Форум » Библиотека-4 » “Curriculum vitae”. Автор teodolinda. Гет. PG-13, ММ/АД » Ответить
“Curriculum vitae”. Автор teodolinda. Гет. PG-13, ММ/АД
teodolinda: Название: "Curriculum vitae" Автор: teodolinda Бета (нет слов выразить, насколько больше, чем бета!): zanuda Герои: Минерва МакГонагалл, Альбус Дамблдор. Категория: гет Рейтинг: PG-13 Дисклеймер: на чужое не претендую, своего не отдам! Саммари: “curriculum vitae” буквально означает «бег жизни». История, собственно, об этом. Фик не первой свежести, уже выкладывался. Захотелось заняться освоением новых территорий. Пейринг второстепенной (но любимой!) героини пришел из других моих опусов.
Ответов - 9
teodolinda: I – Ну что ж, Риддл, блестяще. Садитесь. Двадцать баллов Слизерину. Какой тон! Какая мимика: маска чистейшего преподавательского одобрения, но чуть поджаты губы, чуть сдвинуты брови... Научиться бы так! Минерва завороженно смотрит на профессора Меррисот. Смешно получается – похоже, отношение профессора к Тому Риддлу мало чем отличается от отношения самой Минервы к профессору: невозможно не признать исключительные достоинства, но смутная антипатия мешает восхищаться. Впрочем, Минерва уже давно – вскоре после того, как подруги заметили, что с ней «что-то творится»! – заставила себя четко сформулировать, почему она недолюбливает профессора Меррисот. Только для себя, стиснув зубы, тщательно не обращая внимания ни на вдумчивую готовность помочь Августы, ни на хлопотливое сочувствие Росмерты. Закрывшись в туалете, опершись руками о раковину, не отрывая взгляда от собственных глаз в зеркале, она проговорила – вслух, внятно и отчетливо, получая от этого странное удовольствие, – почему блистательная и умнейшая Галатея Меррисот вызывает у нее такое отторжение. Легче, впрочем, не стало. Стало только неловко перед Миртл (Минерва слишком поздно заметила, что ее подслушивают): какая, в сущности, мелочь, ее несчастье, по сравнению с тем, что случилось с Миртл! У нее, Минервы, впереди вся жизнь, а у Миртл не будет больше ничего и никогда... Она, Минерва, молодая девушка из плоти и крови... О да, еще как из плоти... – Мисс МакГонагалл, о чем вы задумались? – Минерва вздрагивает, понимает, что следовало бы выполнять задание, а не следить за выражением лица профессора. Но Меррисот вдруг останавливается прямо перед ней, замирает, смотрит ей в глаза. Смотрит холодно, чуть насмешливо, как будто оценивающе... Глубоко спрятанная ненависть вдруг мелькает во взгляде, или Минерве показалось? Показалось: разве может такая женщина всерьез относиться к восемнадцатилетней девчонке? Так много пережившая, такая гордая, такая взрослая, такая... такая сложившаяся. Ей уже за семьдесят, она добилась всего, чего хотела – или только того, чего бы так хотелось Минерве? – что ей какая-то студентка... Почему Минерва родилась c таким чудовищным, непоправимым опозданием? Почему единственный человек, который так нужен ей, уже давным-давно все в своей жизни устроил, давным-давно встретил женщину, до которой Минерве так далеко? – Мисс МакГонагалл, вы готовы пройти к доске? Наконец-то профессор отвела взгляд, голос ее звучит безупречно спокойно, и вопрос вполне обыденный... Что ты напридумывала себе, Минерва, у Меррисот и в мыслях не было рассматривать тебя как возможную соперницу – какая ты ей соперница... – Нет, профессор, простите, я не готова... – говорит вдруг Минерва прежде, чем успевает подумать. Ей бы ничего не стоило выйти к доске – и хотя последние пятнадцать минут, отведенные на отработку нового заклинания, она провела в раздумьях совсем не о том, она готова биться об заклад, что справилась бы и без подготовки, пусть не на обычном своем уровне, пусть не так блистательно, как Риддл, но уж всяко получше того, кого сейчас вызовет Меррисот – кого бы она ни вызвала... Глупо как, кому это все нужно – седьмой год они с Риддлом глухо соперничают за звание лучшего студента курса, никто никогда не говорит об этом вслух, но все это чувствуют, баллы, принесенные Гриффиндору Минервой и Слизерину Риддлом, словно имеют какое-то особое значение, за их ответами на уроках следят чуть внимательнее... ох, кому это надо? Она всегда признавала, что он более одарен, но вот что-то в нем есть... настораживающее. – Минус десять баллов Гриффиндору... – говорит профессор спокойно (Мерлин, до чего буднично, дура ты, Минерва, Меррисот бы очень смеялась, если бы узнала, о чем ты размечталась!). – Тогда пригласим к доске Лонгботтома. А вот это удачно, вяло думает Минерва, – Августа, уже замахнувшаяся было острым локтем над ее ребрами, отвлеклась, и дружеский воспитательный тычок остался незавершенным... Еще десять минут – и можно, наконец, выйти из аудитории, оторваться от подруг на пару-тройку шагов... и услышать, как за спиной Августа придушенно шепчет Росмерте: – Оставь ты ее в покое! II К концу учебного года это стало почти невыносимым. Защиту от Темных Искусств Гриффиндору поставили последним экзаменом. Минерва боялась поверить, что еще несколько недель... дней... часов – и все будет позади. Начнется новая, взрослая жизнь – и какой бы она ни была, эта самая неведомая взрослая жизнь, одно в ней будет точно: отдельная комната. Отдельная спальня с отдельным, горгулья забери, душем и туалетом. И Минерве не надо будет изображать приступ бронхита всякий раз, открывая дверь в спальню. «Помяни мое слово, завалит ее Меррисот!» – «Минерву завалит?! Это кем надо быть, чтобы одолеть нашу Минерву?» – «Да как ты не понимаешь? Дамблдора она ей не простит!» – «Росмерта, извини, ты несешь чушь. К тому же ЖАБА принимает независимая комиссия...» – «Ага, а в комиссии Гризельда Марчбэнкс... у нее тоже с Дамблдором было...» – «Отстань, ладно?.. Читаешь дамские журналы – читай себе на здоровье, только потом списать не проси!» – «Кто ж у тебя Заклинания списывает?! Я еще в своем уме. У Минервы спишу!» Тогда, несколько месяцев назад, Минерва, услышав этот разговор через неплотно прикрытую дверь, отказалась от своего намерения пораньше лечь спать и полночи просидела в пустой гостиной... Сквозь гадкое ощущение, будто ее выставили голой на всеобщее обозрение, проступала странная радость: Росмерте не откажешь в чутье на такие вещи... Сколько раз Минерва с Августой наблюдали, как очередная парочка начинала целоваться не таясь спустя пару недель, а то и месяцев, после того, как Росмерта уверенно заявляла, что у такого-то и такой-то намечается роман, «поражаюсь-я-вам-слепые-вы-что-ли». И если Росмерта полагает, что у профессора Меррисот есть основания мстить Минерве... С тех пор Минерва считала часы и минуты, которые ей осталось провести на уроках Меррисот. Ее мучила совесть, она проклинала себя за самонадеянность... но не могла заставить себя не радоваться. Ну, вот и все... Минерва, странно опустошенная, стояла, опустив палочку, недоумевая, отчего ей так безразличен результат экзамена: потому ли, что она уверена в высшем балле, или ей просто на все наплевать... Теоретическую часть она написала без единой ошибки, это она знала совершенно точно, даже учебник после экзамена не открыла проверить... С практикой тоже, кажется, все в порядке. – Ну что ж, дорогой Гораций, – скрипучим, но очень живым голосом воскликнула немолодая миниатюрная волшебница, только что дававшая задания Минерве, одно за другим, все сложнее и сложнее, не позволяя передохнуть, – если бы у нас было пари, вы бы проиграли! Минерва повернула голову в сторону отдельного стола, где с необыкновенной торжественностью на лицах восседали профессора Хогвартса. О чем она говорит? Дамблдор улыбнулся в бороду – Минерва мгновенно опустила глаза, успев, однако, заметить, как вскинула голову Меррисот. – Я понимаю, мадам Марчбэнкс, что наше мнение не влияет на оценку, да и с оценкой в обоих случаях все очевидно, но все же – на мой взгляд – Риддл показал лучший результат! Мерлин Великий, и здесь ее преследует это соперничество?! Да какая разница, отпустили бы уже ее на свободу! И почему – самое главное – Меррисот! За Риддла! Она же его терпеть не может... Минерву, правда, тоже, но неужели настолько, что предпочла не промолчать, а высказаться в поддержку Риддла?! Да еще с таким раздражением в голосе... – Риддл... – мадам Марчбэнкс задумчиво протерла очки, – Риддл силен, не спорю. Очень, очень силен... да... – она помолчала, нахмурившись и глядя в стол. – Вдобавок умен, амбициозен, расчетлив и беспринципен. Да-да, Гораций, подождите, нехорошо перебивать старых леди! – она наставительно подняла сухой тонкий палец, и Минерва чуть не фыркнула, немедленно проникнувшись симпатией к даме, осадившей Слагхорна. Та невозмутимо продолжила: – А здесь, друзья, мы видим редчайший образец гармонии! Гармонии ума, магического дара и чистоты помыслов в использовании того, что дано природой. Минерву словно накрыло волной горячего воздуха. А вынырнув из этой волны – с ужасом чувствуя, как пылают щеки, – она осмелилась посмотреть на Дамблдора. Непроницаемые глаза... улыбка, которая может означать все что угодно... а у Меррисот лицо горит посильнее, чем у Минервы... Ох, как неловко от этого всего... – Чудесная, чудесная смена растет, – с воодушевлением продолжила Марчбэнкс, как будто не замечая, какое впечатление производят ее слова, – не так ли, Галатея? Нет, похоже, она все замечает... Минерва вдруг вспомнила подслушанные слова Росмерты... Не может быть, не может быть... Неужели это правда, неужели у Гризельды Марчбэнкс есть основания для таких шпилек в адрес Меррисот, некогда – разве можно в этом вопросе не верить сведениям Росмерты? – некогда отбившей у нее Дамблдора... – Мадам Марчбэнкс, не скрою, меня радует ваше столь высокое мнение о мисс МакГонагалл... – если Минерва не упала в обморок до сих пор, то сейчас непременно упадет, вот только дослушает слова Дамблдора... – Боюсь, однако, что наш разговор уже вышел за рамки дозволенного нормами педагогической этики... Мисс МакГонагалл в немалой степени наделена здравым смыслом, но все же не стоит смущать юную душу пусть почти бывшей студентки... – Вы правы, Альбус, вы правы... Мисс МакГонагалл, вы можете быть свободны... И пригласите следующего, пожалуйста! Она еще нашла в себе силы вместе с Августой переживать, когда Росмерта, обстучав все деревяшки, трижды плюнув через левое плечо, сложив пальцы правой руки в кукиш, а левой – в какую-то необъяснимую фигуру, вошла в аудиторию. А вечером в гриффиндорской гостиной Росмерта возбужденно крутилась перед зеркалом, демонстрируя подругам новую мантию, в которой она пойдет на выпускной и обязательно затмит всех. Августа, явно прикидывая в уме, на какой балл тянет ее ответ на экзамене, рассеянно подавала реплики вроде «Воротник лучше бы стоечкой...», Минерва полулежала в кресле, даже не пытаясь делать вид, что участвует в обсуждении обновки. Все кончилось, похоже, девочки еще этого не поняли или оттягивают момент, когда надо будет признать, что пора собирать чемоданы и прощаться с Хогвартсом навсегда. При одной мысли об этом у Минервы больно перехватывало горло. Их гостиная, их спальня, их ночные перешептывания, перепалки, мелкие обиды, бурные примирения... Грустно будет расставаться с девочками, но не это главное... Только сейчас Минерва поняла, что прощание с Хогвартсом означает для нее прощание с Дамблдором. Меррисот может торжествовать – опасная старшеклассница больше не будет два раза в неделю маячить на первой парте под носом ее любовника... Минерва прикрыла лицо рукой... Начинается взрослая жизнь, в этой жизни, наверно, будут мужчины... Конечно, будет муж – кто-то, кого она еще пока не встретила, – и однажды, когда ее одиннадцатилетняя дочка получит приглашение в Хогвартс, они с этим самым неведомым пока мужем хором скажут: «Только бы в Гриффиндор!», и она грустно подумает про себя: «И пусть Дамблдор пожалеет, что это не его дочь!»... Подруги – какие-то новые, тоже пока еще не встреченные, – будут улыбаться недоверчиво, когда она, лет через двадцать, похвастается: «А на меня сам Дамблдор заглядывался!»... и она махнет рукой, рассмеется первая, не захочет убеждать и настаивать... – Эй, малышка, ты что? Не видишь, тетя спит? – послышался веселый голос Росмерты, Минерва вздрогнула, подняла глаза. Прямо перед ее креслом стояла девочка лет тринадцати и с каким-то необидным интересом рассматривала ее. – Что случилось? – спросила Минерва, и девочка протянула ей записку. Записку, написанную косым, летящим почерком... Дамблдор приглашал мисс МакГонагалл в свой кабинет «обсудить ее планы на будущее»... Минерва с трудом смогла вытащить свое, внезапно ставшее ватным, тело из кресла, под недоумевающими взглядами подруг молча направилась к двери, обернулась с порога – и могла бы поклясться, что незнакомая младшеклассница подмигнула ей ободряюще.
teodolinda: III Минерва пальцами отбила недавно слышанный маггловский марш на холодной псевдокожаной спинке неудобного диванчика для посетителей. Огляделась по сторонам, раз, наверно, в пятый перечитала яркие плакаты, разъясняющие, что следует делать родителям, если их чадо стащило волшебную палочку и решило поиграть... несколько секунд последила, в каком порядке меняют цвет буквы на транспаранте, призывающем хранить Зелья в недоступном для детей месте, уяснила, что никакой закономерности нет, и потеряла всякий интерес к средствам наглядной агитации. А больше смотреть здесь было решительно не на что – холл педиатрического отделения больницы Святого Мунго поражал чистотой, пустотой и безликостью. Минерва вздохнула, посмотрела на часы и подумала, что еще пара минут – и она рискует опоздать. Ну где они там застряли? Ведь это просто контрольный осмотр, ведь мальчик уже давно поправился... все-таки не до конца понятно, как в доме Лонгботтомов – при их-то идеальном порядке! – ребенок умудрился вылить на себя полбутылки доксицида! Впрочем, Минерва ничего не понимает в маленьких детях – что в ее возрасте уже попахивает катастрофой, как не устают намекать ей окружающие. Может, они правы? Может, в самом деле надо срочно что-то менять? Минерва уже почти жалела, что вызвалась составить Августе компанию: сначала их задержали в регистратуре, где две дамы, не обращая внимания на растущую очередь, увлеченно ругались, следует ли вывешивать на всеобщее обозрение статистику нападений вервольфов на детей дошкольного возраста. Вид у обеих был исключительно – и одинаково – начальственный, директив сверху, как поняла Минерва, не поступало, так что спор обещал продлиться до самого закрытия. Очередь внимала с искренним любопытством, и только молодая женщина с замученным лицом и ранней сединой в каштановых волосах нервно и зло кусала губы, жадно следя глазами за спорщицами, как будто раздумывала, кому из них она бы вцепилась в прическу, не будь стеклянной перегородки... Минерва уже почти решилась вмешаться, хоть и опасалась, что практической пользы от этого не будет, напротив, ее комментарии только затянут дело. Но тут Августа рявкнула, как она умеет, если ее довести как следует. Потом еще пришлось сидеть под дверью кабинета, вот теперь прием затянулся... зайти выпить кофе они уже точно не успевают, тут не до роскоши, ей бы не опоздать... Минерва пальцем провела по спинке дивана, прочертила ногтем большой вопросительный знак. Интересно, можно ли как-то определить, объективно и адекватно, стоит ей увольняться или нет? Все вроде неплохо, тысячи людей мечтали бы о такой работе, ее ценят, перспективы открываются очень и очень неплохие... Она в самом деле хороший работник, на нее можно положиться, и она уж точно не допустит такого бардака, как устроили эти две тетки в регистратуре. А обаятельнейший холостяк Дэмиен из соседнего отдела, мечта всех женщин их конторы?! Минерва фыркнула, вспомнив, как вошла в комнату и услышала обрывок разговора дам. Увидев ее, дамы неловко замолчали, она успела уловить только смешное выражение «собака на сене»... И все-таки она уже третий день пишет заявление об увольнении – пишет и рвет. Просто потому, что не чувствует себя на своем месте... Три раза она уже меняла работу, три раза объясняла подругам, почему. Она уже знает, как трудно это объяснить, знает, что они все равно не поймут, будут смотреть удивленно, всплескивать руками, говорить всякую ерунду: «Тебе же так хорошо платили! Ты же говорила, тебя собираются повышать?!» Ну наконец-то – дверь кабинета открылась, в коридор вышла Августа, вытащила за руку упирающегося, хохочущего Фрэнка – до чего смешной мальчишка! – вслед за ними появилась совсем молоденькая докторица, что-то энергично договаривающая Августе. Та покорно кивала. Минерва сглотнула внезапно появившийся в горле ком, услышав слова: «У меня дочка ровесница вашего Фрэнка, я всегда так делаю!». Так, а ведь эта докторша моложе их с Августой лет на... достаточно, чтобы признать себя совсем старухой, если у таких девчонок уже такие дети выросли... И когда они все успели?! И как быть с собственным ощущением, что все впереди и все обязательно будет, но позже? Нет, пожалуй, все-таки стоит остаться на работе и вдобавок... выйти замуж. За того же Дэмиена, к примеру. Родить ребенка, обосноваться в уютном домике, и быть как все. И не отводить глаза от мамаш на десять лет моложе! А главное – прекратить, решительнейшим образом прекратить встречи с Альбусом... Она посмотрела на часы – пока еще не опаздывает... Минерва на мгновение прикрыла глаза, заставляя себя вспомнить, по какому поводу совсем недавно уже думала об этом. Вспомнила: на прошлой неделе, на похоронах Диппета... Сначала, когда выяснилось, что из всего их выпуска только она и Росмерта еще не обзавелись семьей... А потом во время самой церемонии, когда она скользнула взглядом по шеренге сотрудников Школы и среди знакомых лиц увидела совсем юное, очень сосредоточенное лицо новой, как ей объяснили, медсестры. Эта девочка, которой бы, черт возьми, в песочнице играть, так внимательно всматривалась в заплаканные лица... так очевидно была при исполнении своих взрослых и серьезных обязанностей, готовая броситься с Сердечным Зельем на помощь любому, что Минерве стало не по себе. – Ну что, пошли? – Августа наконец распрощалась с докторшей, подошла к Минерве. Они вышли из холла на лестницу, – Августа чуть отстала, втолковывала Фрэнку что-то, – Минерва инстинктивно прибавила шаг: почему-то ей не хотелось слушать эти материнские интонации в голосе подруги. – Вы знаете, что Диппет умер?.. – пролетом ниже разговаривали, и эти слова, произнесенные мужским голосом, заставили Минерву прислушаться. – И что? Думаете, что-то изменится?.. – во встречном вопросе прозвучал какой-то горький и болезненный вызов, и Минерва, шагнув на площадку, увидела давешнюю нервную женщину из очереди и пожилого целителя. – Думаю, нет, – короткий ответ почему-то показался Минерве приговором, и она, проходя мимо, обернулась, задержала взгляд на женщине: в ее очень прямой спине, небрежно сколотых на затылке седеющих волосах ей померещилась отчаянная гордость, как будто незнакомка пыталась скрыть за независимым видом не то большое горе, не то застарелое унижение. «Ничего не изменится...» – повторила Минерва про себя. Изменится, должно измениться – и дело не в смерти Диппета: Альбус, даже если его утвердят на директорском посту, – а его, конечно, утвердят! – все равно будет находить время для визитов к ней. Вторник и пятница, семь часов. И тогда – никакой семьи, никакого домика, никакого ребенка... Нет, надо с этим кончать! Она сама должна все изменить. – Эй, куда ты так несешься?! Минерва не сразу поняла, откуда доносится голос. Остановилась, задрала голову – надо же, она так разбежалась, что обогнала их на два этажа. – Ты что, мы же с Фрэнком так не можем... Запыхавшаяся сердитая Августа, раскрасневшийся смеющийся мальчик... Решено: сегодня же она порывает с Альбусом Дамблдором и начинает новую жизнь. И в этой жизни у нее будет все как у людей. Почему-то от этой мысли Минерве стало тошно... Минерва вошла в квартиру, небрежно скинула сапоги, заклинанием высушила хлопья снега на пальто... Босиком прошла в комнату, опустилась в кресло. Звонок в дверь раздастся через пятнадцать минут... через четырнадцать... она ждет человека, в которого влюблена с семнадцати лет. Через тринадцать минут он придет, как приходил все эти годы, они поговорят о чем-нибудь – тему всегда задает он, а ей понадобилось несколько лет, чтобы обрести смелость чувствовать себя пусть не равной, но взрослой, и стать полноценным собеседником! – а потом... Минерва вздохнула... через одиннадцать минут она решительно скажет ему, что начинает новую жизнь. Если она дорога ему как собеседник... нет, пожалуй, лучше не видеться вовсе, вряд ли она сможет... Как всегда, идя открывать дверь, она мельком посмотрела на себя в зеркало – очень даже ничего. – Как метет, как метет... – смешно, кажется, у него снег на усах, по крайней мере, пальцам Минервы стало холодно. – Альбус, я хочу с вами поговорить... – быстро сказала она ему в затылок, пока он не поднял голову от ее руки. – Я тоже, Минерва, дорогая, но сначала, может быть, чаю?.. Как он умеет вогнать в краску! В самом деле: пришел усталый, замерзший, а она... С некоторым облегчением Минерва молча кивнула. За чаем сначала молчали. Он отогревал руки, улыбался довольно, Минерва смотрела ему в лицо и копила решимость. Новая жизнь, замужество, дети, домик... Мерлин Великий, сейчас бы выдержать, и все это обязательно будет! Но в глазах Альбуса плясали странные искорки... Он отставил чашку, Минерва встала, отошла к окну, отвернулась. – Альбус, я хотела вам сказать... Она замолчала, и он не переспросил... тоненько лязгнул замок портфеля, послышался глухой шорох перебираемых пергаментов... Минерва повернулась обратно в тот момент, когда Альбус, со странной смесью хитрости и торжества на лице, выкладывал на стол какой-то документ. – Я тоже хотел вам кое-что сказать. Предложить, точнее. Мне отчего-то кажется, что вы не откажетесь. Сердце упало куда-то, Минерва на ватных ногах подошла к столу, стараясь ни о чем не думать и не пытаться угадать. – Прошу вас, – он широким жестом указал на пергамент, Минерва с усилием сфокусировала взгляд, увидела герб Хогвартса и прочитала слово «Контракт». Ночью ей не спалось. Она не знала, правильно ли поступила, и не хотела об этом думать. Она будет работать в Хогвартсе – эта мысль была такой странной... Она будет рядом с Альбусом. Она постоянно будет рядом с Альбусом! Минерва запахнула халат плотнее. Она стояла у окна, вглядываясь в пушистый и очень уютный снег, засыпавший тихую сонную улочку. На следующей неделе она едет в Хогвартс. Начинается новая жизнь – может, Минерва случайно попала в маггловскую рождественскую сказку? Отчего-то вспомнилась женщина из больницы – и очень захотелось, чтобы старый целитель оказался неправ, и то, о чем она говорила с такой тоской и страстью – что бы это ни было! – обязательно сбылось. IV К середине второй кружки разговор неумолимо скатился на обсуждение сильной половины человечества в целом и отдельных ее представителей. Конечно, ничего другого ожидать от встречи четырех молодых – да-да, молодых! – женщин субботним вечером в уютном пабе не приходится, но Минерве сразу стало не по себе. Не стоило, наверно, им начинать посиделки с огневиски («По глоточку, девочки, по глоточку – холодина такая!»)... Минерва почувствовала, что еще несколько глотков, и они перейдут от общего к частному... И она снова услышит «Вот вроде умная ты, а ведь какая дура!», и Августа будет целомудренно одергивать Росмерту... и надо будет что-то говорить. Наверно, вся Школа в курсе, за время ее работы все ученики, должно быть, уже сто раз обсудили, кого новый Директор привел на освободившуюся должность. Но ученики – не подруги, и сейчас она попадет под шквал вопросов, а ей бы самой понять, что происходит! Минерва поежилась и постаралась отвести глаза куда-нибудь в сторону – словно хотела стать невидимой. Хорошо еще, что Росмерта была вынуждена ежеминутно вскакивать на зов очередного клиента (предупреждали ведь, что собирать подруг в собственном заведении – затея идиотская!) – это слегка отвлекало ее, но непостижимым образом она все равно ухитрялась не терять нить разговора, и каждый раз, плюхаясь обратно на свое место, находила, что сказать. В начале вечера она не проявляла таких чудес восприятия, пока Минерва с Августой чинно спорили о политике, а Поппи Помфри – может, не стоило ее тащить, еще не впишется в компанию, всем будет неловко... да и устала она – сдержанно присматривалась к полузнакомым однокурсницам старшей приятельницы... – Ой, ты б поработала хотя бы в «Метлах», не рассуждала бы так! Не говорю уже, что в «Кабаньей голове» делается... – Росмерта в очередной раз упала на свой стул, отхлебнула пива. Интересно, как она успела услышать рассуждения Августы о любви двух родственных душ, пока смерть не разлучит их? – Нет, я про твоего Лонгботтома не говорю, он вообще у нас уникум, его как на тебе заклинило с третьего курса... так дай Мерлин, чтоб и дальше он тебя на руках носил! – она суеверно постучала по столу. – А вообще, девочки, ни в ком нельзя быть уверенной! – Прости, а чем твои «Три метлы» отличаются от всего остального мира? – Августа, похоже, оскорбилась на тень допущения, что ее муж может однажды ее разлюбить. – Чем-чем... здесь все как на ладони... кто с кем и кому изменяет! Даже в Хогсмиде, где прыщ на носу вскочит, вся деревня неделю обсуждает! И то никто не боится, а уж в большом городе... Любовь-нелюбовь – я же вообще не об этом! Надо просто легче к этому относиться, не брать в голову, и все. – Ты же, кажется, паб купила, а не дом свиданий? – непонятно, оттаяла Августа, или нет... Минерва мельком глянула на Поппи – та едва заметно улыбалась. У нее есть какой-то роман – чуть ли не тот самый молодой аврор, о котором так лестно отзывался Альбус! – но относительно частым свиданиям в Хогсмиде они предпочитают редкие встречи в Лондоне, и, похоже, правильно... – Знаешь, я вот раньше вас всех поняла, что детей не гиппогрифы приносят... Но когда мне старая хозяйка стала рассказывать, как весь Хогвартс сюда бегает... Зачем, думаешь, там отдельные комнаты на втором этаже? У Минервы все сжалось внутри – сейчас бы сказать «Давайте сменим тему!», но как не хочется, как до боли не хочется раскрываться перед ними, как бы нежно она ни относилась к ним... Не может она ни с кем говорить об этом, и да простят ее девочки... Тем более, Поппи вообще ничего не знает, начнутся объяснения... Росмерта расскажет, уж как расскажет... Ох, горгулья покусай, хоть кричи в голос! Они же с первого курса все знали – как обычно, неизвестно, откуда, но совершенно твердо... Знали, что Альбус и Меррисот... А ей до сих пор так стыдно перед Меррисот, хотя прошло уже столько лет, и она – видит Мерлин! – ничего не сделала для этого... или сделала? Или Альбус сам все решил – и откуда у него власть решать все в ее жизни? Ей было восемнадцать, когда он... выбрал ее. Он при первой же возможности пригласил ее в Школу, – и впервые в жизни Минерва МакГонагалл получает истинное наслаждение от работы. Но – что греха таить? – была у нее смутная, так до конца и не оформившаяся мысль, что в ее отношениях с Альбусом что-то изменится, появится какая-то определенность, просто оттого, что живут они теперь под одной крышей. – Даже Биннс? – приподняв брови в притворном изумлении, спросила Августа. Росмерта фыркнула в кружку с пивом, откашлялась и уже что-то начала говорить... Минерва стиснула кулаки, приготовившись услышать: «Про Биннса не знаю, а вот Дамблдор... кстати, как там у вас?» – Да, кстати о привидениях! – Минерва вздрогнула, услышав голос Поппи, хрипловатый от долгого молчания под ледяное пиво. – Я все хотела у кого-нибудь из Хогсмида спросить... Что за ужасы рассказывают про эту развалюху? – и она неопределенным движением руки указала куда-то за окно. Стало горячо спине, и напряжение отпустило... Но зачем?.. молчала-молчала... и вдруг... Она что, настолько буквально поняла распоряжение Альбуса способствовать распространению слухов? Мерлин, но она же сама каждый раз так переживает... И откуда у нее эти интонации завзятой сплетницы? Конечно, Росмерта, немедленно забыв об амурных похождениях мужской части хогвартского штата, всплеснула руками, воскликнула: – Просто слов нет, что творится! Вот как с осени началось, так у нас уже детям запрещают близко подходить! Говорят, приезжала комиссия из Министерства и официально признала, что в этом доме – самое большое количество привидений в Англии! Оно, конечно, почетно и все такое, но страшно же! – Да брось ты, чего бояться? Привидения еще никого не покусали... – Августа пожала плечами. Минерва посмотрела на Поппи. Живейший интерес во взоре, кулаком подперла щеку, словно приготовившись слушать длинный увлекательный рассказ. Даже, кажется, рот приоткрыла. Только Минерве померещилось, что она видит тень вчерашнего ужаса в этих ясных глазах, слышит сдавленный шепот: «Когда я наконец к этому привыкну?!» – Конечно, ты в Лондоне живешь, оттуда не слышно! – в голосе Росмерты прозвучала обида, что подруга не оценила степень опасности для ее, росмертиной, жизни. – А вчера ночью тут такое было! Паддифут вот вообще подумывает продавать магазин да уезжать отсюда... У нее окна как раз туда выходят! – Привидения в самом деле не опасны, ты передай мадам Паддифут... Главное, не пытаться туда войти... – машинально вмешалась Минерва, не в силах отвести взгляд от восхитительно безмятежного лица Поппи (Мерлин, или она совсем ничего не понимает в людях, или Поппи намного тоньше, чем ей представлялось...). – Обязательно передай. Потом Росмерту опять позвал клиент, и разговор о привидениях увял сам собой, Минерва только мысленно велела себе не забыть поговорить с мадам Паддифут. Потом Августа жаловалась на свекровь, пристрастившуюся к песням этой кошмарной Селестины Уорбек... Потом выслушали лондонские театральные новости, и Поппи вполне мило, своим обычным тоном, сетовала, что единственный минус работы в Хогвартсе – полная изоляция от таких маленьких радостей, как поход в маггловский театр. Потом поохали на тему тесноты мира, когда Августа рассказала, что на почве любви к опере познакомилась и почти подружилась с «той самой Марчбэнкс»... Потом Минерва, оскорбившись почти всерьез, заверяла, что всегда драла и впредь драть будет с Фрэнка Лонгботтома три шкуры и «не смотрит, что сын школьной подруги»... Потом, после третьей кружки, было решено, что именно поэтому драть с него надо на одну шкуру больше, чем с остальных... Расставались довольные друг другом, обещали встречаться регулярно. В туалете перед зеркалом, кокетливо поправляя невероятную шляпу, Августа сказала что-то вроде «Какая приятная девочка, эта твоя Поппи!», Росмерта на прощание интимно приобняла Поппи, воскликнув: «А я-то все время думала, ты зануда!» Они возвращались в Хогвартс, утопая по щиколотку в снежно-глинистой жиже, старательно закрываясь от холодного ветра, то и дело поскальзываясь на узкой тропинке. Минерва смотрела в спину Поппи и пыталась осмыслить удивительное ощущение, возникшее у нее во время этого странного разговора, – что рядом с ней неожиданно оказалась теплая, надежная стена, и, кажется, она может позволить себе чуть-чуть расслабиться... Оставалось еще придумать, как дать Поппи понять, что она оценила ее поступок, по возможности не затрагивая его причин... V – Ну ты хоть чаю со мной выпить можешь? – Да, спасибо... – рассеянно ответила Минерва, наблюдая за изящными и точными движениями палочки: хозяйственные заклинания у Августы всегда выглядят очень элегантно, прямо хочется самой научиться. – Только недолго – мне в Школу надо возвращаться... – В Школу? – Августа чуть хмурится, и поднос с чаем угрожающе дергается в воздухе, Минерва машинально, как на уроке, поправляет заклинание. – Спасибо... Ты же вроде сказала, что Дамблдор отменил занятия? В самом деле, неловко, особенно в Такой День, говорить подруге, с которой знакома всю жизнь, что просто не хочешь задерживаться у нее в гостях. Сейчас бы посидеть, повспоминать. Выпить за Победу, за Мальчика-Который-Выжил и за тех, кто не дожил до этого дня. Неловко говорить, что хочешь бегом бежать в Хогвартс, что только там есть надежда прийти в себя. Подумать, сидя в своем кабинете, побродить по коридорам, зайти в класс. Присесть на парту – занятия и в самом деле отменены, в классах, должно быть, стоит гулкая тишина – вспомнить. Вспомнить тот курс, кто где сидел, кто с кого списывал, кто кому строил глазки. Сейчас, возможно, она сможет заметить – как в Думоотводе – свои ошибки, проанализировать их, понять важность деталей, случайных реплик, косых взглядов, мимолетных насмешек, на которые тогда – пока было еще не поздно – не обращала внимания. Впрочем, что делать, если она увидит, где и в чем ошиблась, Минерва не знала... Надо будет принимать решение, а в Школе это, наверно, в несколько раз больней. Но несмотря на это, где-то в груди поселилось необъяснимое, животное чувство – скорее в Хогвартс, в дом, в крепость, в нору... зализывать раны. Там Поппи, к ней можно будет зайти, она не станет обрушиваться на Минерву с упреками: она всегда точно знает, когда можно язвить, – и тут уж спасайся, кто может! – а когда лучше воздержаться от шпилек, сказать, наоборот, что-нибудь теплое. Там вечером можно будет – наверно... – прийти в кабинет к Альбусу, они поговорят, он обнимет ее... может, ей станет легче. И тогда она сможет подумать, что делать дальше. – Отменил... – повторила Минерва, кладя в чашку лимон. – Но я же Декан... и вообще... мне надо быть в Школе. – И зря, кстати, отменил! Такие поблажки только развращают студентов. Минерва усмехнулась, решила не спорить: с годами Августа становится все более и более категорична. Интересно было бы знать, а у нее самой так же заметны возрастные изменения характера? – Дамблдор вообще меня удивляет – что за безумная идея отдать ребенка Поттеров магглам? Любая семья была бы счастлива... – ...И мальчик рос бы... с младенчества в лучах славы... Ты, с твоими воспитательными принципами, могла бы понимать... – Ты повторяешь слова Дамблдора! – Я просто согласна с ним, – Минерва надкусила печенье, показавшееся необычайно соленым. Домой, домой, в Хогвартс... – Ты можешь так говорить, потому что у тебя своих детей нет! – Тебе за столько лет не надоело напоминать мне об этом? – огрызаться на Августу – дело совершенно бесполезное, но сегодня нервы на пределе. Что делать, друзей детства не выбирают, а болевая точка давно заросла. – Они хоть приличные люди? Фрэнк говорил много хорошего о Лили... надеюсь, сестра такая же? Минерва пожала плечами – слов, которые одновременно передавали бы ее впечатления от семьи Дурслей и не спровоцировали бы всплеск эмоций и упреков, не находилось. И вообще – надо как-нибудь быстро свернуть разговор, и в Хогвартс... Августа хотела что-то сказать, но шум заставил ее обернуться к камину: на ковер, подняв облако золы, вывалился Фрэнк. Вид он имел довольно всклокоченный – видимо, славно отпраздновал Великое Событие. Как же хорошо, что у таких вот молодых ребят, как Фрэнк Лонгботтом, теперь впереди долгие годы мирной, счастливой жизни... и спустя всего несколько лет они – выжившие и победившие – будут вспоминать весь этот кошмар как приключение юности!.. – Мам, нам с Алисой надо будет уехать ненадолго... мы попозже закинем тебе Невилла?.. – Опять?.. – грозно начала Августа, но тут Фрэнк заметил Минерву, непочтительно перебил мать: – Ой, простите... здравствуйте... профессор МакГонагалл! – Здравствуйте, Фрэнк! – Минерва улыбнулась: уже давно взрослый мужчина, отец семейства, а до сих пор запинается, прежде чем обратиться к ней. Тяжело пришлось бедняге – сначала Августа скрепя сердце разрешала ему «тетю Минерву», потом, когда Минерва начала работать в Хогвартсе, в порядке подготовки к Школе заранее заставила перейти на «профессора МакГонагалл», и бедный ребенок долго не мог понять, за что его так мучают, ведь «тетя Минерва» выговаривается куда легче, а до Школы еще далеко. Вот, однако, прекрасный повод уйти – пусть они в узком семейном кругу решают, кому сидеть с ребенком. Конечно, Августе стоило бы хоть раз чуть приоткрыться, показать Фрэнку и Алисе, что на самом деле она души не чает во внуке... и счастлива, когда молодые подкидывают ей чадо. А учитывая опасность, с которой они постоянно имеют дело (имели дело, Мерлин, имели! Какое все-таки счастье!)... им было бы важно это знать. Впрочем, Минерва не чувствует себя морально готовой давать Августе советы по поводу обращения с детьми. – Я пойду, Августа... Спасибо тебе. Фрэнк, счастливо! Минерва быстро шагнула к камину. * * * – Хорошо, а как насчет... – Поппи как будто потребовалось усилие, чтобы продолжить: – Сама-Знаешь-Кого? Он здесь учился, Минерва, – его не проглядели? Минерва вздрогнула, вспомнив, как несколько часов назад впервые произнесла его имя. А что, если его она тоже учила? Ведь известно же, что студента по имени... – ну, понятно! – в Хогвартсе никогда не было, а как его звали на самом деле, не знает никто. Впрочем, иногда ей казалось, что Дамблдор что-то подозревает. – Думаешь, я его знаю?.. – осторожно спросила она, и Поппи обреченно всплеснула руками. – Горе ты мое, при чем здесь ты?! Я говорю, что все злодеи когда-то были детьми... в том числе и Великие Злодеи. Давай тогда уж обвинять акушеров, которые помогли им родиться... матерей, не сообразивших сделать аборт... – Не передергивай. Я все-таки была их учителем и деканом семь лет... я должна была заметить. – Прямо так и вижу, как Слагхорн хлещет огневиски и рвет остатки волос – что проглядел величайшего темного мага... И эта... как ее?.. Галатея Меррисот иногда заходит к нему на огонек, и они в обнимку рыдают от раскаяния! Минерва против воли рассмеялась. Поппи довольно усмехнулась – с каким-то очень докторским выражением лица, словно наблюдая действие удачно подобранного лекарства, – встала, прошлась по комнате. Минерва по-кошачьи следила за ее движениями. – Да и вообще – что ты мелешь? Думаешь, он такой молодой, что ты могла его учить? – мрачно буркнула Поппи, и Минерве стало легче. Но факт остается фактом – она, Минерва МакГонагалл, считающая себя неплохим учителем и внимательным человеком, упустила, проглядела что-то самое важное в своих учениках. Сразу в двоих – минимум в двоих! А сколько всего было таких случаев... просто с менее трагическими последствиями? Кто может сказать?! – Знаешь, глупость еще и в том, что я... – как объяснить это странное чувство, с которым она выходила из пустого класса, истерзав себя воспоминаниями? – ...я все равно даже сейчас не вижу в нем никаких задатков предателя. Поппи остановилась посреди комнаты, покусала губы, помолчала... – Ты не одна такая... – решительно сказала она наконец, и Минерва не поверила своим ушам. – Если так разобраться... я тоже не вижу. Блэк был... умопомрачительным идиотом, но он... как тебе сказать... он был другом. По-настоящему. Ты видела их в основном в классе – а я эту компанию раз в месяц лицезрела здесь... в неформальной обстановке. Поверь, такое невозможно сыграть – он действительно был другом, по крайней мере, Рему... Поппи замолчала, вспоминая, улыбнулась каким-то своим мыслям. Минерва подумала, что ей очень не хочется продолжать разговор – остановиться бы на этом, позволить проницательной умнице Поппи себя убедить, усыпить свою совесть... – Поппи, но ведь он однажды предал – того же Люпина, кстати... – Я помню... это как раз то, о чем я тебе толкую – аргумент в твою пользу, кстати. Тогда он предал по идиотизму – а нынешнее предательство требовало... – Поппи замялась, пытаясь подобрать слово, потом выразительно постучала себя согнутым пальцем по лбу, – некоторого обдумывания. Холодного обдумывания, Минерва! Тогда, ты помнишь, я сама его чуть не убила... Но это был побочный эффект, который он не предусмотрел. А сейчас он должен был сесть и трезво продумать – продумать именно как предательство. Блэк, которого мы знали, на такое не был способен. – Допустим... – до чего же не хочется продолжать! – А Петтигрю? Поппи, я же семь лет его за человека не считала! И не уверена, что мне удавалось это скрывать! Поппи пожала плечами. – Он в самом деле был таким! Ты можешь сколько угодно упрекать себя, что не могла скрыть неприязненное отношение к студенту – но потому, и только потому, что учитель не вправе показывать ученику такие вещи! А не потому, что ученик спустя годы случайно совершил подвиг! Ты поймала себя на профессиональной ошибке, сделала выводы, учла на будущее – и все! Минерва, пойми, если у Питера Петтигрю что-то в голове щелкнуло, и он совершил первый и последний в своей жизни Поступок, – Минерве показалось, что она видит это слово написанным с большой буквы, – это не отменяет всего того, что мы видели в нем! Не мы ошибались – с ним что-то случилось в последний момент! Мы никогда не узнаем, что это было, но это не повод сейчас корить себя за тогдашнее отношение... Я уверена, Дамблдору такие мысли и в голову не приходят! Она обессиленно опустилась на стул, грустно посмотрела в глаза Минерве, сказала негромко, но очень убедительно: – Ты прекрасный учитель, ты видела в этих ребятах именно то, что в них было. За все, что появилось потом – ты не отвечаешь. Хогвартсу очень повезло с тобой, Минерва... и тебе с Хогвартсом... И Дамблдору с тобой повезло, надеюсь, он хотя бы это понимает... Минерва ждала продолжения – но Поппи замолчала, и она на всякий случай не стала выяснять мнение подруги по вопросу «Повезло ли ей с Дамблдором?»... Вместо этого она вдруг спросила, и сама удивилась робости в голосе: – То есть ты считаешь, что моей вины в этом нет? Поппи резко выдохнула, посмотрела с карикатурным сочувствием. Молча встала, подошла к буфету, достала бутылку. Так же не говоря ни слова, разлила огневиски, сердито подтолкнула Минерве стакан. – Дура ты непревзойденная, вот что я считаю, – лицо ее было теперь очень хмурым. – Прекрати говорить ерунду, и давай выпьем уже наконец за Победу... – За Победу! – шепотом откликнулась Минерва, выпила до дна – горло обожгло, но блаженное тепло разлилось по телу, растворило, смыло с ее сердца ледяную корку... Минерва вдруг поняла, что сейчас заплачет. Заплачет от счастья Победы и от горя утрат. Как и положено в Такой День.
teodolinda: VI – Скажите мадам Помфри, что я дала разрешение... Повторять дважды не пришлось – Поттер и Уизли стремительно понеслись прочь, явно в недоумении, как им удалось избежать наказания. Она достала носовой платок, вытерла глаза, позволила себе высморкаться – кажется, ученики удалились на достаточное расстояние... Последнее время глаза постоянно на мокром месте – у нее, Минервы МакГонагалл! Это все напряжение, ответственность... страх, удушающее чувство собственного бессилия перед неведомым ужасом, вырвавшимся на свободу. Неспособность защитить тех, кого она обязана защищать по должности и хочет защищать всей душой. Ночные кошмары, из-за которых она боится засыпать, и страх в момент пробуждения: что принесет Школе новое утро? Минерва оперлась руками о холодный каменный подоконник. Усилием воли заставила себя не думать, что стоит, повернувшись спиной к огромному пустому коридору – последнее время она стала ловить себя на боязни пустого пространства за спиной, но старалась не поддаваться: так и рассудка лишиться недолго. А рассудок ей еще понадобится. Надо держаться. Альбус доверяет ей – она не может его подвести. Минерва никогда не давала клятв самой себе: глупое занятие – если можешь, сделаешь и так, а не можешь, никакие клятвы не помогут. Только совесть потом замучает... Но сейчас она как никогда близка к тому, чтобы пообещать себе – и жаль, что секрет Нерушимого Автообета утрачен несколько столетий назад! – пообещать раз и навсегда разобраться в своих отношениях с Альбусом. Когда закончится весь этот кошмар, – Мерлин, если закончится! – когда можно будет снова вернуться к таким простым и человечным вещам, как без малого пятидесятилетняя любовная связь... она должна будет что-то с этим делать. Минерва всхлипнула и больно прикусила губу. Последние годы они совсем редко занимались любовью – возраст, что ли, или дела... Тем вечером долго говорили о происходящем, – в кабинете Альбуса, где он собрал всех деканов, а за деканами зачем-то увязался Локхарт, слова по делу не сказал, донимал всех пустым бахвальством... Альбус был мрачен и сверх обычного уклончив, когда она пыталась понять, что он думает о перспективах Школы... Минерва первая направилась к двери, когда он вежливым пожеланием спокойной ночи дал понять, что собрание закончено. Он попросил ее остаться. Она что-то спросила, а вместо ответа Альбус вдруг подошел к ней, взял за руку... Больше она не спрашивала ни о чем. Смутной горечью веяло от этой ночи – Минерва тогда не поняла, почему... Только на следующий вечер ей стало ясно, что он предвидел свое отстранение и прощался с ней. Поручал ей Школу. Подбадривал ее. Мерлин Великий, до чего же это унизительно... Неужели он полагает, что она выполняла бы свой долг перед Хогвартсом не в полную силу, если бы он не... поощрил ее таким циничным способом? Все как всегда – на расстоянии она чувствует себя почти готовой к решающему разговору, но стоит ей увидеть Альбуса... Ох, только бы увидеть Альбуса... Минерва тщательно вытерла слезы, оторвалась от подоконника... Надо выкинуть из головы всю эту чушь. Надо работать, защищать студентов. Думать. И быть осторожной – с утра ее мучает какое-то невразумительное предчувствие беды. * * * – Похоже, это неизлечимо... – озабоченно сказала Поппи, бросив быстрый взгляд на ее лицо, и потянулась налить кофе. Минерва молча прошла в комнату и опустилась на стул. Неизлечимо. Вот ведь старая дура... Никуда от этого уже не деться, надо наконец смириться с диагнозом «любовь до гроба» и жить с ним дальше. Тем более, сегодня утром эта перспектива не так уж и пугает Минерву. А Поппи-то какова! С первого взгляда – и в точку. Минерва почувствовала, что ее губы растягиваются в нелепейшую из улыбок. И что она никак не может стереть со своего лица эту дурацкую гримасу. И не хочет стирать. Блаженное ощущение где-то в груди – животное счастье, что ужас закончился, что больше она не будет просыпаться среди ночи с бешено колотящимся сердцем... и все ученики живы-здоровы... Радость, поселившаяся, кажется, в самой крови – что Альбус вернулся, что Альбус снял с нее груз ответственности... Но главное не это – как-то неловко признаваться в этом себе самой, но что поделать, раз в жизни можно, – главное то, что Минерва читала в каждом его жесте этой ночью, когда они остались одни, и он, в ответ на ее «Спокойной ночи», не позволил ей уйти... читала в его глазах, в его прикосновениях и поцелуях. Он благодарил ее. Он награждал ее. Он... он любил ее?.. Поппи протянула ей кофе, Минерва благодарно кивнула. Надо бы... сделать более пристойное лицо, но все навыки контроля за собственной мимикой, выработанные многолетним преподаванием, куда-то испарились. Ну да ничего, не так уж часто за последние Мерлин знает сколько лет Минерва МакГонагалл чувствовала себя любимой... – Я так понимаю, у вас все неплохо?.. – спросила Поппи, пряча улыбку за поднесенной к губам чашкой. Минерва кивнула, с ужасом понимая, что ведет себя как школьница. Все же странно – за тридцать с лишним лет дружбы они с Поппи никогда не говорили об этом... конечно, Поппи догадывается. Но почему она так сразу, с порога, заговорила о неизлечимости этой любви? Видимо, прочитав в глазах Минервы невысказанный вопрос, Поппи заметила: – Во-первых, у тебя все на лбу написано крупными буквами и светится. А во-вторых, – она чуть помедлила, посмотрела на Минерву весело, – во-вторых, я вообще-то о Локхарте говорила... VII Ситуация вышла из-под контроля. И не надо обманывать себя – ничего не изменится, даже если просидеть за письменным столом, сжав голову руками, до самого утра. Когда это на самом деле произошло, Минерва не знала. В прошлом июле, когда Альбус пришел в ней в кабинет и, пряча глаза – она уже от этого почувствовала подступающую к горлу дурноту, – сказал, что Министерство назначило преподавателя Защиты?.. Они цинично отшутились тогда друг перед другом, обменялись какими-то небезупречного вкуса комментариями в том духе, что им же легче, можно не волноваться, таких никакие проклятия не берут, обменялись просто для того, чтобы скрыть неловкость: Альбус от ощущения потери контроля над происходящим в Школе, Минерва – оттого, что он не имел возможности утаить это от нее... Или это началось позже, когда Амбридж постепенно, шаг за шагом стала прибирать к рукам власть в Хогвартсе?.. Или той ночью, когда Минерву, едва провалившуюся в сон, разбудил отчаянный стук в дверь, и, пока она путалась в рукавах халата, Лонгботтом кричал, что с Гарри творится что-то страшное... а потом они слушали сбивчивый рассказ Поттера, и она следила за лицом Альбуса?.. Или тогда, в его кабинете?.. Когда Альбус так изящно перевел стрелки с Поттера на себя, и в какой-то жуткий момент Минерва вдруг увидела, как чуть напряглись пальцы Долиша, сжимающие палочку, и поняла, что сейчас будет схватка. Драка, попросту говоря. В кабинете Директора Хогвартса. При учениках. Альбус улыбался лучезарно, говорил страшные вещи – легким, полушутливым тоном, от которого мурашки бежали по спине, и у нее не выдержали нервы: она крикнула что-то тошнотворно-патетическое, ее рука рванулась за палочкой... Он приказал ей не вмешиваться. «Вы нужны Хогвартсу»... Она не вмешалась. Он скрылся, она сумела держать спину прямо и улыбнуться Фаджу презрительно, когда он приказал (приказал! Мерлин, в кабинете Дамблдора...) отвести в постель Поттера и эту маленькую дрянь Эджком. Минерва встала из-за стола, прошлась по кабинету, разминая затекшее тело. Как же она устала за этот год! Слава Мерлину, скоро все это закончится, она передохнет и разберется во всем. Альбус вернется – обязательно вернется, она в этом не сомневалась ни секунды! – и Минерва снова почувствует, что их дело в надежных руках, что за его вечной улыбкой и безмятежным взглядом стоит непоколебимая уверенность в своих силах и – главное! – кристально-четкое понимание того, что он делает... А на нее просто нашло временное помешательство... Весь год она, презирая себя, пыталась проверить это свое муторное ощущение уходящей из-под ног твердой поверхности. Во время редких визитов на Гриммо-плейс она с особым вниманием прислушивалась к разговорам, сквозь слова улавливая интонации, хотела почувствовать настроение, поймать обрывки смутных, неосознаваемых до конца мыслей – не переставая надеяться, что все в порядке, что это ей только кажется, будто Альбус Дамблдор больше не контролирует ситуацию, что она перестраховывается – от переутомления, от постоянной взвинченности, следствия совместной работы с Долорес Амбридж... Пусть даже от... от старческой подозрительности! Но проверить не получалось: с Блэком говорить было бесполезно, в любом упоминании о деятельности Ордена он видел оскорбительный намек на собственное вынужденное бездействие и взрывался немедленно. Рем, существо вообще-то тончайшее, по-прежнему ссылался на Альбуса как на высший авторитет, и неудивительно: у него свои причины – и не менее весомые, чем у Минервы – относиться к Альбусу с безоговорочным пиететом... Артур был непроницаемо лоялен, Молли кормила ее пирогами – наверно, очень вкусными, – и Минерва каждый раз старательно напоминала себе похвалить ее стряпню. Аластор угрюмо поил Минерву огневиски, говорил: «Прорвемся, старушка!», обнимал на прощание, вздыхал грустно: «Поцелуй там Поппи за меня!» Поппи же каждый вечер заставляла ее пить какую-то страшную гадость – «На тебя смотреть без слез нельзя! Перед Амбридж хорохорься, правильно, а я-то вижу, каково тебе...» – гадость помогала заснуть, но кошмары все равно преследовали Минерву. То она бежала по лесу, и тропинка под ногами вдруг разветвлялась, она выбирала направление, обмирая от ужаса, что ошиблась, а спросить было не у кого, и надо было торопиться... То она билась с каким-то чудовищем, явившимся из читанных много лет назад книг, и стоило ей попасть Оглушающим заклятием в его голову, как тут же рядом вырастала новая голова... По утрам, перед уроками, перед завтраком в Большом Зале, где надо было блюсти осанку и смотреть гордо, разбитая и несчастная, она спешила в Больничное Крыло: чашка кофе в присутствии Поппи – или само присутствие Поппи? – и Минерва начинала чувствовать себя человеком. Кажется, она довела учебный год до конца. Кажется, она даже сумела чему-то научить детей, – как там говорит Флетчер, «опыт не пропьешь»? – сумела составить расписание экзаменов без единой накладки... Провела собеседования с пятым курсом, все восемь в присутствии Амбридж – и лишь однажды сорвалась. Даже не ругала потом себя за переход на оскорбления ниже пояса – в жизни с ней такого не случалось, но надо же когда-то начинать, а когда, как не в ответ на «дамблдорову подстилку»?.. да, цвет лица Долорес, сломя голову вылетающей из кабинета, на некоторое время привел Минерву в состояние мрачного удовлетворения. Хорошо хоть, при Поттере они ругались еще культурно... Все будет хорошо – экзамены почти заканчиваются, комиссия скоро уедет, чертова Амбридж уйдет – ведь положен же ей отпуск, в конце концов?! – Альбус вернется... все встанет на свои места. Она готова сражаться, она готова защищать учеников, она готова жизнь отдать... но ей так необходимо видеть, что Альбус уверен в своих действиях... Надо ложиться спать – от присутствия на Астрономии она отказалась, позволив себе слабость сослаться на почти невыдуманное недомогание, так надо этим воспользоваться и выспаться. Или сходить к Поппи: вдруг она еще не спит, они поговорят ни о чем, или просто помолчат за чашкой чая... Да, к Поппи... Минерва не сразу поняла, что происходит возле хижины Хагрида. Крики, мечутся какие-то фигуры... Амбридж, кажется?.. Минерва прищурилась, ускорила шаг... Амбридж... Мерлин, а это еще что – красная вспышка прошила темноту... Что они делают?! Еще вспышка – в алом свете она узнала Долиша... Они пришли арестовать Хагрида? За что?! Минерва побежала, крича на ходу, но никто не слышал ее. Громовой рев Хагрида, истошный лай Клыка, вопли Амбридж: «Возьмите же его!» – Вы не имеете права! – изо всех сил крикнула Минерва. – У вас нет никаких оснований... Договаривая, она вдруг увидела, как взметнулись четыре удлиненные палочками руки, замолчала, завороженная красотой этого столь изящного в своей отработанной синхронности движения, машинально потянулась за палочкой... успела подумать, как же это странно – поднимать палочку против представителей власти... и еще успела понять, что все равно не успеет. VIII – Я уже говорила вам, Сибилла, – это не обсуждается, – поразительно, но получилось сказать это мягко и любезно. Без малейшего усилия. После сорока минут разговора, который изначально был обречен стать переливанием из пустого в порожнее. День какой-то такой сегодня, и настроение умиротворенное. Минерва не смогла сдержать улыбку и в ту же секунду поплатилась за это: – Ну что же, смейтесь. Толпа всегда подвергала осмеянию тех, кто наделен Высшим Знанием – в истории много тому примеров! Мне следовало ожидать этого и от вас, Минерва! – Сибилла поднялась, направилась к двери, стараясь двигаться величаво. Минерва невольно скосила глаза на трость, аккуратно прислоненную к столу. Интересно, ее походка со стороны выглядит так же?.. Едва дождавшись, когда за Сибиллой закроется дверь, Минерва взяла палочку, после секундного колебания – “Apertafenestra!” или “Odoramentum!”? – решила, что надежнее всего будет применить оба заклинания: запах дешевого хереса надо изгнать из кабинета безжалостно и всеми доступными способами. По-хорошему, надо как-то решать вопрос с сибиллиным пьянством на работе: не дело это, да и Сибиллу жалко... Но не сегодня – сегодня Минерва решила заниматься только теми вещами, которые ей приятны. Может она позволить себе такую роскошь? Теплый, вкусно пахнущий воздух ворвался в кабинет из окна, смешался с запахом корицы – она всегда недолюбливала “Odoramentum!” именно за полную непредсказуемость результата, но сейчас вышло очень неплохо. Минерва подавила мгновенный порыв встать и подойти к окну – все-таки тяжело еще, – откинулась на спинку кресла, вгляделась в лежащие перед ней листы пергамента. Ладно, с расписанием Сибиллы и Фиренце все ясно, кончено и нечего обсуждать (донести бы еще эту мысль до Сибиллы!), можно заняться более простыми вещами. Ну, например... пусть это будет Помона. Работа – привычная, понятная, необходимая Школе и потому любимая – продвигалась легко, и на сердце было очень спокойно. Спустя два часа, однако, Минерва вполне предсказуемо зашла в тупик: лист с заголовком «Защита от Темных Искусств» оставался девственно-чистым, и продвигаться дальше было бессмысленно. Минерва полюбовалась на пустой пергамент, прищурилась, направила на него палочку. «Хуже не будет!» – весело замерцали под заголовком изумрудные буквы, и нелепая фигурка с большим бантом на голове заметалась по странице в комическом ужасе. Усмехнувшись собственному хулиганству, она решила объявить невозможность продолжать работу поводом отдохнуть. День складывался на удивление приятно, и Минерва подумала, что впервые за много лет столкновение с кадровой проблемой не раздражает ее. Чем объяснить этот странный душевный подъем, Минерва не знала и несколько стыдилась своего легкомысленного настроения. Ведь идет война... «Война, война... нарывы вскрывать надо, а не примочками лечить: это больно, но правильно» – сердито пробурчала Поппи, когда Минерва поделилась с ней своим недоумением. Наверно, Поппи права – все-таки стало легче, когда правда открылась. Жалко Блэка, безумно жалко юного Поттера – и горько оттого, что еще одно поколение начинает жизнь с боевых действий... Ни детям, ни старикам не укрыться от этого боя – прежде чем у Поппи руки дошли до качественного “Coloro capillos!”*, Минерва видела у нее новые седые пряди, появившиеся, должно быть, когда до Хогвартса дошла весть о Битве в Министерстве и об участии в ней Аластора. Но насколько стало легче по сравнению с тем, как жили они последний год! И они победят, обязательно победят, просто потому, что иначе быть не может. Она подумала об этом еще в больнице, в тот день, когда Августа до полного изнеможения выгуляла ее по коридору, от банкетки до банкетки («Правильно-правильно, тебе надо расхаживаться!» – говорила позже Поппи, когда Минерва пыталась пожаловаться), и после ухода подруги она без сил свалилась на кровать, заснула мгновенно, а проснулась оттого, что рядом с ней сидел Альбус. Странно, но он выглядел и печальным и воодушевленным одновременно. Рассказывая о битве в Министерстве, он не отпускал ее руки, и Минерве казалось, что ее восприятие раздваивается: она слышала страшные вещи, сердце замирало при одной мысли о шести студентах, оказавшихся в бою против толпы озверелых взрослых фанатиков, которым нечего терять... А теплые пальцы Альбуса, сжимавшие ее руку, говорили, как он волновался за нее. Потом она пошла провожать Альбуса до лестницы – он возражал, но Минерва впервые за время болезни почувствовала, что ей хочется встать с кровати. Прощаясь, он не поцеловал ее руку, как делал всегда, а неожиданно обнял, привлек к себе, лицом зарылся в ее волосы. Минерва боялась дышать, боялась показать ему, что ей тяжело стоять в такой позе, а больше всего боялась, что это сон. Оставшиеся дни в больнице пронеслись незаметно. Минерва много спала, без снотворного и без кошмаров, с неожиданным удовольствием встречала кулинарные шедевры в передачах от Молли Уизли и Росмерты. Каждый день к ней приходила Августа, уже пережившая страх и теперь исполненная тихой гордости за внука... Минерва не знала, плакать или смеяться, услышав от подруги: «А тебе даже идет – у тебя с этой тростью такой солидный вид!» Впрочем, обижаться грешно: ясно ведь, что в Мунго Августа навещала не только ее... Иногда Минерва вяло ругала себя, что не чувствует острой скорби по Блэку – особенно однажды. В тот вечер к ней должна была зайти Поппи, Минерва вышла ее встретить и остановилась на лестнице, услышав странные звуки этажом ниже. Мелькнуло почему-то ощущение дежа-вю, мелькнуло и пропало, она осторожно наклонилась над перилами и сначала не поняла, что видит. Стоявшая спиной к ней женщина могла быть только Поппи Помфри, а вот мужчину, уткнувшегося лицом ей в плечо, она узнала не сразу. «А как же Аластор?» – глупо подумала Минерва, но тут вдруг увидела, что мужчина плачет, а Поппи гладит его по спине... Минерва ретировалась в коридор отделения и ничуть не удивилась, когда спустя полчаса Поппи передала ей привет от Рема, приходившего навестить Нимфадору. «К тебе он, видимо, постеснялся зайти», – добавила Поппи и сразу перешла к медицинским расспросам. Символический стук в дверь, и в кабинет вошел Альбус, вырвал Минерву из раздумий. – Ну как? – Традиционно – уперлась в Защиту, – усмехнулась Минерва, снова отметив, что не чувствует ни малейшего раздражения. Альбус склонился над бумагами, пробежал глазами по ее записям. – Вы правы – будет значительно лучше! – улыбнулся он, и Минерва почувствовала, что краснеет: оказывается, она забыла уничтожить свой рисунок. – Тут кое-что еще придется немного переделать, я вам чуть позже скажу... Очень мило, когда полработы уже сделано! Минерва подняла голову, но возмутиться не успела – Альбус наклонился над ней очень низко, посмотрел ей в глаза. – Вы сегодня потрясающе хорошо выглядите, – шепнул он. – У вас нет желания пойти прогуляться? – Не больно, если так?.. – заботливый шепот, теплые руки, помогающие ей лечь. – Нет... нет, хорошо... – и в самом деле, боль в пояснице, к которой Минерва уже успела привыкнуть, куда-то ушла... растворилась в его тепле. Оказывается, она не знала, насколько нежными и бережными могут быть его прикосновения... Зеркало в спальне Альбуса никогда не было склонно к лести... Наверно, Поппи права, и все дело в том, что в больнице она как следует отоспалась, думала Минерва, с интересом рассматривая себя. Подмигнула своему отражению, повернулась к кровати. Чего-то не хватает... – А трость-то я в кабинете оставила... – вслух изумилась она, и Альбус встал, стремительно подошел к ней, протянул руку, чтобы поддержать, довести до кровати – откуда она пять минут назад сама великолепно дошла до зеркала. – Сейчас... Acci… – он поднял палочку, но Минерва жестом остановила его, постояла, прислушалась к своему телу. – Да, пожалуй, не надо... IX Прежде чем эльф исчез, – видимо, это традиционное время уборки?.. – Минерва успела заметить выражение крайнего изумления на его – или ее? – лице. Да уж, зрелище, должно быть, более чем странное – не просто профессор МакГонагалл в спальне в такое необычное время, так еще и в расстегнутом халате, сидящая на незастеленной постели. С распущенными волосами. Или уже не «профессор», а Директор? Спустя – сколько там времени? а, Мерлин с ними, с часами! – после начала завтрака в Большом Зале. Или завтрак уже кончился? Минерва осторожно – голова с утра как будто налилась свинцом – прилегла на подушку. Чертова Поппи, чертово зелье... как жутко – все осознавать, но совершенно не чувствовать боли. Или чувствовать было бы еще хуже? Минерва провела рукой по подушке. Хорошо, что он никогда не приходил к ней в спальню, что на этой кровати никогда... иначе она не смогла бы здесь спать. Мерлин, проклятое зелье, почему она может думать о таких вещах, думать так отстраненно, так холодно? И какая теперь разница, где спать? Все чувства как заморозило. Минерва всхлипнула – но слез не было, с утра и во рту омерзительно сухо, и никак не заплакать. Заплакать было бы легче. Или нет? Пока ее занимала предпохоронная суета, плакать было некогда – смешно, она даже утешала других. Дел было в избытке: разместить приезжих, позаботиться о неурочной подаче Хогвартс-Экспресса. Списаться с Гризельдой Марчбэнкс по поводу переноса экзаменов, а потом, когда старуха примчалась в Хогвартс, вести с ней изматывающе долгий разговор. Часами уговаривать родителей, приехавших забрать детей. Сколько раз уже было, что Альбус оставлял Школу на нее, и она – так привычно, так естественно! – старалась сделать все как можно лучше, чтобы... Мерлин, чтобы он был ею доволен. Больно становилось только в директорском кабинете – если она садилась за его стол, портрет оказывался за спиной, и это было невыносимо. Смотреть на портрет, впрочем, она тоже не могла. И на похоронах она заплакала всего лишь однажды – в самом начале, увидев волосы и – главное! – глаза Нимфадоры... и сразу остро вспомнив себя тогдашнюю, девятнадцатилетнюю, после первой ночи с тем, о ком так долго мечтала... Оказывается, у кого-то в этом рухнувшем мире все только начинается... Выходит, мир рухнул только для Минервы МакГонагалл? Потом она оказалась рядом со Скримджером и заставила себя не плакать – рядом с Министром очень не хотелось показывать свою боль. Хуже всего будет после похорон, мрачно говорила Поппи, озабоченно поглядывая то на нее, то на Билла, – и Минерву раздражал этот взгляд, раздражало одинаково профессиональное беспокойство за раненого и за нее. А потом, когда ей доложили, что Хогвартс-Экспресс благополучно отбыл, пустая громада Школы словно навалилась на нее, придавила, и Минерве вдруг так захотелось, чтобы придавила насмерть, чтобы все совсем кончилось, чтобы не нужно было продолжать это бессмысленное пустое существование... Дальше все получилось как-то необычайно глупо – примчалась Поппи с каким-то зельем, Минерва сопротивлялась, но выяснилось, что у Поппи очень сильные руки, и лицо может быть очень злым. Ну и зачем? Действие зелья пройдет, или Поппи намерена поить ее этой дрянью постоянно? Минерва потерлась лицом о подушку... померещился тот, другой запах, которого больше нет и не будет никогда. Кажется, слезы вернулись, в груди что-то оттаяло... Мерлин, Мерлин, как бы так сделать, чтобы все кончилось?! «Алохомора»?! В ее спальню?! Не иначе, мир совсем сошел с ума... Минерва оторвала голову от подушки, волосы, свесившиеся на лицо – как непривычно... – мешали рассмотреть наглеца. Или просто от слез ничего не видно?.. Решительная походка, шелест платья, свежий запах солнечного дня и – немного – лекарств. – Я сейчас ходила в Хогсмид. Минерва кое-как справилась с волосами и вытерла слезы. Поппи присела на край кровати. – Минерва, я говорила с Росмертой. Она собирается продавать паб и уезжать отсюда. Не получится быстро продать – говорит, бросит так. Росмерта... надо же, за последние дни Минерва ни разу не вспомнила о ней. А была ли она... вчера? Кажется, не было. Мерлин, как можно было забыть о Росмерте?! Собралась уезжать... ломать жизнь на старости лет?! Она же ни в чем не виновата! Минерва попыталась заговорить, но вышел только маловразумительный хрип. – Сухость во рту? – деловито спросила Поппи, взмахивая палочкой. Минерва кивнула. Поппи протянула ей взятый из воздуха бокал, мягко добавила: – Это просто вода, не бойся... Вода словно прочистила голову: немедленно явилась мысль – Росмерта не должна так поступить! Добрая, душевная, вечно бестактная Росмерта... В конце концов, она не виновата, что никогда не отличалась выдающимися магическими способностями... разве она могла бы сопротивляться «Империусу»? А вот Минерве стоило быть чуть внимательнее – за столько времени можно было бы заметить странности в поведении старой подруги. И нечего теперь оправдываться занятостью: за целый год она ни разу не удосужилась поинтересоваться хотя бы здоровьем Росмерты! Теперь понятно, как чувствовала себя Поппи, когда раскрылся обман Крауча-младшего... могла бы, могла бы, но ничего не сделала, покорно согласилась с предложением лже-Аластора на время прекратить свидания, якобы ради конспирации... а тогда, два года назад, утешая Поппи, Минерва и вообразить не могла, каково это. Надо сделать хоть что-то... – правильное, хорошее, нужное. Потом можно будет подумать, что делать с собственной жизнью, а пока – пока не поздно! – надо пойти к Росмерте и отговорить ее. Минерва резко встала, ее качнуло. Поппи поддержала ее под локоть, помогла не упасть. Кое-как восстановив равновесие – проклятое зелье, больше никогда! – Минерва решительно подошла к зеркалу, стала приводить волосы в порядок... не сразу поняла, что кажется ей необычным. Потом сообразила – она никогда не стояла перед этим зеркалом при таком освещении. Это же надо – проваляться в постели до полудня! С силой воткнув в прическу последнюю шпильку, она в зеркале поймала взгляд подруги, оставшейся сидеть на кровати. Как странно – ей уже доводилось видеть у Поппи такое выражение лица... но только здесь, в ее спальне, это как-то неуместно. И Минерве вдруг показалось, что сейчас она услышит слова: «Кризис миновал. Выживет». * coloro capillos – «окрашиваю волосы» (лат.)
DashAngel: Я, ещё на АБ это прочитав, была поражена. Этот фик - один из моих любимых. teodolinda, огромное вам спасибо!
Lecter jr: teodolinda раньше я этот фик не читала. большое вам за него спасибо! и добро пожаловать!
teodolinda: DashAngel Вам спасибо! Этот фик - один из моих любимых Шепотом, краснея от зазнайства: мне он тоже нравится! Lecter jr Lecter jr пишет: раньше я этот фик не читала А ему (фику этому) вообще как-то мало везет... Lecter jr пишет: и добро пожаловать! Мерси!
Ginger: teodolinda Очень интересно))) Спасибо автору
Algine: Чудесный фик! После таких фиков становится очень жаль, что в фандоме мало качественного гета, каким этот фик является. Понравилось ощущение компактности магического мира: все друг друга знают, все всё друг о друге знают. Описание Св. Мунго изнутри - конфетка, наглядная агитация - . Момент с мамой Ремуса тоже очень трогательный. В общем, побольше бы таких проникновенных и качественных фиков.
teodolinda: Ginger Спасибо! Algine Algine пишет: Спасибо за отзыв! Понравилось ощущение компактности магического мира Урра! Получилось! Это ощущение мне очень важно - оно появилось у меня во время чтения "ГП и ФК" и по мере развития событий поттерианы только усиливается.
полная версия страницы