы от зависти. Сейчас все эти растения – например, те же дьявольские силки – нам известны, известны и средства борьбы против них, но в те времена пройти через эти леса было невозможно. Единственная дорога, ведущая к озеру, покрыта каким-то зельем. Оно не убивает, а ослепляет. Катализатор – лунный или солнечный свет. Изящно, просто и опасно. Это место защищалось зелигенами особенно тщательно. Причину мы не знаем. Но именно на дне озера Растеленн Меченый нашел зеркало Зелиген – удивительнейшее и опаснейшее из дошедших до наших дней творений этих существ. – Но распределяющие предметы существуют во многих школах. Шляпа, табурет, перо – у всех по-разному. Это не слишком сложная магия. – Зелиген не просто «распределяющий предмет». Согласно запискам одного из Первых, Максимилиана Люббе, зеркало подбирает студентов на факультет не только по их склонностям, но и по их способности работать в одной команде. – Возможно, это зеркало когда-то использовалось зелигенами для создания боевых дружин, – задумчиво протянул Виктор. – Это, по крайней мере, объяснило бы такую тщательную охрану. – Люббе тоже пришел к такому выводу. – Выводу? Но, директор, если Меченый смог добраться до этого места, значит, он знал о секретах зелигенов куда больше, чем известно нам. – Возможно. Но даже если он что-то и знал сверх того, о чем говорит Люббе, до наших дней эти сведения не дошли. Как бы там ни было, охранные заклинания Дурмштранга постоянно дополнялись и совершенствовались. Особенно серьезную лепту в это дело внесли Первые – ученики и наследники Меченого. – Странно, что после его смерти они не перессорились. Редкостная по тем временам удача. – До смерти Меченого дожило только шесть из двенадцати его учеников, в том числе и Максимилиан Люббе, разумеется. Что до ссор… Почитайте как-нибудь биографию Меченого. Высокопарное, но занятное чтиво. До своего легендарного явления у озера основатель успел вдоволь навоеваться, так что товарищей в том путешествии у него было множество. Выбирая из них двенадцать человек, Меченый воспользовался Зелигеном. Вот и весь секрет его «удачи». – Да, действительно, просто. – Первые были великими волшебниками своего времени, однако самую изящную защиту замка разработал сам Меченый. В те времена на Дурмштранг несколько раз нападали. Конечно, нападавшие теряли людей в огромном количестве, но возможность свернуть, наконец, шею Меченому, этому дальновидному прозорливому колоссу, того стоила. С течением времени замок оставили в покое. Более того, Меченый делом доказал, что действительно создал Дурмштранг для защиты детей, кто бы ни были их родители и на чьей бы стороне ни воевали. – «Мы складываем головы в войнах, которые затеваем мы сами или же маггловские князья. Воину должно погибнуть за свои убеждения, но дети должны жить, дабы не пресекся род наш на земле. Я не пекусь о величии своего сюзерена или собственном величии, но о благе всех магов и о будущем их», – процитировал Виктор отрывок из «Предания о начале начал», с которого когда-то и началось его увлечение Дурмштрангом. – Именно. Прежде, чем ему поверили, защищая эту землю погибло около сорока магов, в том числе шестеро Первых и сам Меченый. По приказу основателя все они похоронены в разных уголках этого леса. Маги, отдавшие свои жизни за это место. Их жертва хранит Дурмштранг надежнее чар зелигенов. Простая магия, о которой в наши времена тоже успели забыть. – Тебе бы миссионерствовать, право слово, Герман, – раздался рядом насмешливый голос. – Заслать бы тебя к Гриндевальду, да, боюсь, он все еще в обиде на то, что ты его вышвырнул отсюда к Гадесу. Виктор резко обернулся. Рука потянулась к волшебной палочке, но замерла, стоило Краму увидеть говорившего. У раскидистого вяза стоял бывший глава немецкого аврората, а ныне глава всего сопротивления Йозеф фон Гаккель. Глава 4 «… «Он чужак в этих местах, нет ему веры!», – вскричал великий маг. И поднялся Меченый, и обратился к магу с такими словами: «Ты любишь эту землю и народ ее. Но что есть твоя любовь? Ты алчешь величия, пусть не для себя, но для многих, но мечтания твои есть цепи, избавиться от которых не дано. Да, я чужой в этих краях. Я не могу предложить тебе любви, могу предложить лишь уважение. Иди к своей мечте и позволь мне хранить твой род не лучше, но и не хуже, чем род твоих соратников и противников». И слушал его маг со вниманием, и понял он вскорости, что видит перед собой величайшего из ныне живущих…» Предание о начале начал «История института Дурмштранг» Величайший из ныне живущих! Ну и чушь! Меченый с трудом встал со стула, разминая мыщцы. Сломанные «испанским сапогом» кости предсказуемо срослись плохо, и магия давалась Меченому с большим трудом. Спасало то, что в этих местах такой малости вполне хватало, чтобы слыть сильным. Долго ли это будет продолжаться, вот в чем вопрос. Сейчас, когда начал брать свое возраст, он все больше чувствовал, что теряет волшебную силу. На бытовую магию хватит, а вот на боевую… Репутации было не жаль, но Дурмштранг ждали трудные времена, которые следовало преодолеть. Во что бы то ни стало. В дверь просунулась вихрастая голова мальчишки, подобранного в самом начале путешествия в греческом захолустье. Потерявший родителей магглорожденный волшебник был очень талантлив и любил учиться. Даже теперь, спустя много лет, смотреть на него было немного больно. Но боль – не повод опускать руки. – Великий… – Здесь нет великих, – Меченый попытался улыбнуться, но скривился от резкой боли в старом шраме. Получивший немецкое имя мальчишка радостно кивнул, прижимая к груди тетрадь в знакомом переплете, которая однажды станет первой летописью института Дурмштранг. *** Воистину, Герман Ранкофф полон сюрпризов! Виктор, бывший когда-то чиновником отдела просвещения, знал, что Герман Ранкофф слывет человеком, для которого нет ничего невозможно, пользуется в Восточной Европе огромным влиянием и вообще имеет репутацию интригана. Однако директор Дурмштранга был настолько обаятелен, что Краму приходилось делать над собой усилие, чтобы обо всем этом не забывать. Профессор казался полностью поглощенным делами Дурмштранга, но именно его поддержка помогла убитому Гриндевальдом Грегориасу Панадакису стать главой Балканского союза пятнадцать лет назад. Спокойный, деловитый и прагматичный, Ранкофф производил впечатление консерватора, воспринимающего перемены исключительно по принципу «надо отменять сверху, пока само не отменилось снизу». Виктор, знавший, что магическое общество вообще довольно консервативно, этому не удивлялся и даже со временем научился извлекать своеобразное удовольствие из совершенно бесплодных споров, в процессе которых к тому же часто чувствовал себя школяром. Однако в сложившийся у него в голове портрет совершенно не вписывался штаб сопротивления, расквартированный на территории Дурмштранга. То-то Гриндевальд его найти не может! Изящное – черт, любимое словечко из арсенала директора, и какое прилипчивое! – а потому беспроигрышное решение. Но как Ранкофф это позволил?! И Каркаров (вот с кем общаться одно удовольствие: все просто, как пряник, – индюк, он и в Дурмштранге индюк), и сам Ранкофф ему все уши прожужжали «нейтралитетом Дурмштранга», и вдруг такое сальто! Виктор не слишком любил необъяснимости и загадки, но настроение у него, несмотря на всплывавшие в голове мысли, было превосходное. Штаб сопротивления (разбитый, к слову, на том же самом месте, где был когда-то лагерь Меченого) полностью примирил его со старым замком, и сомнения почти улетучились. В последнем письме к Калояну профессор Крам попросил его переправить сюда Анну и Владислава. По жене и сыну Виктор скучал безумно, но это чувство было привычным, оно постоянно присутствовало где-то в уголке сознания, а потому радоваться открывшимся обстоятельствам не мешало. *** Герман Ранкофф появлялся в штабе сопротивления только в одном случае: когда там требовался еще один колдомедик. Директор Дурмштранга был зельеваром, но колдомедицину знал очень хорошо и при необходимости с ролью справлялся. Лучше бы, конечно, позвать Фриду, которая была колдомедиком не только по призванию, но и по профессии, но это, к сожалению, чревато. Герман отмерял дозу новейшей модификации зелья «Морфей», когда к нему подошел Виктор Крам, в последнее время в замке только ночевавший. Ранкофф усмехнулся. Что бы сам Виктор о себе не думал, он был воином по натуре, и теперь, после нескольких лет в сопротивлении, к спокойной жизни вернуться вряд ли сможет. Но это как раз и хорошо. – Помочь? Колдомедик из меня ужасный, но с зельями я всегда справлялся. – Знаете, что это? – Зелье Сна-без-Сновидений? – Почти. Только с примесью нескольких восстанавливающих. Три капли на стакан. Зелье очень токсично, а при смешении с хмелем вообще превращается в смертельный яд. Правда, отравить им вряд ли кого-то получится: напитки, содержащие хмель, оно окрашивает в зеленый цвет. Не сильно, но вполне заметно. – «Морфей», – кивнул Крам, на этот раз все-таки удивив даже собравшего о нем все возможные сведения Ранкоффа. Пожалуй, Николас не преувеличивал, когда говорил, что у юноши «феноменальная память». *** – Что такое Темные искусства? Виктор, крутивший в руке бокал с красным вином – другого алкоголя, за исключением разве что грога, Герман Ранкофф не признавал, – чуть не поперхнулся от неожиданности. – Магия, использующая в качестве катализатора эмоции и потому искажающая душу, – заученно буркнул Крам то, что когда-то говорил им, первокурсникам, Николас Калоян. И только потом вспомнил, что профессор Калоян – выпускник Дурмштранга. – Сейчас, к сожалению, гораздо чаще используют фразу «отрицательные эмоции». – Вам смешно? – Конечно. То, что называют положительными эмоциями, бывает не менее опасно и для тела, и для души. Но дело не в этом. За прошедшие с основания Дурмштранга годы к перечню Темных заклятий добавилось несколько томов. И принципиально новых заклинаний там только около трети. Современная магия более рациональна и… математична, если можно так выразиться. Древние маги пользовались в основном именно упомянутыми вами заклятьями, а потому с определением понятия «Темные искусства» были очень осторожны. Сейчас все изменилось: после нескольких веков войн мы осторожничаем с той магией, которую можно разрешить. – Вы хотите сказать, что в Дурмштранге изучают не Темную, а запрещенную магию? – Виктор, наконец, продрался через нагромождение уклончивых высказываний. – Нет. Я хочу сказать, что в Дурмштранге разрешено применение той запрещенной магии, которую наши предки не относили к Темным искусствам. С некоторыми исключениями, разумеется, – например, в XIV веке группа магов доказала, что к Темной магии относится заклятие, вместо которого мы сейчас пользуемся Reparo. Кстати, маги эти были выпускниками нашего института. Виктор удивленно вскинул брови: Ранкофф не страдал пристрастием к дешевому бахвальству. – Самое страшное оружие на свете – знание, – продолжил директор, подтвердив, что бахвальство тут ни при чем. – Кажется, сейчас магглы уже тоже открыли для себя эту бесспорную истину. Бой выигрывает тот, кто лучше понимает противника. – Вы хотите сказать… – В Дурмштранге запрещено применение Темной магии – действительно Темной, а не той, которую так называют для удобства и все из того же страха. Но изучение ее – это другое дело. Иначе наша жизнь будет похоже на бой слепого со зрячим. – Довольно опасная позиция. – Я знаю, что у нас не слишком хорошая репутация, – улыбнулся Ранкофф. Как будто о том, что появление Гриндевальда закономерно, не болтали на всем пространстве от Средиземного моря до Балтийского. Одновременно с этой мыслью Виктор не столько осознал, сколько почувствовал, что в голове возник вопрос, который все никак не удается сформулировать хотя бы для себя. Сделав себе мысленную пометку поразмышлять над этим позже, он заметил: – Отстаивать такое мнение трудно. Тем более война бюрократическая куда опаснее и сложнее открытого боя. – Вы правы. Но Дурмштранг не зря называют «Каменным замком». *** Йозеф фон Гаккель, которого друзья звали просто «Зепп» (впрочем, за глаза его так звали даже те, кто вообще не был с ним знаком) славился тем, что каждую потерю в личном составе воспринимал как персональное оскорбление. Молодые авроры боялись его смертельно: Зепп был нетерпим к пробелам в образовании и требовал от своих подчиненных очень много. Соответствовать его стандартам было сложно, но те, кто все-таки ухитрялся, на своего начальника молиться были готовы. Так что Виктор не удивился, увидев в штабе весь немецкий аврорат в полном составе. За исключением тех, кто погиб, разумеется. – Зепп зол как голодный цербер, – почему-то горько усмехнулась Фрида. – Это не способствует принятию правильных решений. – Ты прекрасный колдомедик, – проигнорировав замечание, заметил Виктор, наблюдая за тем, как девушка колдует над открытой раной, полыхающей темномагической аурой. – Странно, что ты здесь редко бываешь, ведь в штаб часто доставляют раненых. – Это не странно, а закономерно, – отмахнулась Фрида и, по своему обыкновению, едва закончив с одним делом, взялась за другое. На женщину лет сорока, над которой сейчас колдовала библиотекарь-колдомедик, было страшно смотреть. Виктор слышал раньше о странном пристрастии некоторых сторонников Гриндевальда к «испанскому сапогу» – заклинанию, действие которого вполне соответствовало названию, – но видеть последствия ему раньше не доводилось. Фрида с каждой минутой мрачнела все больше, и Виктор ее понимал: зрелище было тягостное. – Гадес, – рявкнула она. Ее пациентка глухо застонала и открыла глаза. – А-а-а-а! Уберите ее! Уберите! Гриндевальд! Гриндевальд! – Успокойтесь, вы в безопасности. – Оставь, Виктор, не надо. – Уберите ее! Уберите! – Какого… Чтоб тебя дракон сожрал, Зепп, зачем ты… Ладно, потом. – Герр Крам, вам лучше уйти. *** – Гриндевальд… – Ульфрида Гриндевальд, к твоим услугам. – Мне следовало догадаться. Действительно, поразительное внешнее сходство. – Тебя это смущает? – Нет. Меня смущают люди, делающие вывод на основе одной только фамилии. – Ты не похож на других магглорожденных, Виктор. – Заметив его удивленный взгляд, Фрида рассмеялась: – Не будь эта ненависть взаимна, до войны бы не дошло. Правых и виноватых тут нет, – продолжила она. Чуть распрямились плечи, чуть угас огонь в глазах, и чем больше Фрида выходила из образа темпераментной энергичной оптимистки, тем больше становилась похожа на своего брата. – Нас всегда было слишком мало для войн. Сейчас ничего не изменилось. Чистокровным и магглорожденным магам надо научиться жить вместе, но движение не может быть односторонним, понимаешь? Конечно, драться проще, чем признать необходимость отказаться от чего-то важного. – Не уверен, что ты права. То есть ты права, конечно, но в данном случае все иначе. Гриндевальд, он… Прости, – несколько поздно спохватился Виктор. Думать о Сурте как о чьем-то брате, как о человеке, которого мог кто-то любить, было неприятно и тревожно. – Все в порядке, Виктор. Это война слишком лично затрагивает нас обоих. Да и вообще всех, кто в ней участвует. Наверное, именно поэтому она идет так долго. Возможно, кто-то со стороны справился бы с ситуацией быстрее и легче. А ты смог бы быть более объективным и разумным там, где не примешивается слишком много не подконтрольных нам эмоций. Виктор промолчал. Он не был уверен, что Фрида права, и вообще думать об этом не хотелось. Но сейчас он понял другое. За семнадцать лет в магическом обществе он так и не отвык мыслить масштабными числами. Камерность мира магов казалась самым простым из того, что вообще в нем есть. Разве важно, тысячи или миллионы. Получалось, что очень важно. Вопрос выживания. Высокопарно, – но правда.
Дурмштранг: Глава 5 «… «Мы создаем это место, дабы хранить будущее наше, сиречь детей наших, до той поры, пока они не будут готовы сами решать, кому служить и ради чего умирать. Всякое знание будет встречено здесь с радостью, дабы ученики наши могли пройти свой путь, не блуждая в потемках, но при свете его. А буде Дурмштранг обратится за помощью к ученикам своим, будут знать они, что делается это для одной единственной цели: дать детям их, которые однажды увидят свет, все то же самое, что дали мы когда-то их родителям», – так говорил Великий…» Предание о начале начал «История института Дурмштранг» Меченый шел знакомой дорогой по зачарованному лесу, быстро уничтожая опасные растения. Хорошо, что у него всегда была отменная память. Из темноты высунулись дьявольские силки, – слетевший с палочки огонь был не таким мощным, как хотелось бы, но его хватило. На этой поляне будут могилы тех, кто погиб сегодня. Это – начало. Пройдет время, будут еще потери, а вместе с ними и новые могилы, и новая магия. Уроборос, вечный круговорот жизни и смерти. Меченый знал, что ему тоже суждено лежать в этом лесу. Сегодня эта мысль казалась приятной. Основатель останется вместе со своими учениками. Защищать то, что стало им всем так дорого. Дурмштранг уцелеет. *** – Так зачем тебе Виктор Крам? – О чем ты? – в первую секунду Ранкоффу не удалось справиться с лицом, но он быстро взял себя в руки. – Перестань, – фон Гаккель махнул рукой и опустился в кресло для посетителей. – Ты таскаешь его за собой, угощаешь своим любимым вином, рассказываешь ему то, что, насколько я знаю, положено знать только директору и больше никому. Виктор, может, и не понимает, что это на тебя не похоже, но я слишком давно тебя знаю. Что происходит? – Ты преувеличиваешь, Зепп. У тебя от последних событий обострилась паранойя. Этот юноша тут человек новый, ему нужна помощь, а от Игоря в данном случае больше вреда, чем пользы. Фон Гаккель наклонил голову и с минуту очень внимательно рассматривал Германа. Кивнув то ли последним словам собеседника, то ли своим мыслям, Зепп призвал себе бокал вина и преувеличенно спокойно спросил: – Что ты видел? *** Виктор провел рукой по борту легкой лодки. – Там стоит домик Меченого, – кивнул Ранкофф в сторону темнеющего островка на середине озера. – Он сохранился в первозданном виде. Полагаю, Первые хотели сделать из него что-то вроде памятника, но сейчас мало кто даже знает, что основатель не жил в замке. Из Меченого, к счастью, не получилось каменного идола. Только легенда, но это уже не его вина. – Чуть помолчав, Ранкофф предложил: – Можете сплавать туда, если хотите, моя лодка в вашем распоряжении. – Спасибо, – кивнул Виктор, мысли которого, по правде сказать, куда больше были заняты настоящим, чем прошлым. – Директор, почему вы позволили Зе… то есть, сопротивлению находиться на территории Дурмштранга? – По той же причине, по которой я не отказал Николасу Калояну. – Я слышал, что в Дурмштранге не принято отказывать своим, и все же эта просьба выглядит несколько неуместной. – Не более неуместной, чем ваш вопрос. Виктор внимательно посмотрел на директора и понял, что тот его не одергивает, а экзаменует. – Хотите сказать, что я задал неправильный вопрос? Вы правы, следовало спросить иначе. Почему Зепп счел себя вправе попросить об этом? Ведь Гриндевальд, каким бы он ни был, – один из вас. Герман Ранкофф на секунду прикрыл глаза. Виктор не знал и не мог знать, что именно так директор Дурмштранга отмечал для себя любое удачно завершенное дело. – Он не один из нас. Правда, среди его сторонников есть выпускники института, но дело не в этом. Геллерт Гриндевальд полагает, что маги должны править магглами. Эта идея, вне зависимости от моральной ее оценки, очень опасна. Не вы ли сами утверждали, что маги приняли статут о Секретности, потому что боялись порабощения? Наши миры могут существовать только автономно. Камень, брошенный с башни, упадет на землю, нравится нам это или нет. Для поглощения маггловского мира нас слишком мало. Остается только прятаться. Любая из возможных альтернатив неприемлема. – Вы как-то сказали, что Дурмштранг всегда будет поддерживать только себя. Я просмотрел списки выпускников за последние сто лет. Впечатляющие успехи. Какие имена! – Дурмштранг гордится своими выпускниками. Даже теми, которым случалось совершать ошибки. – Вы хотите, чтобы ваши студенты были лучшими, потому что потом у них будет достаточно сил и влияния, чтобы защитить это место. – Виктор не столько спрашивал, сколько констатировал факт. – Магические войны почти полностью канули в прошлое. Сражаться между собой – роскошь, которой мы не можем себе позволить. Наши выпускники есть во всех странах Восточной Европы. Они умеют улаживать конфликты без помощи насилия. Они умеют понимать магических существ и других волшебников. В Восточной Европе вот уже четыре столетия не было ни одной войны ни с гоблинами, ни с великанами. Настанет время, и наши выпускники научатся находить общий язык и с магглорожденными волшебниками. Но все это возможно только пока Дурмштранг существует. Такой, какой он есть. Этот замок называют «каменным» не потому, что он консервативен и мало подвержен изменениям. Дурмштранг был и будет крепостью. Самой надежной из всех. – Мне кажется, вы переоцениваете роль одной магической школы в прошлом, настоящем и будущем волшебного сообщества, – ответил Виктор, но в его голосе уже не было прежней уверенности. – Возможно, – словно прочитав его мысли, заметил Ранкофф. – Но риск слишком велик. *** Про Германа Ранкоффа говорили, что он никого и ничего не боится, и по большей части эти слухи соответствовали действительности. Но было одно исключение – Зепп. Видения у Германа начались, когда тому минуло пятнадцать. В те годы молодой студент Дурмштранга был одержим идеей стать новым Бораго, не меньше. Обнаружившийся дар предвидения, о котором Герман, памятуя девиз Дурмштранга «знание – сила» сказал только одному человеку, мало что менял в его планах. До тех пор, пока Ранкофф не начал работать в берлинской лаборатории экспериментального зельеварения, которая по частоте несчастных случаев обгоняла все заведения такого типа. С течением времени видения посещали его все чаще, но Герман не обращал на них особого внимания – просто принимал как информацию к размышлению. Пока однажды не увидел, как должен погибнуть его хороший приятель, можно сказать, друг, Вилли Люггер. Говорят, есть провидцы, которым удается, руководствуясь своими видениями, менять что-то к лучшему. Герман довольно быстро понял, что, даже если это и правда, он к их числу не принадлежит. Йозеф фон Гаккель, по молодости лет увлекавшийся парадоксальными изобретениями вроде хроноворотов, убеждал его, что нельзя вмешиваться в ход времени. Разумеется, Герман не слушал. Разумеется, у него ничего не получалось. Раз за разом, провал за провалом, пока однажды, пытаясь предотвратить очередной взрыв в лаборатории, в результате которого должны были погибнуть двое, Герман не поспособствовал именно тому, чего пытался избежать. Ранкофф оставил эксперименты. К своему дару с тех пор он стал относиться с опаской. Какие-то видения возникали лишь один раз, какие-то повторялись помногу, какие-то подсказки Герман игнорировал, наступлению каких-то событий старался помочь. Дар предвидения оставался полезной, хоть и несколько обременительной штукой, но каждое видение о чьей-то смерти приводило Германа в ужас. Довольно флегматичный от природы, Ранкофф не мог спокойно смотреть на боль такой потери. «Тебе не дано изменить их будущее, своими предупреждениями ты только сделаешь несчастным их настоящее», – Зепп говорил это так часто, что Герман в конце концов ему поверил. Поверил и смирился. За прошедшие годы Ранкофф кое-как разобрался со своими отношениями с судьбой, – если она, конечно, вообще есть, во что он, несмотря на свой дар, все равно не верил. Видения о чужих смертях не посещали его уже около тридцати лет. Ранкофф давно обратил внимание, что чем ближе ему «главный герой» видения, тем серьезнее получаемая информация. За прошедшие годы Герман потерял почти всех, кого любил настолько, чтобы увидеть, как для них решится вопрос жизни и смерти. Всех, кроме одного. Йозеф фон Гаккель был последним человеком, о чьей смерти Герман Ранкофф будет знать, но которую не сможет предотвратить. *** – За каким Гадесом Гиндевальду Балканское министерство магии? – рявкнул фон Гаккель. – У нас несколько операций сорвалось из-за того, что его светлость, точнее, темность, видите ли, заняты. Вот только чем? – Ты неправильно оцениваешь этого человека, Зепп. Его главная одержимость не Темная магия и не власть над миром, а бес куда более непредсказуемый и опасный – страх смерти. Вероятно, на Балканах есть что-то, что может помочь ему решить свою основную задачу. – Зигфрид! Отдел Тайн. – Прошу прощения. – Отдел Тайн уже много лет работает над хроноворотом, способным перемещать людей в прошлое на срок до тысячелетия. Ранкофф и Зепп переглянулись. – Дары смерти. – Но это чушь, бред, сказка для детей, – опять разозлился фон Гаккель. Виктор подумал, что Фрида, пожалуй, была права: с такими нервами принимать рациональные решения сложно. – Не важно, чушь это или нет. Важно, что Сурт в нее верит. – Вы представляете, что будет, если этот… субъект попадет хотя бы на сто лет в прошлое? – Лучше не представлять. Балканское министерство нужно вернуть немедленно. Герр Крам, я не уверен, что имею право просить… – Разумеется, герр фон Гаккель, я к вашим услугам. *** Все-таки Виктор не удержался и отправился на гематитовый остров. Захотелось увидеть все своими глазами, постараться почувствовать человека, создавшего в буквальном смысле слова целый мир. Не факт, что после стольких лет это вообще возможно, но попробовать стоило. Открыв дверь скромного, потемневшего от времени домика, Виктор сразу понял, что нашел именно то, что искал. От каждой вещи в комнате исходил тот особый, ни с чем не сравнимый аромат скопившегося времени. Время пахло полынью, прахом и немного горечью, ему нипочем было даже присутствие людей. Точнее, домовых эльфов: вся обстановка в комнате выглядела древней, но не ветхой. За этим местом тщательно следили. Виктор сделал несколько шагов, ощущая, как пружинит под ногами пол. Заглянувший в окно лучик заходящего солнца отразился от какой-то стекляшки. На полу лежало зеркало, точная копия Зелигена, только очень маленькая. Виктор нагнулся за безделушкой. Дьявол! Стекло было разбито. Воистину, домовые эльфы – самые дотошные существа на свете. Черт знает сколько лет протирать разбитую побрякушку! Виктор по инерции, как в детстве, засунул порезанный палец в рот и потянулся за палочкой. Взгляд его упал на стоявший посередине комнаты стол, и профессор Крам моментально забыл обо все на свете. Кожаный переплет был именно таким, каким его описывал Люббе, воспоминания которого Виктор не только прочитал, но и почти выучил наизусть. Ярко-алые края, на уголках – золотистые наконечники и причудливый орнамент, о значении которого рунологи спорят до сих пор. Неужели дневник Меченого все-таки существует? Поколебавшись минуту, Виктор подошел к столу и поддел ногтем обложку. С порезанного пальца на пустые белые страницы упала небольшая капля крови. В окне снова показалось солнце. Крам на секунду зажмурился, а, когда открыл глаза, кое-что изменилось. На широких полях проявились наброски портретных миниатюр, белый лист быстро покрывался латинским текстом. Но во времена Меченого еще не было заклинания, способного зачаровать пергамент подобным… Виктор выронил палочку. Он узнал почерк. Глава 6 Грифон, охранявший кабинет директора, отпрыгнул в сторону, даже не спросив пароль. Раньше Виктор не обращал внимания на эту его странность. Он вообще ни на что не обращал внимания. Кретин! В кабинете никого не было. Крам замер посреди комнаты, пытаясь взять себя в руки. Взгляд привычно упал на темный портрет без изображения. Ранкофф утверждал, что Меченый никогда не показывается, но теперь Виктор был склонен полагать, что это ложь. Словно в подтверждение его мысли, нарисованная драпировка на портрете чуть колыхнулась. Меченый смотрел на Виктора Крама немигающими глазами. Похоже, знаменитое «каменное» лицо стало таким из-за травмы. Рассекавший правую половину лица шрам, если он был магического происхождения, наверняка превращал любую мимику в адскую пытку. Виктор смотрел на портрет основателя Дурмштранга, гадая, что же это было за заклятье, и отчаянно пытался отделаться от ощущения, что смотрит в зеркало. Герман Ранкофф стоял за спиной профессора истории магии и внимательно разглядывал Меченого, которого действительно видел первый раз в жизни. Если, конечно, не считать видений об этом самом моменте, которые посещали его с завидной регулярностью вот уже пять месяцев. *** Виктор Крам с окаменевшим без всякого шрама лицом слушал инструктаж, затеянный Зеппом перед штурмом Балканского министерства магии. – Наша главная задача – хроноворот. Герр Крам утверждает, что он существует в единственном экземпляре. Для более существенной цели нас слишком мало, – фон Гаккель запнулся и стиснул зубы. Наблюдавший эту сцену из-за портьеры Герман Ранкофф знал, что разгром штаб-квартиры балканского сопротивления Зепп переживает едва ли менее остро, чем Виктор Крам, потерявший сразу и жену, и сына. Магглорожденный волшебник, которому суждено было стать основателем имеющего репутацию оплота чистокровных волшебников института, не разговаривал с директором уже десять дней. Он пропадал в штабе сопротивления или в библиотеке, в компании Фриды, которая бросала на Ранкоффа весьма недвусмысленные гневные взгляды. Пусть. Решение далось нелегко, но оно было принято. Точнее, так ему казалось несколько часов назад. – Вы использовали меня! – Профессор Крам… – К черту профессора! Я не намерен играть в ваши игры. Мое место здесь и сейчас. Нельзя вмешиваться в ход истории. – То, о чем идет речь, – уже история. Это вы пытаетесь вмешаться в ее ход, игнорируя очевидное. – Я ничего не игнорирую, герр Ранкофф. История позаботится о себе сама. Не важно, когда и как именно, но сама. Или не позаботиться, но это уже ее дело. Я ей помогать не намерен. И играть в ваши игры не желаю! С меня хватит! Герман Ранкофф вспоминал этот разговор и вертел в руках письмо, полученное от Николаса Калояна пару часов назад. Да, решение принято, но кто бы знал, что исполнять его придется такой ценой. *** – Ты псих, Геллерт. – Нисколько. Дары смерти существуют. Старшая палочка уже у меня. Остальные тоже скоро станут моими. Либо при помощи хроноворота, либо при помощи Дурмштранга. – Ты псих! – Вы повторяетесь, герр фон Гаккель. И бросьте это панибратство – я за прошедшие годы все-таки поумнел. – Дурмштранг – запретная территория. – Для вас. Но Ранкофф сам нарушил нейтралитет, когда пустил туда вашу команду. Я, можно сказать, следую примеру лучшего. – Что ж, вперед. Следуй. – Не рассчитывайте погулять на моих похоронах. Общение с садистами, знаете ли, утомительно, но временами себя оправдывает. После встречи с некоторыми моими… хм, коллегами ваш приятель Крам станет посговорчивей. Да и с окклюменицей он не в ладу. Расскажет все, что знает. Так или иначе. А знает он много. Это написано на вашем лице. В голове этого грязнокровки я уже нашел массу любопытных деталей. И знаете, о чем подумал? Неплохо бы нам преподнести старому идиоту Ранкоффу небольшой подарок, как думаете? – Скотина! – Надеюсь, подарок будет доставлен. Сами знаете, контролировать такие вещи сложно. Но я рискну. «Герман, не смей, не смей, не смей…» – Avada Kedavra. «…себя винить». То ли легилименция, то ли слишком явное выражение давно знакомого, изученного до мельчайших подробностей лица. Какая разница. Герман Ранкофф прикрыл глаза, приходя в себя после видения, которого ждал и боялся вот уже тридцать лет. *** – Ты знал! – крикнула Фрида, размахивая перед лицом директора Дурмштранга каким-то пергаментом. Герман никогда не видел Анну Крам и уж тем более не знал ее почерк, но не сомневался, что письмо было именно от нее. Ранкофф чуть скосил глаза в сторону пустого портрета. Когда-то ему казалось, что Меченый наблюдает за замком и тем, кто сегодня занимает принадлежавшее ему когда-то место. Сейчас Герман знал совершенно точно, что Великий здесь и слышит их. Что ж, он имеет право на правду. – Да. Ранкофф ожидал гневной отповеди, но, видно, мелькнуло в его взгляде что-то, что заставило Фриду промолчать. Они смотрели друг другу в глаза, и Герман видел, что она, единственная, кроме него, знающая всю правду, если не приняла и не простила, то по крайней мере поняла. – Зигфрид, Фрида, да какая разница, – фыркнул ничего не понимающий и от того донельзя раздраженный Игорь Каркаров. – Они ведь не дурмштранговцы, и вообще… Что «вообще» осталось невыясненным, потому что Фрида со всего размаху залепила Игорю увесистую пощечину. Оставшись один, Герман Ранкофф взял в руки бокал и пригубил светлое чешское пиво, которое не пил со времен ранней юности. Ему вспомнился Крам, рассматривающий покрывавшие раму Зелигена руны. Крам, в окружении Первых, и призрачное отражение умершего много столетий назад Максимилиана Люббе с точно такой же, как на единственном сохранившемся портрете, растрепанной шевелюрой. В этом замке Великого помнило все: и грифон, охраняющий кабинет директора, и даже созданное исчезнувшим народом зеркало. Интересно, что же все-таки произошло в министерстве магии на Балканах? Как Виктор добрался до хроноворота? Впрочем, не все ли равно. История, действительно, позаботилась о себе сама. Видно, судьба и впрямь существует. Для всех Виктор Крам был убит Гриндевальдом. А то, что не для всех… Это решать самому Великому. Герман отсалютовал бокалом с отливавшим бутылочным зеленым цветом напитком пустому портрету на стене. Калоян, конечно, не оставил бы Крама в руках Гриндевальда. Но это – потерянное время и новые допросы. Хроноворот был для Виктора единственной возможностью спастись из лап Гриндевальда сейчас. Стал бы он ею пользоваться, если бы знал, что его жена и сын живы? Нет ответа. Но риск был слишком велик. Наверное, все правильно, но… Слишком много «но» и для слабых надежд, и для куда менее гибкой, чем хотелось бы, совести. Дурмштранг уцелеет, – и это все, что имеет значение. Герман Ранкофф чувствовал, что засыпает. На пороге между тьмой и явью он вдруг увидел, ясно и очень четко, грядущее первое сентября и Фриду в директорской мантии за преподавательским столом. Но как? Впрочем, какая разница? История позаботиться о себе сама. «Он пришел с южного полуострова, могущественный маг, покрытый шрамами былых битв. Мудрейшим из мудрых называли его современники, учителем назвали его последователи, Великим называем его мы. С того дня начинается наша история…» Предание о начале начал «История института Дурмштранг» Fin ____________________________ прим * от нем Rätsel (загадка) ** от нем gemerkt (меченый) *** от нем gemerkt (меченый) **** Сурт – огненный великан, персонаж германо-скандинавской мифологии. В день Рагнарёк его орды двинутся на север «подобно южному ветру», чтобы сразиться с богами. Прозвище, которое дали Гриндевальду его противники. Имело иронический оттенок, ведь великаны магического мира обладают большой физической силой, но с умственными способностями у них не очень хорошо. ***** в германо-скандинавской мифологии зелигены – духи леса.
taiverin: Сурово и пафосно. Очень в духе. Замкнулась история неплохо. Раскрытие темы - 9 Впечатление - 10 Исправила оценки. :) В смысле повысила. Все-таки сильный фик.
FelixLakrima: Да, фик сильный. Очень сильный. Настолько сильный, что его хочется перечитывать, чтобы еще какие-то моменты, которые при первом прочтении ускользнули, разглядеть. И что приятно в одной "тональности" с клипом. 10/10 Вообще в этот раз многие команды целиком "в образе". Поэтому читать и смотреть очень интересно.
Луммокс: 10/10. Я...такая глупая. Почти ничего не поняла. Но то, что поняла, поразило. ---- Единственное что - поДчерк. Это стыдно.
Полётчица: Грамотность кое-где похрамывает, но ничего )) 8 7
kos: Здорово! Этакое северное волшебство, суровое и спокойное. И страшное. Хоть и догадывалась уже, к чему дело идет, все равно поразило. Ранкофф и Фрида достойны продолжения! 10 10
alexi: Ничего не понимаю... Это АУ? Где Крам не был в Дурштранге, когда учился? Или есть еще один Дурмштраг, из которого он приезжал в Хогвартс?
kos: alexi Этот Крам - дед нашего Виктора Крама. Который якобы погиб на войне.
FelixLakrima: alexi как я поняла - Виктор Крам ст. о котором здесь речь - это дедушка того Виктора Крама - ловца, который приезжал в Хогвартс.
FelixLakrima: kos с разницей с минуту
Истеричный профессор: Мне понравилось. Сурово и оригинально. 10/10
DashAngel: 9/9
Дурмштранг: FelixLakrima Настолько сильный, что его хочется перечитывать, чтобы еще какие-то моменты, которые при первом прочтении ускользнули, разглядеть. Ох Спасибо огромное kos благодарю Ранкофф и Фрида достойны продолжения! :) Я подумаю над этим, может, что и придумается :) alexi Спастбо за внимание к работе Все написано в шапке :) Речь, действительно, идет о деде того Виктора Крама, который участвовал в Турнире Трех Волшебников в 1994-1995 году Луммокс спасибо И за найденную опечатку тоже Истеричный профессор taiverin Полётчица DashAngel спасибо за внимание и оценки
ВедЪма: Очень любопытно сюжет закрутили. И концовка для меня оказалась неожиданной. Спасибо
FelixLakrima: Дурмштранг Перечитала еще раз. Очень, очень :) Один вот вопрос: а почему Фрида станет 1-го сентября директором, а не Каркаров? А еще не пойму, почему на такой отличный фик так мало отзывов и так мало "десяток"
alexi: Дурмштранг Аааааааа... я тупой ёжик и читать не умею Тогда всё понятно )))) Теперь всё правильно )))) Вот ни за что бы не догадалась, что "Растеленн" от Rätzel произошло. Вот ведь как слово выкрутилось
Alix: 10 10
Lady Nym: Я пока не дочитала до конца, но меня мучает вопрос: почему наpвание на английском?
Остролист: Восхитительно!.. 10/10
miloshevich: Даже не знаю, что сказать. Я - добрый читатель, десяток много ставлю, и вот теперь поплатилась. Потому как этот фик на голову выше, ИМХО. Отразить это в оценках не могу, так что просто сообщаю своё мнение. А еще очень жаль, что это фанфик:( то есть как фик он тоже хорош, но идея заслуживает ориджинала. 10 10
Toriya: 1) 10 1) 8
kassara: 10/8
KiSa_cool: 10 10
dakiny: 10 8
belana: великолепно. Дурмштранг, вы молодцы!
KatrinMort: Плюсы 1. "– Я заметил в вашей речи много уклончивых фраз. Вы не доверяете «официальным источникам»? – Я доверяю только тому, что видел собственными глазами". автор только что проехался по одному из моих кинков. Покусания фику не видать, он мне уже нравится. 2. Хороший язык. Приятно читать. 3. "– Мы не… – Герман Ранкофф запнулся, подбирая подходящий термин, – националисты, профессор Крам, но и не богадельня". Я не могу внятно объяснить, что именно мне нравится в этом предложении. То ли вот эта заминка Ранкоффа, которая добавляет еще одну черточку к его портрету, то ли это вот "но и не богадельня". Четко так. 4. "Не обольщайтесь, юноша. Наши традиции не имеют отношения к какой бы то ни было политической силе. Дурмштранг всегда поддерживал и всегда будет поддерживать только себя". Опять автор бьет в мое слабое место ))) 5. "Меченый взглянул на своих учеников. «Входите, друзья мои», – кивнул он, и отвернулся к зеркалу. Темная поверхность пошла рябью и через минуту из двадцати стоявших в зале человек отразила лишь тринадцать. Основатель и двенадцать Первых". И думаешь, который из них Иуда? А потом появляется Зеркало и понимаешь, что Иуды не было. 6. "– Зелиген не просто «распределяющий предмет». Согласно запискам одного из Первых, Максимилиана Люббе, зеркало подбирает студентов на факультет не только по их склонностям, но и по их способности работать в одной команде". О-ооооо... Да-да-да. Логично! 7. "Сломанные «испанским сапогом» кости предсказуемо срослись плохо, и магия давалась Меченому с большим трудом". И опять маленький штрих, который заменяет собой целую главу. 8. "например, в XIV веке группа магов доказала, что к Темной магии относится заклятие, вместо которого мы сейчас пользуемся Reparo". Я хочу знать, какое это было заклятье, почему оно относилось к Темной магии, и не хочет ли автор написать еще много-много разъяснений и уточнений? Потому что это будет бесчеловечно с его стороны - не написать больше ничего о Дурмштранге. 9. Боже мой.. я дочитала до эпизода с дневником. Каркаров мне не нравится все больше и больше. 10. Анна и Владислав. И эта обманка. Жестоко, но целесообразно. Минусы: 1. "Посеребренный орнамент покрыт рунами, от которых за километры веяло сильнейшей магией". Плохо выбран термин для расстояния. Бьет по глазам сразу. А это не минусы, ибо технические моменты. Автор, у вас тут опечатки, когда будете выкладывать еще где-нибудь, исправьте, пожалуйста: 1. . Директор Дурмштранга против воли улыбнулся: ему начинал нравиться этот хмурый серьезный юноша, в свой двадцать восемь выглядевший на все сорок. 2. Виктор, бывший когда-то чиновником отдела просвещения, знал, что Герман Ранкофф слывет человеком, для которого нет ничего невозможно, пользуется в Восточной Европе огромным влиянием 10/10
Айса: KatrinMort пишет: Автор, у вас тут опечатки, когда будете выкладывать еще где-нибудь, исправьте, пожалуйста: есть еще опечатка, там, где про моветон и преступление. Спасибо, фик понравился очень. 10/9
katerson: Сурово. Логично. Очень интересно по-началу запуталась в именах, но быстро разобралась 10 10
Карта: 1) 10 2) 10
СЮРприз: Впечатлилась. Знаете вашу работу и фиком как-то не хочется называть. Ощущение, что писатель втиснулся в рамки канона. Раскрытие темы считаю самым лучшим. Стиль суров и тяжеловат, но абсолютно в характере данной школы. Мое глубочайшее уважение. 10/10
Aidan Kirwan: Вырисовывается очень притягательный портрет Дурмштранга. Цельно, сильно, интересно. Никакого впечатления затянутости. "Все те же мы: нам целый мир чужбина, Отечество нам Царское Село сумрачный Дурмштранг." Ну, как-то так :) 10/10
donna_Isadora: Просто потрясающий фик! И очень дурмштранговский! Спасибо вам за него!
21: 10/10
Дурмштранг: belana ВедЪма kassara dakiny Toriya Айса спасибо :) FelixLakrima Один вот вопрос: а почему Фрида станет 1-го сентября директором, а не Каркаров? В каком смысле? Вы имеете в виду, зачем? Игорь не подходит на роль директора Дурма, по крайней мере, сейчас, он узковато мыслит. В отличие от Фриды. Это, конечно, была бы не трагедия (ибо он готов защищать и хранить Дурмштранг), но привнести что-то новое он не в стостоянии, а время-то идет, так что выбор явно не лучший =) А если вы имеете в виду "как", то этого я сама, честно говоря, не знаю. Знаю только, что без Меченого (то есть его портрета) не обошлось :))) alexi Вот ни за что бы не догадалась, что "Растеленн" от Rätzel произошло. Вот ведь как слово выкрутилось Ну, названию почти два тысячелетия - не удивительно, что звуки качуют туда-сюда :)) Lady Nym потому что русский варинт мне не нравится, а немецкий все равно пришлось бы переводить :) miloshevich А еще очень жаль, что это фанфик:( то есть как фик он тоже хорош, но идея заслуживает ориджинала. Боюсь, вы мне льстите Большое спасибо за отзыв KatrinMort о, спасибо за выловленных блох Я хочу знать, какое это было заклятье, почему оно относилось к Темной магии, и не хочет ли автор написать еще много-много разъяснений и уточнений? Не уверена, что меня хватит на детальную проработку теории магии Что касается заклятья, то оно относилось к Темной магии, потому что в качестве "спускового крючка" использваоло эмоцию, которую можно было бы описать как "уверенность в том, что тебе дано все исправить". Чем чаще пользуешься, тем меньше остается сомнений в том, что для тебя вообще есть что-то невозможного. А заклинание бытовое, пользоваться им проходилось часто. Примерно так =) Большое спасибо за такой подробный отзыв, мне очень приятно Aidan Kirwan "Все те же мы: нам целый мир чужбина, Отечество нам сумрачный Дурмштранг." Ох... Спасибо Вы правы, конечно: действительно, как-то так =) donna_Isadora и вам спасибо Alix Остролист KiSa_cool katerson Карта СЮРприз 21 огромное спасибо
KatrinMort: Дурмштранг пишет: Что касается заклятья, то оно относилось к Темной магии, потому что в качестве "спускового крючка" использваоло эмоцию, которую можно было бы описать как "уверенность в том, что тебе дано все исправить". Чем чаще пользуешься, тем меньше остается сомнений в том, что для тебя вообще есть что-то невозможного. А заклинание бытовое, пользоваться им проходилось часто. Примерно так =) Гы-ыыыым. Мне стало еще интереснее. Я знаю, что просить продолжение в фандоме считается дурным тоном. Но если вдруг Вы захотите написать еще что-нибудь про Дурмштранг... *застенчиво краснеет и прекращает дозволенные речи*
drop: 10 10
Alefiko: Я тут обращение для тоскующих дЭушек сочинила глядя на вас. Уж не обессутьте.... Хотите мужиков нормальных Без заморочек и стенаний, Без полуношной страшной драмы, А с мышцами как у Ван Дамма? Без комплексов и вытия: "Зачем живу на свете я?" Но с гордостью носящих шрамы. Не сыпящих вам "соль на рану", Но держащих высокий ранг - Добро пожаловать в Дурмштранг !!! А оценки ставить мне низзя, я еще "маленькая"
netttle: 10 9
FelixLakrima: Alefiko Здорово!
Illusion: Хорошая работа. Спасибо автору и команде. 10 9
Melany: Очень интересно и стиль завораживает 9/9
assidi: Автор, вам бы ориджиналы писать и издаваться... Вещь монументальная получилась, ее бы в виде книги, да читать неторопливо... 10 10
Owk: Очень сильно. Спасибо Раскрытие темы - 10 Впечатление - 10
Дурмштранг: netttle Illusion Melany спасибо KatrinMort Я подумаю =)) Но, само собой, не обещаю =) Alefiko Ух ты! Мне очень приятно, что наше творчество вдохновляет наших читателей Большое спасибо assidi Боюсь, вы мне льстите Я очень рада, что вам понравилось =) Owk drop огромное спасибо
ele: Дурмштранг пишет: А если вы имеете в виду "как", то этого я сама, честно говоря, не знаю. Знаю только, что без Меченого (то есть его портрета) не обошлось :))) То есть Крам все-таки отомстил Ранкоффу? Или он просто после его смерти поспособствовал, что б директором стала Фрида, а не Каркаров? Фик потрясающий. О том, что что-то с прошлым-настоящим неладно догадалась на моменте использования сторонниками Гриндевальда испанского сапога, но мне и в голову до сцены в доме Меченого не пришло, что все это имеет отношение к Краму. Блестящий язык, потрясающие нюансы и мелкие детали. Незнакомые характеры ожили, впечатление что я знакома с этими людьми давно. Спасибо! И да, магическая часть детальна и очень правдоподобна, за что отдельный респект. 10++++++ 10++++++
Arahna: 1. 10 2. 9
Дурмштранг: Arahna спасибо :) ele То есть Крам все-таки отомстил Ранкоффу? Или он просто после его смерти поспособствовал, что б директором стала Фрида, а не Каркаров? второе, конечно :) Месть тут совершенно ни при чем :)) да и не думаю я, что у Меченого могло даже возникнуть такое желание. огромное спасибо за отзыв
Сова: Ух. Захватывает 10 10
Tay: 10 10 Спасибо! Это очень интересная история. И язык прекрасный. http://www.diary.ru/~Tay13/
elenmt: 10/10 Впечатляет!
xenya : Ого! Как придумано, закольцовано и написано! Дурмштранг , браво! 10/10
zanuda: Это совершенно замечательно. Высочайший уровень.
Дурмштранг: Сова Tay elenmt xenya zanuda большое спасибо
Турмалин: 10 и 10 http://hpfiction.borda.ru/?32-typmalih
Дурмштранг: Турмалин спасибо :)
Dita: 10/8
lady Gremlin: 1) 10 2) 10 После прочтения долго была под впечатлением. По-моему, это оригинальное произведение, которое только самым краешком соприкасается с миром Роулинг.
red_up: Мощный фик, по настоящему северный... 10 10
Дурмштранг: Dita lady Gremlin red_up спасибо :)
Eva: 10 8
Nuttsy: сурово и сильно. 10/10
vlad: 10-9
Рыжая Элен: 10/9
Дурмштранг: Eva Nuttsy vlad Рыжая Элен спасибо :)
Eva999: 10 10
Дурмштранг: Eva999 спасибо
Пух: 10/8
бурная вода: 9 9
Дурмштранг: Пух бурная вода спасибо :)
Anarda: 10 7
Дурмштранг: Anarda спасибо :)
Toriya: 1) 9 2) 8
StephenFry: В этом туре (ВС2) это был один из лучших фиков. Чуть не мое из-за обилия новых персонажей. 10/9
бубля: 10/10
Дурмштранг: Toriya StephenFry бубля спасибо :)
tirzaka: 10/8 Несколько предсказуемо (но это беда почти всех фиков с хроноворотами), местами затянуто... но в целом читать интересно, напряжение нагнетается как положено. Дурмштранг и его история очень зримы. И вам удалось не наломать дров со средневековой стилизацией. Молодцы.
tigrjonok: Всем большое спасибо за отзывы
полная версия страницы