Форум » Архив "Весёлые старты" 2010 9-12, внеконкурс » ВС 10: "Подлинная история Джиневры Уизли...", ГП/ДУ, драма, АУ » Ответить
ВС 10: "Подлинная история Джиневры Уизли...", ГП/ДУ, драма, АУ
Гарри и Джиневра: Задание 10. Авторский фик на тему "Dum spiro, spero. Пока дышу — надеюсь" Название: Подлинная история Джиневры Уизли, или Гарри Поттер и ненаписанный роман. Автор: Дороти (aka Мэвис) Беты: Elga, Guest Пейринг: ГП/ДУ Тема: Dum spiro, spero. Пока дышу – надеюсь Рейтинг: PG-13 Жанр: драма Дисклеймер: Реалии и персонажи Поттерианы принадлежат Дж.К.Роулинг, а наши страхи и радости - только нам и больше никому. Предупреждения: [more]Предупреждение раз: вы не поверите, опять Джинни-центрик Предупреждение два: этому канону уже ничто не повредит [/more]
Ответов - 36, стр:
1 2 All
Гарри и Джиневра: Есть правила на все времена. У кого-то они сформулированы в заповедях, записаны где-то в старых книгах, высечены на скрижалях, а уж потом — разнесены по свету, растиражированы в сотнях бессмысленных фраз, затерты и благополучно забыты. Вам интересно, откуда Джинни знает про скрижали? Оттуда. И не уточняйте, во сколько ей обошлись эти знания. Сколько она заплатила за всё. Её собственное единственное правило на все её времена выглядит мелко и недостойно в сравнении с этими глыбами. В сравнении с тысячами книг. Или с иссечёнными надписями камнями. Её собственное правило — быть самой собой. Оно не забыто, конечно. Но затирается повседневной суетой. Пропадает за словами, сказанными, написанными, да просто подуманными. За делами, казалось бы, полезными и обязательными. За людьми, хорошими и разными. За… Есть сто тысяч «за». И только два часа на то, чтобы остаться в одиночестве и вспомнить про правило. Два часа, утром, когда дети еще спят, а мир вокруг лениво просыпается. Все восходы солнца, и сад в мокрой паутине росы, и тишина, которая давит на уши и на плечи — именно то, что нужно. …Гарри никогда не просыпается в эти её пять утра. Никогда не просыпается, но всегда отслеживает, Мерлин его разберет, как. Протягивает руку и, не открывая глаз, хватает её за полу пижамы или ночную рубашку. Такой полудетский жест, обозначение права собственности, смешно в их годы, право. Он опять выглядит как подросток, вечный подросток, несмотря на седину, сделавшую его забавно пегим. «Наверное, потому, что он без очков, — думает Джинни. — Или потому, что спит. Все спящие как дети». Она так и стоит вполоборота у кровати, дожидаясь, пока пальцы Гарри разожмутся и рука упадет на одеяло. Каждое утро начинается так. Теперь можно выпить молока. Холодного, белого и густого, прилипающего к нёбу, и она ещё водит языком во рту, стирая вкус, пока спускается в сад. Детям нельзя холодное молоко, а ей можно. Джинни можно почти всё. Хотя она всё равно не решится превратить свой теперешний дом в «Нору», а ухоженное пространство вокруг дома — в тот сад. Тот сад с корявыми деревьями, бестолковыми грядками, стихийными мамиными клумбами (иногда на маму накатывало, да). Здесь даже нет ни одной гномьей норы, только Джинни обязательно, раз в неделю, проверяет укромные углы ближе к ограде — вдруг забредёт хоть один? Вряд ли получится его поймать, пусть хулиганил бы. Нельзя сказать, что она скучает по гномам. Было бы по кому. Нет, можно. И она веселеет после признания. Теперь сад выглядит красивым, как и было задумано — много солнца, влажная длинная трава, по которой приятно ходить босиком, и яркие пятна разбросанных вдоль дорожки игрушек. …Гарри уходит на работу, когда дети завтракают на кухне, поэтому он просто кричит от камина: «Я пошёл, пока!» Так громко, словно потерялся в лесу. — Пока, па! — хором отвечают Джимми и Ал, а Лили смеётся и бьет ложкой по тарелке. Кому-нибудь может показаться, что ответ Джинни не слышно за их голосами, но на самом деле она молчит. Она никогда — ни-ког-да! — не прощается с Гарри. Ждет ли его многодневная поездка в Европу или обыкновенный рабочий день в Министерстве – Джинни не скажет ему ни «до свидания», ни «до встречи», ни того же самого простого «пока». И не будет смотреть, как он уходит. Их прощание в Хогвартсе, перед Битвой, навсегда останется последним. Недаром ей вспомнились гномы. Сова сидит на суку старой липы, ослепительно белая, вызывающе похожая на Буклю и страшно недовольная ярким утренним светом. Они так и смотрят друг на друга, моргая, — Джинни и сова, словно обе не могут подобрать нужных слов. — Ну-ка брысь отсюда, — негромко говорит Джинни и оглядывается на дом. Это придает ей сил; пусть палочки нет, но стихийную магию никто не отменял. Как в детстве. Она протягивает руку, чувствуя, как теплеет ладонь, как приятно покалывает кончики пальцев. Птица успевает лишь встряхнуться — поток света, ярче солнечного, ярче белоснежных перьев — обхватывает её, приподнимая над веткой, потом — над деревом, и еще выше, и дальше, дальше от дома и сада. — Нечего здесь делать, так ему и передай! — добавляет Джинни вслед, стряхивая свет с руки, как капли воды. Она направляется к крыльцу, и ей почти не страшно, скорее, весело, потому что она вспоминает о сотне сов, присланных Дамблдором на Прайвет-Драйв, когда Гарри не хотели отпускать в Хогвартс. …Если с прощаниями у них не задалось, то возвращения домой — её возвращения домой — Гарри умел превращать в нечто совершенно неожиданное. Конечно, речь шла не о ежедневных прогулках с детьми или визитах к родственникам. Когда она вернулась из Мунго с новорождённым Джимми, над домом расцветали-распускались огромные огненные бутоны невообразимых и никому не известных цветов. Что больше всего поразило Джинни, выросшую под оглушительные звуковые эффекты близнецов, так это то, что букеты фейерверков были абсолютно бесшумными и оттого совсем нереальными, похожими на огромные колдографии в темнеющем вечернем небе. Гарри неловко держал Джеймса, тот спокойно спал, а Джинни всё не могла оторваться от медленно менявшихся над домом картинок. Ей казалось, что никого вокруг больше нет, хотя гости толпились рядом, и Рон даже что-то говорил Джорджу; никого — только они втроём и Гаррино колдовство. Когда родился Ал, над садом появился огромный сияющий водопад с тихо шумящей водой, радугой над потоком и мелкими каплями, долетавшими до них, чтобы осесть влажной пылью на лицах. «Я думаю, ему это подойдёт, — шепнул Гарри, — не знаю, почему». Лили дом встретил стаей прекрасных лебедей, вырвавшихся откуда-то из-за крыши и паривших в небе до тех пор, пока они не истаяли совсем. Большие птицы кружили над людьми, теплый ветер ерошил волосы, Флер и Молли смеялись, а Джинни и Гарри все так же молчали, и, может быть, эти мгновения волшебства и тишины — лучшее, что было в их жизни. Вот так, неожиданно, два часа её полной свободы сегодня не кончаются. Ладони по-прежнему тепло от чар, а давно забытый злой азарт холодит грудь. Она не вспоминает об обязательной чашке кофе, быстро поднимаясь на второй этаж, к детским. Открывает все три двери и командует: — Подъем! Давайте быстренько, вас сегодня ждут настоящие приключения. Сони не реагируют, и ей приходится сдергивать одеяла, щекотать поджатые ноги и зажимать носы. — Нет-нет-нет, мам. Ну каникулы же, мам. Еще пять минут, мам. Потом они завтракают, озадаченно переглядываясь — действительно, затевается что-то непонятное и интересное: мама велела собрать вещи, которые они хотят взять с собой, и зарядить мобильники, но зарядки не понадобятся, и вообще — это на пару дней максимум. Что — на пару дней? Джинни следит за ними, пресекая все разговоры, и можно подумать — она недовольна. И трудно поверить, что она почти счастлива. …Гарри знает, что сказать, когда её нужно успокоить. Странно, но это знание появилось у него после свадьбы, словно открылся третий глаз. Или они убедились в незыблемости прав друг на друга. Или обоим не хватало обыкновенной формальности, клейма принадлежности для того, чтобы они сами и мир вокруг изменились. Джинни приняла это как радостную данность, и все её давние переживания из-за непониманий теперь казались смешными. Конечно, ни один третий глаз не мог отменить ссор из-за судьбоносных мелочей, типа «зачем вообще приходить домой, ночуй на работе», «перестань потакать этим хулиганам и подрывать материнский авторитет» (фраза, вызывавшая у Гарри наибольший восторг) и дежурного «сливочного пива много не бывает». Жизнь складывается и из мелочей тоже; Джинни умеет ловить кайф от таких банальностей. А Гарри — знает, что сказать, когда её нужно успокоить. Иногда ей стыдно, словно счастье может быть неприличным. Последние важные звонки она делает уже в машине, за рулем. Это далеко не папин «Форд», а огромный семейный маггловский «Лендровер»; «Фордик», наверное, легко поместился бы в его багажник. Троица на заднем сидении сначала прислушивается, а потом до Джинни доносятся звуки заставок включенных PSP-игр. И у неё опять есть время подумать о своём — потому что она внезапно и вдруг понимает, куда они едут. Дело не в конкретном адресе, конечно. А в чем-то большем. Всё-таки, как ни крути, их детство — при всех внешних различиях — гораздо ближе к тому, как росла сама Джинни. А сейчас они попадут в детство Гарри. Ну, почти. Джинни надеется, что адресат не выбыл и не переехал — для неё это будет равносильно «выбыл», у неё нет времени и возможностей для поиска. А адрес… для чего-то он хранился в памяти страшно сказать, сколько лет. Джинни продумывает запасные варианты, и они кажутся ей ненадежными. Она поворачивает зеркала в машине так, чтобы видеть небо, и часто поглядывает по сторонам, хотя это тщетная предосторожность — когда они выезжали, никаких сов в обозримом пространстве не наблюдалось. Но кто сказал, что это обязательно будут совы? Она понимает, что не ошиблась, и успокаивается, когда въезжает в Троубридж, находит нужную улицу и видит дом, в окне которого разлегся толстый наглый кот. Бинго, Джинни. — Здравствуйте, миссис Фигг, — тихо говорит она в приоткрывшуюся дверь. – Вы меня не помните. Или не знаете. Я — Джиневра Уизли. Та самая, да. Дверь захлопывается перед её носом. Но спустя минуту открывается вновь. …Знаете, когда они поверили, что история осталась там, где ей и положено, — в прошлом? Не после Победы. И не после свадьбы. Спустя примерно полгода семейной жизни, когда Джинни, проснувшись, как обычно, ни свет ни заря, потянулась и попала локтем прямо Гарри в лоб. — Ай, — сказал Гарри. — Эй, ты что дерешься? Сел, сонно моргая, и потер шрам. — Болит, — добавил он удивленно. Хмыкнул и повторил: — Нет, правда, болит. И засмеялся. Джинни не успела ни испугаться, ни удивиться. И мир не изменился, всё осталось на своих местах: туманное утро, яблоня за окном, сброшенное с кровати одеяло и зеркало, в котором отражались двое. Только вот шрам болел. И болел правильно. Коты постепенно окружают их, выглядывают из-под старого продавленного дивана, выскальзывают из-за приоткрытой двери, ходят кругами, задевая хвостами по ногам. Миссис Фигг смотрит на неё без выражения. Был бы страх или злость, а так — ничего, усталая обреченность, не более. — До завтра, миссис Фигг, — еще раз говорит Джинни, — только до завтра. Я вернусь за ними. Я не могу не вернуться, понимаете? Старуха наконец кивает. — Они послушные и любят домашних животных. Она приседает, чтобы погладить очередную кошку, которая довольно вминается спиной в её ладонь. — Ты им нравишься, — констатирует миссис Фигг. — Ты — анимаг? Они не любят людей. — Я училась у Минервы МакГоннагал. Единственное объяснение, которое приходит Джинни в голову. — Да, она любила кошек. Арабелла Фигг спокойно принимает от неё деньги, стопку купюр, которых хватит на пару лет отборного кошачьего корма. — У них с собой хлопья и сандвичи, но если вы решите покормить… — Иди, — обрывает её старуха. — Иди и возвращайся. Какого черта я опять ввязываюсь… Арабелла не договаривает. Подходит к двери, заглядывает в соседнюю комнату, куда она отвела детей. — Иди, пока я не передумала. Ох уж эти реверансы. Джинни кивает ей и, как кошка же, выскальзывает за дверь. Голубое летнее небо, никаких сов и прохожих, и, Мерлин, ей больше не нужна машина. Нет, нужна. Не стоит торопиться. Лучше выехать из Троубриджа и аппарировать за городом. Джинни никого не напугает и не удивит своим возвращением — дом пуст. Никого не осталось. Она идет по саду, почти так же, как сегодняшним утром, только теперь она с палочкой. Предупреждена и вооружена. Может, и то, и другое бесполезно — она не знает. Она убирает игрушки с травы. И прослушивает автоответчик. И проверяет почту, машинально открывая файлы. И пролистывает ежедневник, в который по старинке, от руки, записывает дела на ближайшие дни. Сейчас эти записи выглядят смешно и жалко. Ненастоящая жизнь. Или, наоборот, настоящая, и ей стоило сбежать? Уехать, пропасть? Сохранить то, что есть? Джинни садится на кухне у окна и ждет, палочка лежит на столе рядом с правой рукой. У неё в доме с десяток палочек — игрушечных и сувенирных, купленных, подаренных. Ненастоящих. И одна, старая — её. Еще от Олливандера. …В лавке Олливандера всегда пахло деревом, пылью и еще чем-то неопределимым, бумажно-картонным, наверное, от сотен футляров, в которых хранились палочки. От Косого переулка остались только обрывки воспоминаний и ощущений, какие-то куцые фразы, вроде «секции подержанных учебников» в «Флориш и Блоттс». Точно, вот сейчас она вспоминает — подержанные учебники были ужасно обидчивые, вечно потрепанные и всегда норовили захлопнуться погромче, да так, чтобы треснул старый переплет. Почему она вспомнила об этом только теперь, а не несколько лет назад, когда ей нужно было вспомнить? На втором этаже книжного магазинчика хранились книги дорогие и солидные, туда можно было ходить только «на посмотреть». Гарри смеялся и говорил, что купит ей любую книгу. «Или лучше новую метлу, а, Джинни? Что ты выберешь — книгу или метлу? И то, и другое, давай?» Джинни улыбается. Ну да, сама мысль о куче денег в Гринготтсе иногда сносила им крышу. Она и просыпается, улыбаясь, потому что ей снился Гринготтс, и мороженое в Косом, и… И всё то, что не снилось никогда. Палочка на месте, у ладони, шея затекла, а за окном сидит белая сова — такая же ослепительно белая в сумерках, как и утром, и разглядывает её, наклонив голову. Сейчас нет смысла прогонять птицу. Джинни идет к двери. И успевает открыть её раньше, чем дверь откроется сама. Он не наклонялся к замочной скважине. И уже опустил руку с палочкой, как обычно, почти за спину. Надо же, она помнит и такое. — Как гостеприимно с твоей стороны, дорогая. — Лорд, нет, Том Риддл улыбается. — Мы так и будем разговаривать через порог? Джинни делает шаг навстречу, впритирку к нему, и тоже выходит на крыльцо. — «Тролль, будь самим собой»? — он отступает, давая ей немного свободного пространства, прозрачного розового вечера и обжигающей опасности. — Рад, что ты всегда готова атаковать, Джиневра. Или… не Джиневра? — Что ты тут забыл? Она разглядывает Риддла почти так же, как днем — миссис Фигг. И он тоже не изменился. Темные волосы и обманчиво-мягкая улыбка. Если она взрослеет, стареет, — называйте как угодно, Лорд же остается в своих вечных двадцати, словно упырь или вампир. — Грубо, Джинни, грубо. Это какая-то другая, непонятная ей, игра. Когда приходят убивать — так себя не ведут. Или ведут? Она не знает, но незнание и ярость только прибавляют ей сил. — Я узнал интересную новость. И решил полюбопытствовать лично. Ты же понимаешь, какая это честь, Джинни? Он не издевается. Он и вправду так думает. — Слышал, кое-кто собирается писать восьмую книгу. О чем она, Джиневра? Или все-таки Джоанна? А? Неужели ты собираешься оживить меня? Точнее, — он не усмехается, а смеется в голос, — опять оживить Гарри?! Вот так же он смеялся тогда. Смех был первым, что услышала Джинни, еще даже не открыв глаза, только пытаясь поставить на место плывущую по волнам боли голову. Как на неё обрушилась стена коридора — она помнила. Но до стены был какой-то спасительный провал. — Эти патлы, — кто-то больно дергает её за волосы, — смягчили удар. И ни одного перелома. Ну, должно же было повезти хоть кому-нибудь из Уизли? И опять смех. Сначала смеется кто-то один, потом раздаются другие смешки, тихие, громкие, угодливые, уверенные, какой-то мужчина фыркает басом. Она открывает глаза — и видит грязную морду Фенрира прямо перед своим лицом. И Джинни смотрит. Мимо, сквозь Пожирателей — на то, что осталось от её мира. На ярко освещенный через провал в крыше Большой Зал. На тела, сложенные у стен — так много тел, что она просто должна зажмуриться. Но она смотрит, пытаясь не разглядеть, кто именно там лежит. Им нельзя верить, не может быть, не может быть. — Пойдем, — Фенрир дергает её за руку, приподнимая, — пойдем. Что будет, если она не пойдет? Её убьют? Её… нельзя убивать. То есть им обязательно надо её убить. Она неуверенно поднимается. Сначала на четвереньки, под общее веселье, потом на колени, и тогда оборотень наматывает её волосы на кулак и тянет вверх. — Как ты груб, — одобрительно замечает Беллатрикс. Они все еще посмеиваются, спустя полчаса — или вечность, когда Джинни выворачивает у стены, и голова её готова лопнуть от боли. — Грязнокровки и, следовательно, — всюду грязь. Она слышит их отрывками, отдельными бессмысленными фразами, ничего целого больше нет, вообще — ничего больше нет. Гарри положили чуть в стороне от остальных, он бледный и спокойный, а шрам теперь выглядит простой розовой царапиной. Мама, папа, Билли, Рон, Чарли, близнецы. Гермиона и Невилл. Все, все сложены, как по странному ранжиру, как в огромном мавзолее, и Джинни никак не может собраться, осознать, что вот и всё, что она осталась одна. — Мне даже жаль Хогвартс, — произносит Риддл. Он обращается к ней или еще к кому-то? — Но восстанавливать — себе дороже. Думаю, из него получится отличная братская могила. А? Все опять смеются. — Скоро тут не останется магии. И Британии нужна новая школа, да простят меня старики Основатели. Они обсуждают какие-то страшно далекие, ненужные вещи. Джинни совсем не стыдно, когда она вытирает рот подолом мантии Невилла. Просто он лежит рядом с ней. — Извини, — шепчет она. Как будто Невиллу не всё равно. Она опять встает, убирает волосы с лица, ну пусть же это кончится. Хоть как-нибудь, только побыстрее. Нельзя так думать, нельзя. Но сейчас вообще нельзя думать, её мысли прочтут, как открытую книгу. Поэтому Джинни думает о маме. — Действительно, не продолжить ли нам? — спокойно, словно учитель на уроке, говорит Лорд. — Белла? Вероятно, Белла кивает, потому что толпа расступается, освобождая место. — Верните ей её палочку, — командует Риддл. — У тебя есть шанс, Джиневра. Не хочешь попробовать? Она помнит, как Гарри преследовал Снейпа после Битвы на Башне. И как ему не хватило сил на Аваду. Она не может рисковать, но палочка почти звенит в пальцах, вздрагивает, словно хочет подсказать выход. — Да, — говорит Джинни, и это первое её слово здесь и сейчас. — Ты, сука… Беллатрикс уже вытягивает руку — никакая это не дуэль, а просто убийство — но Джинни лихорадочно думает о другом: об исчезающей магии Хогвартса, о разрушенных барьерах и о неизвестно каком, придуманном ею в последнее мгновение маггловском городке, с невысокими зданиями, тихими улицами и редкими прохожими. Она не видит, куда бьет заклинание Беллатрикс. Потому что её в этом месте больше нет. Джинни слушает его — и не слышит. Как тогда. Какие-то обрывки фраз, за которые не зацепиться. — Разве ты можешь мне помешать? Или запретить? Она говорит это из вредности, в самом деле, из вредности, с ним же нельзя разговаривать, не о чем и незачем. — Ты так напугана, — она вздёргивает подбородок в ответ, — что не понимаешь моих слов? Я заглянул полюбопытствовать. Конечно, я могу помешать. Это просто. Он уже целится палочкой ей в грудь, а Джинни даже не заметила движения. — Но я не собираюсь мешать тебе. Ни в одном твоем мороке, Джоанна Роулинг. Сначала ты построила свой собственный мирок, наведя чары на десяток магглов. Португалия… эта идея восхитила меня больше остальных. Не думал, что тебе хватит смелости и сил отправиться так далеко. Ты написала книги, где смешала ложь и реальность. Ты выстояла в мире магглов и уже давно не пользуешься магией. Даже для того, чтобы повышать тиражи. Нет, я не слежу за тобой, много чести, но… Как будто он говорит на парселтанге и завораживает змей. Она снова видит Барнтон — пригород Эдинбурга, куда её занесла аппарация наугад. Там было действительно тихо и спокойно, словно ты оказался в другом мире. Она ворвалась, влетела в этот мир без ничего, с волшебной палочкой в судорожно сжатом кулаке, со всеми смертями за спиной и… и с ребенком Гарри. С ребенком под сердцем — не зря так говорят. Сердце и вывело её из Хогвартса, где она должна была умереть, вместе со всеми. Сердце билось и требовало: беги! Она послушалась — и что? У неё не осталось ни сил, ни слез. Только дурнота и инстинкты, уводящие от любой опасности. И она опять уступила — первому и второму. Всё, что снилось Джинни во время беременности в тоскливой, жаркой, слишком шумной и яркой, абсолютно чужой стране, она могла описать в двух словах: дом и Хогвартс. Всё, что она хотела запомнить, — это одно-единственное неуверенное движение Гарри, когда он снял очки, пристроив их на каком-то выступе стены, и поцеловал её. Не было ничего безнадежнее и прекраснее этих нескольких часов в осажденном Хогвартсе, в темном пыльном коридоре с холодным подоконником. Джинни просила: — Посмотри на меня. А он жмурился и стеснялся. Джинни спрашивала: — Мы же выживем, правда? — Не знаю, — честно отвечал он, — я не хочу врать, понимаешь? Она понимала всё и знала, что будет понимать всегда, что «прилепиться и стать одной плотью» — это не пустые слова, и не про то, чем они занимались сейчас. Это — про навсегда, но слов, чтобы объяснить, ей тогда не хватило. Он так смешно застегивал ей юбку и натягивал гетры, что она глотала слезы и молчала, и слушала, что там у неё внутри. Джессика родилась темноволосой и похожей на Гарри. И тогда Джинни вернулась в Англию. Ей не составило труда придумать биографию и сделать документы. Соотечественниц, предпочитавших жару и южных болтунов, она увидела предостаточно. Эдинбург понравился ей хотя бы потому, что она верила в неслучайность той спасительной аппарации. Остальное было вопросом времени, упорства и верности. И того, и другого, и третьего у Джинни хватало. Теперь её звали Джоанна. У неё была маленькая дочка и даже родственники, — ладно, обретенные не совсем честным путем, но это был последний раз, когда Джинни решилась на колдовство. Когда же сны и тоска стали совсем невыносимыми — она стала разговаривать с Гарри и писать первую книгу. Первую книгу, которая была без неё. До неё. Но с ним. Джинни сразу знала, что в этих книгах будет другой конец. Тоже не слишком веселый, но правильный. Да, из тех самых «долго, счастливо и в один день». Только вот когда дело дошло до «долго и счастливо», выяснилось, что она не может и не хочет об этом писать. Она рассказала миру правду о Гарри. Свою правду, и плевать она хотела на остальной мир — магглов или магов. Она вышла замуж, потому что ей хотелось детей и обыкновенной семьи. Она получила больше, чем мечтала и меньше, чем просила. Никто не мог повернуть время вспять настолько, чтобы изменить историю. Даже хроновороты — и те были разбиты. Чтобы наверняка. И вот теперь, когда у неё есть всё, и даже два часа каждое утро для того, чтобы поговорить с Гарри, прошлое стоит перед ней и высокопарно вещает какую-то чушь. — …поскольку лжи в твоей истории предостаточно, я счел возможным поблагодарить тебя… Тут её опять, как лист порывом ветра, вносит в монолог Вольдеморта. — За что? — За то, что никто не узнает правды. И можно править этим миром как угодно. Зло же побеждено, не так ли? Он странно серьезен и ждет её ответа. — Ты плачешь? Ну, вот и ответ. Восьмой книги не будет, правда? Пиши сказки про Биддлей и бигглей, получай свои миллионы, справляйся со стихийной магией детей. А я… Хочешь, Джессика получит приглашение в магическую школу? Зря он это сказал. Единственное, что может окончательно разрушить Джоанну. Немного чужую, странную, сросшуюся с Джинни маску. Наверное, такое очищение испытывает Нагини, сбрасывая старую кожу. Они кричат одновременно. Джинни, защищая детей: «Авада Кедавра». Лорд отвечает мгновенным, как бросок змеи, Экспеллиармусом. Её палочка летит прямо к нему вместе с зеленым лучом, и в наступившей тишине сова срывается с подоконника, тяжело взмахивая крыльями. Она столько раз убивала его во сне. Она убила его в книге, отомстив словом. А вот теперь — и делом. Она… Джинни сидит на крыльце, и плачет навзрыд, и хочет хоть что-нибудь сказать Гарри, но ничего, кроме «Почему этот урод такой молодой?», ей в голову не приходит. Она и спрашивает, но Гарри молчит в ответ. Он не знает. Он же младше Джинни на полторы жизни — её собственную и чужую, Джоаннину. И пока она, Джиневра Уизли, победившая Темного Лорда, плачет в своем собственном, дорогом и безжизненном саду, к ней уже торопятся шустрые гномы, быстро перебегая через шоссе, потому что там, вдалеке, мигает фарами, сигналит, грохочет и спешит на помощь «Ночной рыцарь». Конец.
Alix: 10 9
Карина Кларк: 10/10
kasmunaut: 10/10 потрясающе
кыся: 10\8
aksell: Не, оно, конечно, 10 10 Но как же вы мозг-то этим фиком вынесли.... Куда там прошлогоднему фику на схожую тему:)))))
xenya : 10/8
yana: Оригинально! 10 8
rose_rose: Даже как-то не знаю, что и сказать. Очень сильно. 10/10
Карта: 1. 9 2. 10 Прекрасно! Мне очень понравилось!
Джекки: О как. 10 10
Гарри и Джиневра: Alix, Карина Кларк, kasmunaut, кыся, aksell, xenya, yana, rose_rose, Карта, Джекки, спасибо вам, люди!
Лис: aksell пишет: на схожую тему И тема схожа. И название - "Подлинная история Гарри Поттера". И даже выложен как ВС10. Год прошел, да. Я не знаю, как оценивать этот в общем-то хороший текст.
Гарри и Джиневра: Лис пишет: И тема схожа. И название Автор - самонадеянный раздолбай и про прошлогодний фик даже не вспомнил . Приносим свои глубочайшие извинения за доставленные неудобства
Леди Малфой: 2/1
La gatta: Неожиданно, странно... но вот цепляет! Как будто в ступор на секунду вгоняет. 9/9
Брутус и его команда: Привет вам, камрады!
Гарри и Джиневра: Леди Малфой вау :) La gatta Спасибо :) Брутус и его команда Здравствуйте
Puding: Забавно получилось с прошлогодним фиком! Когда прочитала, задумалась, что бы это значило? Наверное поэтому недопоняла, почему Волдеморт не убил Джинни? Раз он захватил власть и правит миром? И почему нет никаких разрушительных последствий этого захвата? Но вообще, понравилось! 10/9 Брутус и его команда О, Брутусы!!! Я вас помню и люблю
Брутус и его команда: Puding Да, отличный дуэт получился, мы считаем! Спасибо, Гарри и Джиневра! Puding пишет: Я вас помню и люблю Ох, мы вас тоже помним, и очень любим!
Alefiko: Брутус и его команда Ура-а-а-!!! Как же мне вас не хватало !!! Как же я вас ждала!!!! Вы - ЛУЧШИЕ
Хельдис: 1. Раскрытие - 8 2. Впечатление - 7
бурная вода: Наверное вы пишите хорошие фики, раз выше такие высокие оценки и хвалебные отзывы. Но я не способна такой фик оценить. У меня ощущение, что меня опять обманули. А ведь так хорошо начиналось. И такие замечательные моменты совместной жизни, так красиво написанные. И все это - ложь. Меня вообще страшно сквикают хорошо написанные смерти героев - им веришь через силу, не хочешь верить, но автор убедителен - все умерли. И сам умираешь вместе с героями. В результате прочтения фиков вашей команды который раз ощущаю себя дураком с мытой шеей. Это не ваша вина - зачем мне было на что-то надеятся?
Fidelia: За "новизну "идеи хочется поставить -1. Не, фик с прошлогодних стартов я не читала, но прочитала достаточно за 7 фандомных лет. Раскрытия темы я не вижу вообще, это очередной фик с псевдобезумием - всю команду как переклинило на каких-то параллельных жизнях, параллельных мирах, видениях, мороке и прочих ужастях. Всё жду-жду что-нить о простом семейном счастье, о хорошей, крепкой, сплочённой семье, о трёх детях, которые родились в любви, у замечательных родителей... Но нет, для вас это, видать, слишком банально, поэтому везде сплошные дети-омены, хоркруксы, вокзалы, ожившие Волдеморты и прочая фигня, от которой, если честно, устаёшь - в рамках чтения авторских фиков одной команды. 3/8
Mileanna: я тоже не вижу раскрытия темы, но в какой-то момент от фика перехватывает дыхание) 7/10)
Toma: Сравнение с прошлогодним фиком этому явно не на пользу. Там все было живо и больно, тут искусственный конструкт 10/ 6
Eva999: Уже вторая на этих играх иллюстрация к тому, что использовать уже использованные идеи не стоит. Хотя в данном случае фик ИМХО намного сильнее прошлогоднего, но сравнение все равно очень мешает и портит впечатление ((( 8 7
Лис: 10 9
drop: 9 7
Rendomski: Честно говоря, не разобралась, где же настоящие дети, а где выдуманные, был ли мальчик Гарри, поняла только, что в реальности всё мрачно, но надежда есть. И это не тот фик, где надо не разбираться, а наслаждаться процессом. Хорошо написанные сцены, которые не связываются в единое целое. И сова как посредник между реальностями(? фантазиями) понравилась. 10/7
полная версия страницы