Форум » Библиотека-5 » "Все оттенки черного", макси, R, драма, СС/ГГ (от 31.05) » Ответить
"Все оттенки черного", макси, R, драма, СС/ГГ (от 31.05)
Гуамоколатокинт: Автор: Гуамоколатокинт Название: "Все оттенки черного" Бета: Ищу. Интим не предлагаю. Рейтинг: R. Пейринг: Северус Снейп/Гермиона Грейнджер Жанр: drama Диклаймер: Персонажи принадлежат Дж. К. Роулинг. Мне ничего не надо, кроме читательских отзывов… Саммари: Снейджер... ну что еще добавить... Снейджер он и в Африке... Я не умею саммари писать. Да и вообще - не умею%) Предупреждение: Sex/drugs/rock’n’roll... тьфу, блин, не то…Секс, насилие, смерть пары-тройки персонажей, «Санта-Барбара», текстуальные и сюжетные заимствования отовсюду, где только валяется, полный бред… Для окончательного и бесповоротного счастья (а также для окончательного и бесповоротного упекания автора в психиатрическую лечебницу) не хватает лишь слеша, инцеста и Мери-Сью…
Гуамоколатокинт: Глава 6. (Гермиона) Это была странная свадьба. Все собравшиеся – родственники, гости – так старательно изображали веселье, что уже никто не верил и даже не пытался думать, что все в порядке. Даже Флер, прекрасная феерической, ослепительной красотой – я почувствовала легкий укол глупой женской зависти – даже Флер против обыкновения притихла и как будто потерялась среди всех этих людей, так старательно не помнивших того, о чем нельзя было не думать. И все гости, конечно же, старались не смотреть в лицо жениху. И плечистые, подчеркнуто-мужественные коллеги Билла из Отдела ликвидации древних заклятий. И эти уютные троюродные тетушки семейства Уизли, о существовании которых не подозревал, похоже, даже Рон. И сам Рон. Под вечер все, наконец, стали рассаживаться за невозможно длинным столом во дворе дома Уизли. И, как только мы нашли наши места, Рон под защитой стола взял мою руку в свою и крепко сжал. Так и держал, не отпуская, пока я сама не вытянула свои пальцы и не взяла бокал. Странно: за все годы мы с Роном словно придумали свой собственный язык. Не-язык. Какой-то набор жестов, взглядов, шуток, который заменил нам двоим слова. Если бы мы не знали друг друга так долго, Рон, наверное, мог бы сказать, что я ему нравлюсь. Что он, наверное, меня любит. Что он хочет, чтобы я стала его девушкой. А я бы ответила: нет. Не обижайся, Рон, ведь дело не в тебе. Просто теперь – нет. Я не буду твоей девушкой. Никогда. Но мы давно были скованы этим нашим не-языком. Поэтому все, что Рону оставалось, – это вот так брать меня за руку. Каждый день. Все наши последние дни в Хогвартсе – до самых похорон Дамблдора – я почти безвылазно провела в библиотеке. Перерывала горы пыльных книг и тонны старых газетных подшивок – пожелтевших, неприятно-липких на ощупь. Искала хоть слово, хоть намек о хоркраксах или о таинственном Р.А.Б., о существовании которого мы не подозревали всего неделю назад и который теперь стал едва ли не самым важным человеком в нашей жизни. И еще: я хотела узнать о Снейпе. Первая находка – она почему-то принесла мне облегчение. Как будто здесь могло быть место удовлетворенному самолюбию. Принц-полукровка. Гарри попался в те же сети. Доверился ему. Я тогда показала Гарри заметку в «Пророке». Эйлин и Тобиас Снейп произвели на свет сына. А Гарри только сказал: убийцу. Это слово как будто было предназначено мне. Зачеркивало меня напрочь. И я согласилась с Гарри. Разве я могла не согласиться. Снейп убил Дамблдора. А я… я помогла Снейпу. Пусть не помогла, но могла, хотела помочь. Иногда намерение значит куда больше, чем просто действие. Рядом со своими друзьями я теперь чувствовала себя преступницей. Сообщницей убийцы. Все эти поиски в библиотеке, вся моя помощь Гарри – настоящая или будущая – это было мое искупление грехов. Простите меня. Пожалуйста. Торжество тянулось очень долго – долгие летние сумерки успели перейти в теплую беззвездную ночь. Незадолго до полуночи Флер и Билл незаметно исчезли – и тут же на добром простодушном лице миссис Уизли проступило такое выражение, что мне поневоле стало стыдно за нее. Странно, что более всего мне противны в других женщинах именно эти, нестыдные, в общем-то, женские качества. Как будто, всю жизнь доказывая себе и другим, что девочки не только не глупее, но, напротив, лучше и серьезнее мальчишек, я в то же время старательно отмежевывалась от всего того девчоночьего и женского, что было во мне. Опять это проклятое двоемыслие. Прежде чем вечер был окончательно признан завершенным и удавшимся, и мы все, наконец, разошлись по своим комнатам, Гарри коротко шепнул мне: завтра. Я вздрогнула, как будто к коже неожиданно приложили лед. Завтра мы должны были отправиться в Годрикову лощину. К месту гибели родителей Гарри. Переодеваясь ко сну, я все еще думала о том, как Северус Снейп подслушал пророчество, погубившее Лили и Джеймса Поттеров. Как он выдал их Тому-кого-нельзя-называть. Ввиду торжественного события, маленькая и ветхая «Нора» была переполнена гостями: я делила комнату не только с Джинни, но и с младшей сестрой Флер. Но девочка почти сразу погрузилась в сон, а Джинни очень упорно делала вид, что спит: с того момента, как Рон проболтался, что я собираюсь покинуть школу вместе с ним и Гарри, она не сказала мне ни слова. Я долго лежала без сна, всматриваясь в неясные колышущиеся тени на потолке. Потом встала, торопливо оделась и повесила на плечо легкую сумку. Сквозь темноту комнаты я чувствовала, как Джинни хочет задать вопрос – но она все-таки промолчала. Тогда я вышла из комнаты,аккуратно притворив за собой дверь. Я спустилась в маленькую пустую кухню. Старые ступеньки ужасно скрипели – кто-нибудь еще мог не спать и услышать меня. Времени на раздумья больше не было. Следовало торопиться. Все равно, я с самого начала знаю, что сделаю это. Я крепко зажмурилась, сконцентрировавшись на трех Д, необходимых для аппарирования. Я даже не знала, где могло бы находиться это место. Узкая безлюдная улица с одинаковыми уродливыми домами. Стены, исчерканные выцветшими от времени корявыми граффити. Покосившееся крыльцо. Плотно зашторенные окна. Стершийся до полной неразличимости номер дома над входом. И неожиданно новая крепкая дубовая дверь, совершенно неуместная – как золотой зуб во рту у прокаженного. Вне всякого сомнения, я никогда не была здесь, но все равно помнила каждую мелочь. Проржавевший гвоздь, неизвестно зачем вбитый в оконную раму. Грязные разводы на двери снизу. Это место обнаружилось в моем сознании совсем недавно. Возможно в ту самую минуту, когда я увидела свою фотографию в ящике его стола. Возможно позже. Но та фотография, несомненно, имела к этому самое прямое отношение. Она словно разбудила мою память. Так камень, брошенный в стоячую воду пруда, поднимает со дна веками не тревожимую муть. Я со всем возможным старанием представила место, куда мне было необходимо попасть. Первый раз в жизни я собиралась аппарировать самостоятельно. Без помощи учителя. Без ведома кого бы то ни было. Наверное, это была самая большая глупость, какую я только могла совершить в жизни. Дом оказался в точности таким, каким хранила его моя память. Насколько я, конечно, могла судить в темноте ночи. Сквозь неплотно прикрытые занавеси – по ту сторону окна – пробивался слабый свет. Я сделала несколько глубоких вдохов и постучала. Он открыл очень быстро, как будто караулил под дверью. Мне показалось, что он был совершенно не удивлен, но словно бы раздосадован моим появлением – так, как если бы знал, что я должна прийти, но очень надеялся, что этого не произойдет. Он закрыл за мной дверь и сделал несколько шагов назад. Теперь мы стояли друг против друга как противники на дуэли. Я увидела, как бьется жилка на его виске. На меня волной нахлынуло замешательство. Я почувствовала себя идиоткой. Ведь у меня действительно ничего не было, кроме нескольких нелепых предположений и одного-единственного факта – я знала, где его дом. Он стоял и молча смотрел на меня. Взгляд был совершенно непроницаемый. Тогда я достала из сумки две фотографии и протянула ему. Одну – найденную у него в столе. И вторую – вырезанную из старой страницы «Пророка». На мою фотографию он даже не взглянул. Только взял у меня портрет своей матери и долго смотрел на него. – Странно, – наконец, сказал он. – Мне казалось, она всегда избегала фотографирования. (Северус) Просто для справки. Это совсем не забавно – обладать даром ясновидения. Настоящим даром. Тем, кто никогда не сталкивался ни с чем подобным, все представляется очень просто. Какая-нибудь экзальтированная старуха с безумными глазами на мгновение застывает перед магическим шаром – и замогильным голосом выдает на-гора пророчество. Прогноз погоды на следующую неделю. Сводку новостей на месяц. Учебник истории – на век вперед. Дешевая и доступная уверенность в завтрашнем дне. Все эти псевдопрорицательницы, недоясновидцы и их восторженные слушатели и почитатели – все они забывают о главном законе настоящего Прорицания. Будущее не однолинейно. Невозможно увидеть то будущее, которое произойдет. Только то, которое может произойти, если ты сам приложишь к этому руку. На самом деле, для того, чтобы «господству Артура подчинились все королевства, какие он возьмет под свою руку и на какие падет луч звезды», Мерлину пришлось немало потрудиться. Свести Игрейну с Утером. Воспитать их незаконнорожденного сына. Посадить его на трон, по возможности достойно обойдя других претендентов. И, кто знает: может, великий Мерлин совсем не хотел этого делать? Может, ему вовсе не нравилось заниматься всей этой гадостью: сводничеством, интригами, устранением артуровых конкурентов? Может, он просто хотел, чтобы его оставили в покое? Отпустили в его хрустальный грот? Просто у него совсем не было выбора. Моя мать совсем не умела обращаться со своим даром. Несмотря на все ее странности, она была прежде всего женщиной и умела различать в будущем только то, что непосредственно касалось ее самой и ее ребенка. Но она действительно не научилась выбирать, так что постепенно линий будущего становилось слишком много – и она начинала тонуть в них, будучи уже не в силах отличить фальшь. Думаю, именно это повредило ее рассудок окончательно. Я отставляю бутылку с вином и вижу в изогнутой поверхности стекла отражение Гермионы. Отражение моего будущего. И я говорю кому-то в пустоту, пожалуйста, не надо. Я не хочу. Оставьте меня в покое. На самом деле, я лгу. Я сам – первый – дал ей шанс прийти сюда. Ее фотография у меня в столе и мое воспоминание в ее памяти. Один шанс из тысячи. Бутылка с письмом, которую бросает в море потерпевший кораблекрушение. Письмо, предназначенное одному-единственному адресату. Пароль и отзыв. Игра в орлянку. Я так и не смог отважиться выбрать сам – сейчас, когда у меня действительно был выбор. Предоставил все случаю. Трус. Настоящий трус. И теперь, как и всегда, судьба решала без моего участия. Я отворачиваю бутылку от света, но лицо не исчезает. Я не хочу смотреть, но все равно вижу, как Гермиона падает на колени в снег. Свое мертвое тело на снегу. Ее белые пальцы, слепо шарящие по моему лицу. И я с тоской думаю, что, если уж мне дано видеть свое будущее, неужели это хоть иногда не может быть что-нибудь приятное? В то же самое мгновение она стучит в дверь. Робко, но уверенно. От неожиданности я неловкой рукой задеваю бутылку, и та падает. Я иду открывать.
Эльпис: Как все закручивается, еще, еще, пожалуйста! На самом интересном..! Гуамоколатокинт пишет: И я с тоской думаю, что, если уж мне дано видеть свое будущее, неужели это хоть иногда не может быть что-нибудь приятное? Нее, это у него наверно настроения такие упаднические, вот он и видит всякую гадость. А вот Локхарт увидел бы только себя, живого и здорового и красивого(как, впрочем, и всегда)!
Loy Yver: Чудесно!
dakiny: Гуамоколатокинт Спасибо! Все-таки стиль у Вас замечательный - чувствуешь наэлектризованную напряженность свадьбы, волнение Гермионы, растерянность и какую-то обреченность Снейпа...И все герои такие настоящие, реальные. Особенно нравится Гермиона - она именно такая и должна быть. Извините за сумбурный отзыв, просто сразу много впечатлений.
Элли: dakiny пишет: наэлектризованную напряженность - согласна, подходит всему повествованию
Anilaja: Даа... Зря я выходит столько времени в молчанку играла!? Только решилась высказаться, ещё и ошибок при вставке цитаты наделала - и нате пожалуйста - сам великий ужасный АВТОР вот так запросто отвечает... Но обо всём по порядку! не бросайтесайтесь такими определениями как "гениальность". Приношу свои глубоке извинения, но я останусь при своем мнении до тех пор пока Вы фик не испортите - а Вы его не испортите, надеюсь - а если испортите, то буду говорить: "Какое гениальное было начало у произведения !" все равно, что писателем назвать Так велика ли разница, ведь писатель это человек-который-пишет-и-получает/мечтает получать-за-это-деньги (т.е. издаваться), а Вы это человек-который-пишет-бескорыстно ! Теперь буду переживать, как бы так снова умно и хорошо написать А то! Ответственность! И, конечно, вы же про свое будущее не серьезно, да? Да же не знаю... Ощущение дежавю слишком сильное... Ну может через пару глав это пройдет Во многом от Вас зависит, Вы же автор! Что такое ХП? А то мы люди темные.... ХП - Хэппи Энд по-русски! А можно мааленикий такой вопросик; Жанр: drama Это к концу фика относитсь или так сказать, к основной части? Или к фику целеком
Гуамоколатокинт: Эльпис Еще будет, вероятненько, только на следующей неделе, ибо у нас в стране неожиданно образовались четыре дня выходных. Так что я уезжаю в гости к маменьке и сестренке в другой город. А всякий раз, когда мы с встречаемся с сестренкой, да еще и на выходных, пьем мы как табун лошадок и ноут используем только для просмотра американских молодежных комедий и японских мультфильмов%))) Эльпис пишет: Нее, это у него наверно настроения такие упаднические, вот он и видит всякую гадость. А вот Локхарт увидел бы только себя, живого и здорового и красивого(как, впрочем, и всегда)! И сильно бы ошибся - если верить Роулинг. Говорю же, будущее поливариантно%))) Спасибо за отзыв. Loy Yver Спасибо огромное за прибавление к букету%))) Миллион алых роз, конечно, собрать не получится, но если хорошенько растянуть фик...%))) dakiny Спасибочки. И отзыв у Вас совсем не сумбурный, а очень-очень хороший и даже лестный. Особенно приятно, что Вы признали моих героев. Воть... Элли О! Еще цветочек! Спасибо... Ну, пытаемся напрягать, ага%))) Все-таки, не хумор пишем (а может и зря). Ник Элли очень мило смотрится рядом с Гуамоколатокинт. Даже если Вы совсем не в честь той Элли%) Anilaja Anilaja пишет: Даа... Зря я выходит столько времени в молчанку играла!? Только решилась высказаться, ещё и ошибок при вставке цитаты наделала - и нате пожалуйста - сам великий ужасный АВТОР вот так запросто отвечает... Конечно зря%) Автор - существо примитивное, как собака Павлова. Отзывы доставляют ему мгновенное удовольствие, вполне сравнимое с эротическим%))) А если это еще и не "Аффтор, проду, +1", а с цитатами из него любимого... А Великий и Ужасный - это Гудвин был. Я из другой книжки%)))) Anilaja пишет: Так велика ли разница, ведь писатель это человек-который-пишет-и-получает/мечтает получать-за-это-деньги (т.е. издаваться), а Вы это человек-который-пишет-бескорыстно ! Я не бескорытно, я для самоудовлетворения и самоудовольствия%))) Писатель - это человек, который может создать что-то свое, а не играться с чужими мирами, героями и сюжетами. Я до этого не доросла. Anilaja пишет: Ощущение дежавю слишком сильное... Ну может через пару глав это пройдет Во многом от Вас зависит, Вы же автор! Пройдет-пройдет. Я же обещала в шапке "Санта-Барбару"%))) Anilaja пишет: ХП - Хэппи Энд по-русски! А что здесь значит "П"? А то у меня ассоциации какие-то неприличные... Anilaja пишет: Жанр: drama Это к концу фика относитсь или так сказать, к основной части? Или к фику целеком Смотря что вы понимаете под драмой. Я в фандомных определениях не сильна и, как и всякий ленивый студент театрального факультета, представляю драму в театральном ее понимании. И, соответственно, ХП или не ХП тут - не суть. Например, "Арт" Ясмины Реза - моя любимая сценическая драма - в конце все живы и здоровы и даже находятся в относительном примирении с собой и друг с другом. Короче, драма для меня это, наверное, жизнь, как она есть, со множеством конфликтов, без юмористично-романтической лакировки или, наоборот, высокой трагедийности. Общо, н по сути%)))
DashAngel: Гуамоколатокинт пишет: Сквозь темноту комнаты я чувствовала, как Джинни хочет задать вопрос – но она все-таки промолчала. Такое ощущение, будто я нахожусь там и чувствую эту гнетущую тишину! Гуамоколатокинт пишет: Невозможно увидеть то будущее, которое произойдет. Только то, которое может произойти, если ты сам приложишь к этому руку. Как правильно сказано! Браво! А, и по поводу сказки Волкова - мне она тоже очень нравится :)
Anilaja: Проду, проду, проду... Держаться нету больше сил...
de Movi: Гуамоколатокинт пишет: Короче, драма для меня это, наверное, жизнь, как она есть, со множеством конфликтов, без юмористично-романтической лакировки или, наоборот, высокой трагедийности. Общо, н по сути Во-во, вы как раз так и пишите! А мы вероятно как раз этого и хотим Это вам для миллиона алых... в копилку.
Гуамоколатокинт: DashAngel Спасибо *розовеет* DashAngel пишет: А, и по поводу сказки Волкова - мне она тоже очень нравится :) Anilaja - Держись... - А за что? - Не знаю... de Movi Супер%))) Я до стольки и считать-то не умею... 2All: Ну что я могу сказать, дамы%))) Простите меня за главу. Оправданием этой фигни может служить исключительно то, что все выходные я провела в общении с матушкой и сестренкой, а не далее, как вчера, узнала, что это такое – Катя Пушкарева. Моей давно не детской психике был нанесен совершенно непоправимый урон и я, слегка протрезвев от маминого домашнего вина попыталась вчера отсублимировать за ноутбуком. Короче, как говаривали персонажи в «Пешке для очень занятых ведьм»: «Мы очень наслаждаемся в этой главе, спасибо автору»… Остается только пожалеть читателей, ведь автору писать что-то умное, приличное и в-сюжетное было лень, да и вообще у автор тут торчит в ожидании петербургского поезда и в предвкушении четырех дней в Северной столице%))) Засим прощаюсь. Всех люблю, всем пока. Дальше будет лучше (надеюсь). Гуамоко.
Гуамоколатокинт: Глава 7 (Северус) Разговор о моей матери – это действительно не самое лучше начало. И я почти благодарен Гермионе за то, что она не отвечает на мои слова. Ее рука, по-прежнему сжимающая ту, другую, фотографию, чуть дрожит. Тогда я прикасаюсь к этой руке. Аккуратно вынимаю из стиснутых пальцев картонный прямоугольник. У Гермионы вырывается вздох – резкий и глубокий, как будто она долго задерживала дыхание под водой. И я спрашиваю: что нам теперь делать. Я пытаюсь по возможности смягчить интонацию, чтобы не испугать Гермиону, но голос против моей воли звучит глухо и хрипло. Она поводит плечами, словно ей холодно. Я скорее догадываюсь, чем слышу, как она отвечает: я не знаю. Тогда я просто беру Гермиону за руку. Наверное, первый естественный жест в моей жизни за долгие годы. Я подвожу Гермиону к своему креслу и все-таки выпускаю ее холодные пальцы из своей руки. Достаю пузырек с зельем и молча протягиваю его Гермионе. Помедлив, она берет его, смотрит на свет, встряхивает. Нюхает плотно закупоренную крышку. Наконец, она решается спросить: – Что это? Ключ от ящика Пандоры. Пропуск на ту сторону. Плод с Древа Познания. Казус белли. Называй, как хочешь. Я терпеливо и подробно объясняю Гермионе, что зелье в ее руках необходимо для снятия барьера с ее памяти. С его помощью я смогу нарушить личное пространство ее сознания и вернуть воспоминание о тех рождественских каникулах – точно так же, как я забрал его. Я говорю Гермионе: у тебя есть выбор. Ты не сделала ничего дурного, поверь мне. Если хочешь, я помогу тебе все забыть. Ты ничего мне не должна. Я чувствую себя ничтожеством. Сколько бы я не убеждал себя, что хочу помочь ей, я сам подвел ее к самому краю. Что может быть глупее, чем предлагать кому-то выбор, которого нет. Наслаждаться чужой беспомощностью и собственным всесилием. Бездарная игра в Бога. Гермиона спрашивает, нужно ли выпить все содержимое пузырька. Я говорю, если не хочешь потерять рассудок, нет. Одной капли будет вполне достаточно. Я покажу тебе. Я сам наполняю два бокала вином и аккуратно стряхиваю в них капельки зелья. Подаю один бокал Гермионе. На мгновение мне становится стыдно из-за этой отчаянной решимости в ее взгляде. Я молча поднимаю свой бокал. Она резко, залпом опрокидывает свой – на мужской манер, не сгибая запястья. Я еще успеваю увидеть, как становятся неподвижными, стекленеют ее глаза. Твое здоровье, Гермиона. Каждый раз это ощущается по-новому. Я вижу сознание Гермионы и чувствую ее страх. Панический ужас, который она так старательно скрывала и который вот-вот захлестнет ее с головой. Наверное, если бы все происходило наяву, я должен был бы попытаться успокоить, защитить, прижать ее к себе. Но здесь все по-другому, и я только беспомощно шепчу ей: не бойся, девочка. Я здесь, с тобой. Все будет хорошо. Время как будто застыло, но я все-таки чувствую, как уменьшается, отступает страх Гермионы. Тогда я аккуратно и почти нежно прикасаюсь к ее памяти. Когда я снова могу взглянуть на Гермиону по-настоящему, ее лицо мокрое от слез. Всего на мгновение мне кажется, что она сейчас бросится ко мне, чтобы по-детски, взахлеб разрыдаться на моем плече, но наваждение тут же проходит. Тогда поднимаюсь и ухожу к окну, чтобы не смущать ее. За окном необыкновенно темно, так что я едва могу различить смутные силуэты заброшенных домов напротив. Но я все равно вглядываюсь в окружающую черноту, пока глаза не начинают слезиться, а зажатое узкой улицей небо не вспыхивает зарницей – отсветом далекой грозы. Я слышу, как Гермиона подходит ко мне. Кладет свою руку на подоконник – рядом с моей. Оконный проем слишком узкий, так что мне приходится чуть отодвинуться, чтобы Гермиона могла встать рядом. Она наклоняет голову так низко, что я не могу видеть ее лицо. – Вы не должны были лишать меня этих воспоминаний, – говорит она. – Вы даже не представляете, сколько я всего успела вообразить. Это так было страшно – ничего не знать и даже не иметь возможности догадаться. Самое страшное, что только можно представить. Я молчу. За окном по-летнему неожиданно и бурно начинается дождь. Слышно, как в темноте струи воды ударяются о растрескавшийся асфальт. Вспышка молнии взрезает сплошную водяную пелену. – Я хочу вам помочь, вы только скажите мне… Раскатистый звук грома катится вниз по ладам. Порыв ветра ударяет дождем в стекло. – …как. Перекрывая звуки грозы, рвущиеся сквозь неплотно прикрытое окно, я кричу ей: – Ты останешься со мной? И Гермиона говорит: нет. Гермиона говорит: Гарри и Рон просто с ума сойдут, если я не вернусь к утру. Гермиона говорит: я все должна объяснить им. Гермиона говорит: завтра я приду снова. Она говорит еще долго, но я больше не слушаю ее. Я слышу только одно слово. Ее короткое «нет». Это действительно невозможно – увидеть то будущее, которое произойдет. (Гермиона) Перейти Рубикон. Именно так. В то самое мгновение, когда он взял меня за руку, я как будто решила это. Я останусь с ним. Что бы ни произошло. Как бы он ни поступил со мной. И потом – когда я, наконец, узнала ту правду, которой жаждала, уже невозможно было что-то изменить. Это было странное ощущение – почти физически болезненное и в то же время удивительно легкое, свободное – так бывает больно глазам от яркого света, когда в солнечный зимний день выходишь на улицу из полутемного душного помещения. Кажется, я даже не сразу поняла, что плачу – только когда он отвернулся, пытаясь проявить тактичность, я почувствовала, какие мокрые у меня щеки. Я тогда еще долго сидела, глядя на его спину, и отчаянно старалась не разрыдаться в голос. Самое глупое было то, что я сама совершенно не понимала, отчего плачу, а слезы все равно катились градом, так что даже и думать нельзя было, чтобы что-то сказать или даже просто подойти к нему. Я не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я смогла успокоиться. Когда же я, наконец, переборола себя и подошла к нему, он ничего не сказал. Только чуть посторонился, чтобы я могла встать рядом, и стал смотреть на меня. Взгляд был совершенно ледяной. Я смутилась, но через мгновение взяла себя в руки. Мне казалось, я понимаю. Его злило, что я ему нравлюсь, что он нуждается во мне. И я подумала, что, на самом деле, это самое замечательное в жизни – когда ты кому-то так сильно нужен. Началась гроза. Я с детства всегда немного боялась грозы, но сейчас при звуках первых громовых раскатов я как будто испытала душевный подъем – так неожиданно созвучно это было тому, что творилось у меня в душе. Потом он спросил: останешься со мной? Наверное, мне надо было просто ответить: да. Не вдаваться в подробности. Тем более, что я действительно этого хотела. Но я не могла забыть о своем долге перед Гарри и Роном, вот так просто перечеркнуть все остальное. Это было выше моих сил. Я пыталась сказать это ему, но вдруг поняла, что он не слушает меня. Так, как будто все, что я могла сказать после, было уже не важно. На мгновение я даже ощутила укол самодовольства. Какое-то глупое торжество оттого, что я смогла задеть его, причинить боль. И тут же стало стыдно. Я замолчала и опустила голову так низко, как только могла. Мы очень долго молчали. Я смотрела на нижний край оконной рамы, то и дело вспыхивавший белым в свете молний. Белое на черном. Я боялась поднять голову и увидеть, какое у него сейчас лицо. Вдруг он обнял меня за плечи и притянул к себе. Странно, я думала о том, как он поцелует меня с той самой минуты, как решилась аппарировать сюда. Но когда он, наконец, сделал это, я совершенно по-глупому растерялась. Никто из мальчишек никогда не целовал меня так. Даже Виктор, который когда-то казался мне таким взрослым и опытным в общении с девушками. Все эти пафосные описания поцелуев в журнальных историях, которые так любили Парвати и Лаванда, и над которыми я всегда смеялась. Я чувствовала, как слабею в его руках, становлюсь беспомощной, податливой, как тряпичная кукла. Я бы, наверное, упала, не держи он меня так крепко. Мои руки были прижаты к его груди, и пуговица жилета больно впилась мне в локоть. Его поцелуй был долгим, неспешным, словно впереди у нас была целая вечность. Теплые губы скользнули вниз по моей щеке к шее, и он на мгновение замер. Воспользовавшись этим, я собрала остатки мужества и резко оттолкнула его. (Снова Северус) 23 августа 1973 года Ян Эрик Улссон, бежавший из тюрьмы не особо опасный преступник, вошёл в здание банка «Sveriges Kreditbank», достал автомат и выстрелил в воздух. Он взял в заложники четверых работников банка — трёх женщин и мужчину По требованию Улссона, полиция освободила и доставила в банк его сокамерника — Кларка Улофссона. 28 августа полицейские провели в захваченном помещении банка газовую атаку. Через полчаса после её начала захватчики сдались, а заложников вывели целыми и невредимыми. Бывшие заложники заявили, что боялись не захватчиков, которые ничего плохого им не сделали, а полиции. За свои деньги они наняли адвокатов Улссону и Улофссону. Похитителей приговорили к десяти годам тюремного заключения. Весь долгий этот строк их жертвы писали в тюрьму письма, полные дружеской поддержки и участия. То, о чем говорила мне Гермиона. Стокгольмский синдром. Мы любим тех, кто причиняет нам боль. Позволяем причинять нам боль, потому что любим. Мы готовы простить. Все, что угодно. Заранее. Верно и обратное. Мы любим тех, кого мучаем сами. Мы остро нуждаемся в этих людях. Кто еще, если не они, способен оправдать наше существование. Без всей этой ерунды – без трагедии, без страданий, без пафоса – любовь не существует. Как бы мы не уговаривали себя. Все зло, вся боль, все страдания, которые мы причиняем друг другу, все это, на самом деле – признание в любви. Всегда.
Anilaja: Даа... Как всегда, когда понимаешь - всё , больше не могу , сил нет и т.д и т.п., - моментальное избавление! Спасибо!!! И даже не думайте плохо говорить про эту главу, уважаемый автор! Именно после столь сильного эмоционального потрясения, как Катя Пушкарёва и надо такие главы писать "Тема грозы в 7 главе драмы Гуамоколатокинта "Все отенки чёрного" - так и вижу эти школьные сочинения Так что Катя вас вдохновила и на нужный лад настроила, как холера в Болдино А.С. Пушкина Она ему правда ещё и отвлекаться от работы не давала, а Вас к компу не привяжешь... А жаль! (шучу, шучу; тяжелыми предметами в обнаглевшего поклонника чур не кидаться!) Ну а если серьёзно, то по моему это замечательная глава и Вы себя слишком строго судите. Автор обычно всегда уверен, что он - гений, его произведение - шедевр, а тут такая самокритичность... Мне понравилось. Правда. Кстати Вы по Питеру гулять планируете? Или "business it's first"? А то ведь я могу поделится инфой о волшебных местах Северной Пальмиры Как ни как - родной город!
Loy Yver: Гуамоко, Мне сложно написать что-то связное на сравнительно небольшой отрывок очень эмоционального и психологически... прочувствованного текста. Мысли решительно отказываются выстраиваться во что-то более информативное для автора, нежели "прекрасно!" и "очень понравилось!" Спасибо!
Rendomski: Фик нравится. Мрачно, но стильно-, а не китчево-мрачно, написано очень хорошо, прочувствовано. В вашем произведении даже ситуация «Гермиона находит Снейпа», ставшая стереотипом, клише, заиграла свежими красками. Да что там мелочиться, и спасение Гермионы тоже разыграно оригинально (и разгадка интриги, я надеюсь, ещё ждёт нас…) – я уж не говорю об изяществе, с которым эти события вписаны в канон. В обилии снейджеров очень тяжело написать что-либо оригинальное, но вам это пока что блестяще удаётся.
Луна: Очень красиво! Романтично и интересно! И Снейп настоящий и Гермиона! А то в снейджерах все, то Снейп белый и пушистый, то Гермиона дурочка...
Гуамоколатокинт: Простите, дорогие дамы... ответить сейчас всем и каждому подробон я не в состоянии - забежала на минутку в инет-кафе на Невском посту проверить%))) Вернусь в Минск - отдельно облагодарю всех и каждую...%))) Anilaja Мммм... Я покидаю Питер завтра вечером а сейчас гуляю - как раз%))) Так что,увы, наверное все-таки не судьба.. Ежели сегодня зайдете сюда, оставляю на всякий случай номер моей питерской симки 8 904 642 59 59 (оператор Теле2) Можешь кинуть рекомендации смс, буду благодарна%)))) Ибо уезжаю я только завтра вечером%)
Anilaja: Ммм... А когда же продолжение? А то ведь автор на форуме бывает, а собственное творение всё не допонит очередной главой... Или меня Дориана Грей продой-каждый-день избаловала... Вообщем жду не дождусь продолжения любимого фика!
Гуамоколатокинт: *внаглую подниму сама себя* Девушки, простите, Мерлина ради, но ближайшие пару дней, наверное, никак. Работа заела - пропадаю в кинотеатре по шесть-семь часов в день, прихожу домой, как выжатаы лимон, а по утрам в родной академии густо наставили мастер-классы%))) Все простите, всех люблю...
Loy Yver: Гуамоколатокинт, Ты, главное, не переживай попусту и учись спокойно. Делами своими занимайся.
Anilaja: Ой… Прости, пожалуйста, Гуамоко! Я похоже совсем эгоист . Даже не думай перенапрягаться. Так и здоровье подорвать можно. Я буду спокойно ждать продолжения сколь угодно долго. Мне просто очень нравиться твой фик. Чесно, чесно!
Зелёный чай: Последнюю главу дочитывала уже сидя на самом краешке стула сжавшись в комок. Очень, очень захватывает. *овации* Гуамоколатокинт, удачи вам, сил и вдохновения!
Зелёный чай: Подниму.
Гуамоколатокинт: %)))))) Всем спасибо за доверие, всепрощение и поддержку. Полудохлый филин понемногу оклемался после больших кинематографических действ и чуточку-чуточку готов к труду и обороне. Вследствие чего предлагается абсолютно ничего не значащая и ни к чему никого не обязывающая глава. просто в ознаменование того, что жизнь продолжается. Loy Yver, Anilaja, Зелёный чай, Луна, Rendomski
Гуамоколатокинт: Глава 8. (Северус) Мама умирает зимой. За несколько недель до того, как этому гаденышу исполняется пятнадцать. Говорят, только со смертью родителей мы становимся взрослыми по-настоящему. Когда дед сообщает ему об этом, он почти не чувствует скорби. Скорее уж, что-то вроде облегчения. Все-таки, «мама умерла» звучит куда лучше, чем «мама в тюрьме». Или «мама в больнице». Ему пятнадцать, и можно больше не бояться, что эта сумасшедшая женщина вернется, чтобы забрать его с собой. Ему больше никогда не придется возвращаться в магловские трущобы и влезать в магловское тряпье. И, конечно, никогда больше не нужно будет выслушивать эти ее бесконечные наставления. Он не такой как она, не такой, каким бы она хотела его видеть. Совсем не такой. Он сам придумал себе другую историю, другую жизнь, другое имя. Этот самозванец больше не сын магла, он – Принц, плоть от плоти всех этих колдунов, что подозрительно смотрят на него с потемневших портретов в доме его деда. Если его мать и пожертвовала собой ради него, то ее жертва была совершенно напрасной. (Гермиона) Он сказал, что я похожа на его мать. Забавно, но в первую секунду я вдруг подумала, что речь идет о внешности. И даже, кажется, успела огорчиться – его мать на той фотографии совершенно не показалась мне привлекательной. Какие глупости иногда лезут в голову. Потом в «Норе» я подошла к зеркалу. Долго стояла, вглядывалась, и не узнавала свое лицо. Удивлялась собственным глазам. Мне казалось, они постарели. И помолодели тоже. Когда говоришь об этом, выходит глупо. Но это было именно так. Я думала о нем: что он сказал, что я ответила и как мы оба, оказывается, не понимали, что хочет сказать другой. Впрочем, нет: он-то понимал. Он поцеловал меня, и это было намного важнее и намного честнее всех слов, что мы смогли найти друг для друга. И если бы я не испугалась, не оттолкнула его, а позволила бы и дальше целовать себя, а, может, и большее… Возьму и отдамся Северусу Снейпу. Возьму и останусь с ним. Если он позволит. Пойду на это. Хочу этого. Мне надоело быть неопытной. Рассудительной. Идеальной. Теперь, когда его не было рядом, мои мысли больше не путались. Все стало предельно ясно. Все равно как находить самые правильные, самые неопровержимые аргументы – после спора. Если бы он сейчас вдруг вошел в дверь, я бы сама – первая – бросилась ему на шею. Дверь действительно скрипнула, и я обернулась. Это был Гарри. Он остановился на пороге и посмотрел на меня в упор. Я смутилась. Волосы Гарри казались еще более взъерошенными, чем обычно, но лицо было очень сосредоточенное и совершенно не сонное, так что сразу становилось ясно – в эту ночь и он не сомкнул глаз. Мне вдруг ясно представилось, что он выслеживал меня и теперь знает, что у меня на уме. – Что с тобой? – спросил Гарри. – Ты какая-то… странная. Сейчас и вчера тоже… Это из-за Рона, да? Мне вдруг ужасно захотелось рассмеяться. Но я неимоверным усилием воли подавила рвущуюся наружу истерику и осторожно покачала головой. – Нет, все в порядке. Я просто немного не в себе из-за… всего этого… Я и сама не знала, что имела в виду. Но Гарри, похоже, было достаточно этого объяснения. Он в несколько шагов пересек маленькую кухню Уизли и сел у края стола, опустив голову на сцепленные в замок руки. Я вздрогнула: слишком уж взрослой и чужой казалась эта поза. Мы все так быстро повзрослели этим летом. – Я слишком много на вас взваливаю, – из-за того, что он не поднимал лица, голос звучал глухо. – Но даже не представляю, что бы я делал, если бы вы с Роном не согласились помочь. До этой секунды я была так уверена в себе. Я почти представляла, как именно скажу Рону и Гарри, что мне придется их покинуть. Я действительно была полна решимости. Я подошла к Гарри, протянула руку и прогладила его по жестким непослушным волосам. Каким-то шестым чувством – не сознанием – я поняла, что этот, может быть, чересчур интимный, материнский жест сейчас – самое верное. Гарри закрыл глаза и прижался щекой к моей руке. Я простояла так – рядом с ним, не говоря ни слова, – очень долго, до тех пор, пока неявный предутренний свет в окне не окрасился в чистые рассветные тона. Даже в дни, следующие за большими торжествами, миссис Уизли просыпалась очень рано, так что следовало спешить. Мы растолкали Рона и, не дав ему не то что соорудить сандвич в дорогу, но и поворчать вволю, выволокли на улицу. Из-за ночной грозы, утро было очень холодным и неуютным – я плотнее завернулась в мантию, стараясь укрыться от пронизывающей сырости. К сожалению, Гарри еще не имел права аппарировать, и ни я, ни, тем более, Рон не решались взять на себя ответственность помочь ему с перемещением в пространстве. Нам приходилось идти на риск. Мы очень долго брели по непросохшему после дождя лугу, отделявшему владения Уизли от магловской деревни, прежде чем выбрались на проселочную дорогу. Рон опасливо оглянулся и поднял волшебную палочку, пытаясь вызвать пока невидимый нам «Ночной рыцарь». Потекли минуты ожидания. Автобус не появлялся. Лицо Гарри казалось бесстрастным, но я чувствовала, что и ему было не по себе. Странно, что я сама оставалась совершенно спокойной, несмотря на то, что куда лучше мальчишек представляла, какие опасности могут ждать нас вне стен, охраняемых Орденом. Наверное, профессор Снейп был прав. Теперь я знала, на что способна. – Может, они изменили расписание? – предположил Рон, но тут же раздался знакомый рев тормозов и взявшийся из ниоткуда фиолетовый автобус окатил нас грязью. Я выругалась сквозь зубы и достала палочку – очистить мантию. Рядом со мной Гарри старательно пригладил спадавшие на лоб волосы, стремясь скрыть свой шрам от любопытных глаз. Как тут же выяснилось, не зря. Волшебник, сидевший за рулем «Ночного рыцаря», был нам незнаком. Кондуктора рядом с ним не было. – А где… – начал, было, Гарри, но осекся. Я высунулась вперед. – Нам нужно попасть в Годрикову лощину, сэр. Водитель молча кивнул. Пожалуй, он производил впечатление колдуна, не умеющего удивляться. Мы полезли в автобус. – Предъявите мне свои палочки. Гарри, заходивший последним, замер на подножке. – Я должен убедиться, что вы трое – совершеннолетние. По приказу Министра, в автобус запрещено пускать несовершеннолетних колдунов, без сопровождения родителей или опекунов, – водитель пробубнил это очень монотонно, но его неожиданно цепкий взгляд уже подозрительно ощупывал наши лица. Мы с Роном растеряно переглянулись. – Все ясно, – сказал Гарри. – Пошли отсюда. Это было действительно невозможно – убедить мальчишек, что новое правило придумано, чтобы защитить детей, которым вздумается поискать приключений в это опасное время. Кроме того, я и сама сознавала, что подозрения Гарри не лишены оснований. Если Министр действительно хотел помешать Мальчику-который-выжил, он мог пойти и не на такое. Конечно, мы могли вернуться обратно в «Нору» – впрочем, рассчитывать на то, что Гарри так легко сдастся, было бы верхом наивности. Можно было рискнуть и попробовать протащить его с помощью совместного аппарирования. Можно было решиться позволить Гарри аппарировать без лицензии. Можно было отправиться в Уэльс на метлах (услышав это предложение Рона, я едва смогла сдержать нервную дрожь). Но я все-таки предложила вариант, который казался мне наиболее легким и безопасным. Ведь большинство приспешников Того-кого-нельзя-называть были чистокровными колдунами и едва ли разбирались в магловских коммуникациях. У меня было с собой достаточное количество фунтов, так что несколько часов спустя скоростной магловский экспресс нес нас в Уэльс, к месту гибели родителей Гарри. Рон, быстро утомившись новыми для него впечатлениями, уснул. Сидевший напротив меня Гарри углубился в чтение. В целях антимагловской безопасности, книга была обернута в непрозрачную бумагу, но я прекрасно знала, что это. Гарри купил этот безумно дорогой и наверняка уникальный в своем роде фолиант в букинистическом магазине Косого переулка, пока мы с Роном искали достойный подарок для Флер и Билла. Книга о хоркруксах. Я сидела и долго думала о том, что сделает Гарри, когда я скажу: Северусу Снейпу известно, что мы собираемся искать хоркруксы. Конечно же, в любом случае Гарри будет прав. Это было предательством. Но я не могла и не хотела ничего скрывать от этого человека. На самом деле Северус Снейп очень разозлился, когда я сказала ему об этом. Долго-долго молчал, а потом прошипел сквозь зубы: – Вижу, хоркруксы – это слишком большой секрет, чтобы кто-то мог хранить его в одиночку. И еще взглянул так – зло очень – как только он умел. (Снова Северус) – Ты сделаешь это, Северус? – спрашивает Дамблдор. У него глаза небесной голубизны. Борода и усы такие белоснежные, какие, наверное, и должны быть у сказочных мудрецов. Волоски на руке, которой он держит чашку, тоже белые. Я перевожу взгляд с его покрытой старческими пятнами руки на морщинистое лицо. Он не может видеть, как в кармане мантии я стискиваю пальцами медальон. Я чувствую, как в моей душе поднимается ненависть к нему. К его голубым глазам, тонким пальцам и безмятежному спокойствию, с которым он умеет говорить о самых невыносимых вещах. Ненависть. Хорошее, честное чувство. – Ты сделаешь это для меня, Северус? – повторяет Дамблдор, не дождавшись моего ответа. Я отодвигаю от себя чашку с нетронутым какао. К счастью, дед научил меня окклюменции. Когда я уже открываю дверь, он все-таки окликает меня. – Северус? Я неохотно оборачиваюсь. Мне кажется, что его глаза смеются за стеклами очков-полумесяцев. – Это очень легко понять – против чего ты борешься. Гораздо сложнее придумать – за что. Я выхожу, не забыв хлопнуть дверью так громко, как только могу.
maniago: ждем развития событий спасибо за классный кусок!
NONa: Даж не знаю что сказать... ЗаМЕЧТАельно! Оч нравится.
Anilaja: Обалдеть... Слов нет, пока одни эмоции... Замечательное продолжение!
Гуамоколатокинт: maniago, NONa, Anilaja Мдя... И вам спасибо%)
DashAngel: Очень понравилось! Гуамоколатокинт, не перенапрягайся, мы будем ждать!
полная версия страницы